— Тихо! — Грязнов так произнес это слово, что женщина смолкла. — Вы хотите правды?
— Да!
— Вы уверены, что вы хотите знать всю правду?
— Да.
— Скажите, как вы думаете, от чего на вашей даче умер электрик Круглов?
Марина побледнела.
— Он отравился водкой. Остановка сердца. Так сказал Марат.
— А вы во всем верите вашему мужу?
— Да!
— Он вас, Марина Ильинична, обманывает. Давно и по-крупному.
— Что?
— Во-первых, он вам изменяет. Мне больно говорить об этом, но нужно. Чтобы вы отнеслись серьезно ко всему, что я скажу дальше.
— Вы лжете! — выкрикнула Марина.
Грязнов открыл сейф, вынул толстую папку. Открыл ее, нашел несколько отксерокопированных фотографий в пластиковом конверте.
— Смотрите.
Литвинова побелела. На снимках обнаженный Марат обнимал, ласкал, занимался любовью с незнакомой красивой женщиной.
— Это… фотомонтаж.
— К сожалению, нет. Голос Нестерова был записан вашим супругом на диктофон. Эту запись прокручивала каждую ночь вот эта дама, с этих порноснимков. Вот распечатки разговоров, вот их переговоры друг с другом.
Марина пыталась смотреть, строчки плыли перед глазами.
— Вы не можете прочесть. Хорошо, я вам зачитаю.
— Я вам все равно не поверю. Мало ли что у вас здесь написано!
— Что ж, тогда послушайте.
Он достал портативный магнитофон, включил запись. Марина Ильинична услышала голос мужа и незнакомый женский голос:
— Привет, зайка!
— Марат? Как дела?
— Все идет своим чередом. Она уже почти созрела. Сегодня ночью выдала нужный текст: я его убью.
— От слов до дела еще шагать и шагать.
— Не скажи. Ты не знаешь Марину. Она за меня загрызет любого. А я уже дал ей команду «фас». Так что неделя, не больше. Ты только не расслабляйся. Звони каждую ночь.
— Господи, как я устала!
— А я? Тебе хоть притворяться не нужно. А я на последнем издыхании. Надо еще потерпеть, любовь моя! Впереди свобода и деньги.
— Ну-ну. Неделю я еще потерплю. Но не больше, — рассмеялась женщина.
Раздался щелчок. Пленка остановилась. На Литвинову было невозможно смотреть. Лицо ее скривилось, губы не слушались.
— Вам плохо? Врача?
Она отрицательно качнула головой.
— Это… Это от какого числа запись?
— Эта запись сделана позавчера. Я дал прослушать ее вам, чтобы вы поняли, что ваш муж — это организатор преступного плана убийства одного человека ради устранения другого. Вы были невольным соучастником; некая гражданка Руденко, чей голос вы слышали, — соучастником вполне осмысленным. Это она каждую ночь прокручивала для вас запись голоса Нестерова, сделанную вашим мужем. Круглов был исполнителем убийства. А когда план устранения Нестерова сорвался — он придумал новый план его убийства, где роль исполнителя предназначается вам.
Литвинова долго молчала. Наконец произнесла ровным, бесцветным голосом:
— У вас еще есть ко мне вопросы?
— Сегодня нет.
— Меня сейчас куда повезут? В Бутырку?
— Почему? Домой. Вы дадите подписку о невыезде, и все.
— А потом?
— Будете приходить на допросы. Пока следствие не закончено. Вас выписали с больничного?
— Да, я здорова, — тем же ровным голосом ответила Литвинова.
— Это хорошо. Тем не менее я распоряжусь, чтобы вас довезли домой на машине.
— Спасибо.
Когда Литвинову увезли, Грязнов позвонил Турецкому:
— Ну, Саня, дело сделано. Литвинова дала признательные показания.
— Признательные? В чем?
— Это она Климовича устранила. Вернее, ее муженек замечательный ее руками и руками Круглова все и провернул. Но она-то считала, что Марат ни при чем. Что он у нее святее папы римского. Пришлось все же глаза ей раскрыть.
— Ты рассказал про Руденко?
— А иначе никак. Иначе она ничего не понимает. Мы все — мерзавцы, а он у нее — белый и пушистый. Завтра отказалась бы от показаний, и начинай сначала.
— Ну не знаю. Может, ты и прав. Но какова скотина этот Литвинов! Душа у меня на него горит!
— Теперь уж мы до него доберемся. Ладно, до связи!
Оперативник довез Марину и ее соседа до Староконюшенного переулка.
— Спасибо, дальше мы сами, — ровным голосом произнесла Литвинова.
Они миновали двор, поднялись на свой пятый этаж. Марина вставила ключ в замок.
— Маринушка, ты как? — спросил Александр Семенович.
