Вчера вечером компания туристов весьма странного вида, похоже, обычные молодые шалопаи из Нижнего Тагила, собралась выпить и развлечься в самом дальнем и глухом углу района. Как будто не могли найти место для пьянки ближе к дому. Сам лесничий там оказался в первый раз, поскольку территорию, освобожденную от военного постоя, лесники только еще начали обживать. В этом месте была старая запруда и, соответственно, пруд. Вся компания уселась пониже запруды и принялась балдеть. Что там произошло, не поймешь, но лесничий считал, что шалопаи сами нарушили плотину. Во всяком случае, запруда обрушилась, пруд ушел и смыл к едрене-фене всю ораву. Гнало их и колотило о камни километров пять. Двоих заколотило до смерти. Одному так все кишки выдавило, смотреть тошно. Лесники их отвезли на своем грузовике в Реж, в больницу. Там сегодня же сделают вскрытие и определят, от чего умерли. Может, их свои же пришили, а потом воду спустили, чтобы следы замести. Есть у милиции такое подозрение. Следователь там винтовку нашел и разбитую видеокамеру, а шалопаи говорят, что у них этого не было.
Эти новости Вовца с Климом вполне удовлетворяли. Раз рэкетиры хотят представить все происшествие как несчастный случай, природную катастрофу, так и не стоит им в этом мешать. Вовцу вовсе не хотелось оказаться под следствием за взрыв, повлекший человеческие жертвы, то есть по обвинению в умышленном убийстве с кучей отягчающих обстоятельств. Теперь, когда ситуация сделалась понятной и более-менее прогнозируемой, можно было выбираться в Екатеринбург. Тем более, что там раненые Серж и Серый сейчас одни, без друзей. Поэтому, проводив пьяного лесничего, оставив рюкзаки у Адмирала, налегке отправились к ночному поезду, проходившему через станцию в час ночи. Клим держал корзинку, где под ворохом укропа, редиски и петрушки, щедро наваленных Германычем, лежал увесистый пакет с изумрудами. Вовец шел налегке, но сзади за ремнем у него по-прежнему торчал газовый пистолет, прикрытый энцефалиткой. На ступеньках крылечка станционного здания несколько пожилых дачников рассуждали о преимуществе низкорослых помидоров открытого грунта над всеми остальными. Неизвестно, что погнало старичков в город среди ночи, но опасности они не представляли. Клим осторожно обошел пристанционные строения, ничего подозрительного не обнаружил, и они встали в тень покосившегося сарая, дожидаясь поезда. Сели в первый вагон вместе со старичками, купили у проводницы билеты и спокойно додремали до Екатеринбурга.
Поскольку Вовец жил сравнительно близко от вокзала, изумруды отнесли к нему. Вовец пытался уговорить Клима заночевать у него, но тот рвался к семье. И ушел, неся на руке корзинку с зеленью, но только с растительной. Зелень каменная осталась у Вовца. Тот, поскольку сон все равно уже оказался сбит, вытер пыль на своей небогатой мебели, освежил мокрой тряпкой пол и замочил в ванной грязное белье. Несколько раз порывался позвонить Валентине, но вовремя вспоминал, что уже ночь. За окнами стало совсем светло, когда он наконец упал на софу и мгновенно заснул.
В восемь утра его разбудило настойчивое треньканье телефона. Дотянулся, нащупал трубку, подтянул к уху и, не открывая глаз, что-то сонно пробурчал.
– Володя! – раздался звонкий голос Валентины. – Ты дома? – Странный вопрос. А кто бы трубку взял? Вовец улыбнулся, сон как рукой сняло. – С тобой все в порядке? – В голосе девушки звучало неподдельное беспокойство.
– Здравствуй, Валюша, – тихо сказал Вовец. Мысленно он так ее называл все последние дни и сейчас назвал по привычке, выработавшейся за это время. – Я неистребим и вечен, как русский таракан. Меня и дуст не берет.
– И такой же усатый? – засмеялась Валентина.
