по насыпи, надо было спуститься с нее к лесу. А на это требовалось время, и рота получила передышку.
Шубин взобрался на баррикаду и с ее высоты взглянул, что делается в этой стороне. Здесь положение было лучше. Оба немецких танка застыли – как видно, Кожинову удалось подбить вторую бронированную машину. У нее башня была цела, но гусеница разорвана, и ехать дальше танк не мог. Немецкая пехота атаковала наших бойцов, засевших на поезде, и к этому моменту захватила весь поезд. Теперь немцы, как видно, готовились к атаке на восточную позицию роты.
Рядом с Шубиным упал на бревна Семен Кожинов.
– Грохнул я этот танк, капитан! – с гордостью сообщил он. – Правда, на это дело израсходовал обе гранаты, так что у меня больше не осталось…
– Ничего, у меня еще одна есть, – перебил Кожинова Шубин. – И она нам понадобится. Слушай, Семен: найди командира первого взвода Соболева. Скажи ему, чтобы собирал всех бойцов и готовил их к отходу. Отходить будем к северу, вон на тот холм. Видишь его?
– Да, вижу, – ответил сапер. – Только я не пойму, почему тут Соболев должен командовать. А вы куда собираетесь?
– Я займусь вон тем танком, что ползет вдоль насыпи с северной стороны, – сказал Шубин. – Понимаешь, пока этот танк цел, нам будет трудно прорваться к лесу. Многие ребята здесь полягут. Так что я собираюсь использовать свою последнюю гранату, чтобы этот танк остановить. Вот как он замрет на месте – тогда и начинайте отход к лесу. Так и передай сержанту.
– Хорошо, командир… – произнес Кожинов.
Шубин спустился с укрепления и, пригнувшись, поспешил назад, к занятому немцами западному укреплению. Он, конечно, не собирался его штурмовать в одиночку. Его интересовал немецкий офицер, которого он сам лично застрелил в самом начале боя. Точнее, разведчика интересовал не сам мертвый немец, а его мундир. Шубин хотел еще раз выдать себя за немецкого офицера. Так он надеялся перехитрить экипаж танка.
Труп немецкого капитана лежал неподалеку от баррикады, уже занятой немцами, поэтому Шубин подбирался к нему осторожно. В результате чего враги его не заметили. Разведчик стащил с немца китель, взял его шинель. Больше ему ничего было не нужно. С этой добычей он сполз с насыпи и укрылся за сугробом. Здесь он стал переодеваться, стараясь, чтобы его не заметили немцы на баррикаде и экипаж танка, который быстро приближался. Он надел китель, набросил на плечи шинель, оставив ее незастегнутой (чтобы были видны награды немецкого офицера). За это время танк поравнялся с ним и прополз мимо. Тогда Шубин вскочил и поспешил за машиной.
Догнав ее, он громко закричал, стараясь, чтобы его услышал экипаж:
– Танкисты! Эй, танкисты! Остановитесь на минуту, у меня есть к вам вопрос.
Он опять полагался на свой безупречный немецкий язык и нахальство. Кто бы подумал, что этот офицер, догоняющий танк, идущий прямо на дуло пулемета, – переодетый советский разведчик? Никому из немцев такое бы в голову не пришло. И танкистам, само собой, тоже. Танк остановился, верхний люк откинулся, из него высунулся командир бронированной машины и произнес:
– Что вы хотели, капитан? Мы получили четкие указания по ходу боя и следуем этим приказам.
– И правильно делаете, что следуете, – сказал Шубин, подходя вплотную к боевой машине.
Больше ничего ему не нужно было говорить; все слова были уже сказаны. Пришло время действовать. Шубин выхватил из кармана пистолет и выстрелил в танкиста. Тот вскрикнул и упал назад, внутрь танка. А Шубин уже был на броне, и у него в руке была граната. Он выдернул чеку и бросил гранату внутрь машины. Спустя три секунды раздался взрыв, из люка вынесло наружу кисть чьей-то руки и танковый шлем. Больше никаких звуков из танка не раздавалось. Тогда Шубин повернулся в сторону укрепления, где осталась его рота, и призывно помахал рукой. Спустя несколько минут он увидел, как солдаты роты стали спускаться с насыпи и скрываться в лесу. Отступление с позиции началось. Тогда разведчик поспешно вернулся к сугробу, сбросил с себя чужую шинель и мундир и надел советскую гимнастерку. Теперь он думал только о том, чтобы скорее присоединиться к своей роте.
Но тут прямо над его головой раздались выстрелы. Одна из пуль обязательно попала бы в разведчика. Его спасло то, что как раз в этот момент он наклонился, а услышав выстрелы, перекувырнулся через голову и кинулся в сторону. Немецкие солдаты, подбежавшие по насыпи к тому месту, где стоял Шубин, и стрелявшие в него, пытались вновь поймать разведчика в перекрестие прицела, но это им не удавалось. Шубин все время менял позицию и к тому же открыл ответный огонь. Один из немцев вскрикнул и схватился за раненую руку, остальные отступили и залегли. А разведчик, продолжая стрелять, начал отступать к лесу.
Теперь весь бой переместился ближе к опушке. Первые солдаты роты, достигшие опушки, залегли там и вели огонь по противнику. Под прикрытием этого огня оставшаяся часть роты уходила с баррикады и спускалась с насыпи. Отступление происходило в полном боевом порядке и без больших потерь, потому что у немцев сейчас не было преимущества в технике: три из четырех танков были выведены из строя, последний танк еще находился на другой стороне железной дороги.
Шубин добежал до своих солдат и здесь узнал, что он подоспел вовремя: сержант Соболев, которого он оставил вместо себя, был убит в тот момент, когда последним уходил с баррикады. Таким образом, в роте погибли уже два взводных командира. Тогда Шубин вновь подозвал к себе Семена Кожинова.
– Семен, – сказал он. – Я назначаю тебя командиром первого взвода вместо Соболева. Звание сержанта я тебе присвоить не могу, побудешь пока рядовым, а после буду ходатайствовать о присвоении тебе сержантского звания. И вот еще что. Второй взвод у нас понес большие потери и тоже остался без командира. Так что остатки второго взвода я присоединяю к твоему. Доведи это до солдат. И вот тебе первый мой приказ как командиру взвода: отводи своих солдат на вершину вон того холма и там занимай оборону. И сосчитай всех своих бойцов: сколько здоровых и сколько раненых.
Кожинов отправился собирать бойцов двух взводов, чтобы отвести их на новую позицию. А Шубин отдал такой же приказ об отходе на вершину холма командиру третьего взвода сержанту Рябцеву, после чего взглянул на часы и удивился. Он думал, что время около полудня, а на самом деле было почти три часа. «Пожалуй, какую-то новую операцию начинать сейчас поздно, – решил он. – Надо доложить