— Я ничего, дядя Саша, — открывая дверь, откликнулась Марина. — Я только устала очень.
— Душой-то тебе легче стало?
— Душой… легче, — усмехнулась Марина.
— Ну отдыхай, милая. Я тебя тревожить не буду. — Он исчез в своей квартире.
— Спасибо.
Она захлопнула входную дверь, закрыла двери в комнаты. Наглухо закрыла все форточки. Прошла на кухню, к плите. Повернула все ручки на максимум. Открыла пластиковую дверцу духовки, села на низенькую табуретку для ног, сунула голову в духовку.
«Ничего. Это недолго. Скоро все кончится», — подумала она.
…Литвинов пришел, по обыкновению, поздно. Он был раздражен. Весь день Марина не отвечала на телефонные звонки. Позвонив консьержке, узнал, что его жена уходила куда-то вместе с соседом. Где была?
— Марина? — позвал он.
Тишина. Литвинов прошел в кабинет, скинул пиджак. Налил себе в квадратный стакан виски, закурил сигарету и пошел искать жену, в раздражении щелкая зипповской зажигалкой. В гостиной ее не было. Спит? Но Марины не было и в спальне. Он открыл дверь кухни…
Грохот взрыва потряс этажи добротного, сталинской постройки дома.
Алина Солнцева стояла возле метро, поджидая свою давнюю, самую близкую подругу, Веру Горбовскую. Они дружили еще с театрального, несмотря на то что после завершения учебы пути их разошлись. Вера часто снималась, много работала в театре, разъезжала по городам и весям то с гастролями, то с киношными экспедициями. Правда, в последние годы Горбовская плотно осела дома, тщательно оберегая семейный очаг, где, кажется, навсегда задержался очень симпатичный Олег Золотарев и где подрастала очаровательная Сонечка.
Сама Алина работала на телевидении. Сначала диктором, затем ведущей одной из популярных программ. Телевидение съедало все ее время.
Подруги виделись редко, но почти ежедневно перезванивались и были в курсе всех событий, важных и несущественных, в жизни друг друга.
Алина знала, что Вера и Олег приглашены в последний проект Бояринова. И радовалась за Веру, которая, как казалось Алине, слишком пылко отдала себя семейному очагу. Просто-таки зарыла свой талант на кухне. Правда, Бояринов, этот гений зла, человек для женщин небезопасный, но брак Веры и Олега казался столь прочным, что, по мнению Алины, был не по зубам даже Бояринову. Когда Вера сообщила ей телефонным звонком о предстоящей работе, Алина благословила подругу:
— И давно пора! Сколько можно обеды готовить и пыль вытирать? Думаешь, это кто-то оценит?
— Вообще-то Олег это ценит. Но вопрос уже решен, мы подписали контракт. Очень выгодные условия, я его уговорила.
На два месяца подруга исчезла из поля зрения. Алина знала от коллег-кинообозревателей, что съемки идут вовсю. И вот они закончены. И опять-таки от одной из околокиношных дам Алина услышала жуткую новость: брак Веры и Олега на грани распада. Дама даже обозначила это так: за гранью распада.
Алина немедленно позвонила Горбовской. И договорилась о встрече.
Ну вот и она. Господи, да она ли это…
— Здравствуй, дорогая, — бодрым голосом приветствовала подругу Алина, внутренне ужаснувшись перемене в ее облике.
Осунувшееся, постаревшее лет на десять лицо, вылезшие откуда-то морщины, опущенные углы рта, угасшие глаза. Даже волосы, прекрасные пепельные волосы, выглядели тусклыми и казались седыми.
— Что с тобой, Верочка? Ты неважно выглядишь. Так устала на съемках?
— Да уж, — криво улыбнулась Вера. — Ладно, на ходу не хочу. Куда пойдем?
— Здесь «Голливудские ночи» рядом.
— Что ж, пойдем. У меня там скидка. Правда, я после съемок разбогатела, — Вера невесело усмехнулась, — но неизвестно, на какой срок это богатство растягивать.
Они сели в дальнем углу, заказали по коктейлю. Горбовская достала пачку сигарет.
— Ты снова куришь? После десятилетнего перерыва? Кажется, Олегу это не нравилось?
— Да. Все изменилось. И Олегу теперь все равно, курю я или нет. Давай выпьем.
Алина внимательно смотрела на подругу, стремительно опустошившую бокал «Голубой Маргариты».
— Что случилось, Вера?
— Что? — Вера щелкнула зажигалкой, глубоко затянулась. — Он меня бросил.
— Кто? Олег? Этого быть не может! У вас были изумительные отношения…
— Изумительные… Нет ничего постоянного под солнцем. И изумительного тем более. Так учит нас мессия Бояринов.