– Даже хуже. Еще и с бородой. – Он провел ладонью по подбородку, почувствовал, что колючая щетина отросла еще больше и стала мягче. – Слушай, а как там ребята?
– В больнице оба. У Сереги перелом, но, сказали, не опасно, через пару недель гипс, наверное, снимут. Но у него ведь еще и воспаление легких! Сказал: "Перекупался!" – она изобразила его с ехидной интонацией. – Я еще разберусь с этим вашим купанием. А у Сержа оказалось гораздо хуже. Сломаны три ребра и порвано легкое. Лежит в той же больнице, в хирургии, в легкое трубка вшита, и кровь из нее бежит в бутылочку. Давай сегодня к ним сходим?
– Могла бы и не спрашивать, само собой. И Клим тоже пойдет. Слушай, а про Фарида знаешь что-нибудь?
– В ожоговом твой татарчонок, дня три-четыре еще продержат. Ты с какой сковородки его снял? О чем ни спросишь, он только "му" да "ну".
– Тоже надо будет навестить. А когда пойдем?
– Может, ты сейчас приедешь ко мне, тут и решим?
– Можно, конечно, и сейчас, – Вовец почувствовал волнение, – если завтраком накормишь.
– Конечно! – Ему показалось, что она сказала это с облегчением. – Записывай адрес. – Она продиктовала. Вовец этот дом на углу Московской и Большакова знал. – Тридцать минут тебе на дорогу!
В трубке раздались частые гудки, и Вовец решил, что Валентина специально так поспешно прервала разговор, чтобы он сразу же, без отговорок и оттяжек, ехал к ней. Во всяком случае, такая версия была ему больше всего по душе. Он глянул в зеркало на свое загорелое лицо, решил – бороду сбривать никак нельзя, и вовсе не потому, что она придает мужественный вид, а просто подбородок под ней белый, не загоревший. Быстро собрался, бросил в сумку пакет с изумрудами и направился к дверям. Он уже почти ушел, как снова настойчиво задребезжал телефон.
Поколебавшись, Вовец вернулся и поднял трубку, хотя внутренний голос подсказывал ему, что делать этого не надо, что ничего приятного он не услышит, скорее, наоборот.
– Здравствуй, Вова! – сказал некто с превосходством человека-невидимки: я, мол, тебя вижу, а ты меня нет. – Как настроение?
Вовец узнал голос, испортивший ему настроение на рассвете десять дней назад. Произошедшие за это время события несколько затерли в памяти таинственный тот звонок, Вовец слегка подзабыл о нем, но стоило появиться в городе, как неизвестный шантажист – а в том, что этот человек станет что-то требовать, Вовец не сомневался, – тут же о себе напомнил.
– Что ты хочешь? – резко спросил он, чтобы сразу расставить все точки над Ё, выяснить наконец, чего от него добиваются.
– Ну, для начала выяснить, какое отношение ты имеешь к двум трупам и куче сломанных костей.
– Никакого, поскольку даже не знаю, о чем речь, – раздраженно ответил Вовец. – Что еще?
– Ну, допустим, допустим, – в голосе на другом конце провода звучало откровенное сомнение, слишком откровенное и нарочитое. – Что еще? Да вот камушков зеленых маленько хотелось бы.
– Сколько? – Вовец вздохнул с облегчением. Это все объясняло и упрощало.
– Половину.
– Слушай, забирай все! – расщедрился Вовец. – Через час в мусорном контейнере у моего дома. Найдешь там красную обувную коробку. Мне они все равно не нужны.
– Э, нет, – голос в трубке сделался настойчив и жесток, – через час подъеду к тебе домой, и поделим по-братски.
– Извини, братан, по-братски некогда, – Вовец был вежлив как никогда, – или все, или ничего. Через час в помойке. Смотри, не опоздай, а то на свалку увезут. Всё, чао, целуйте кактус! Мне на работу пора.
Он бросил трубку, выскочил из квартиры, поспешно запер двери и сбежал по лестнице. Быстро пошел дворами и дальше через гаражи, проверяя, нет ли хвоста. Слежки не обнаружил и вышел к трамвайной остановке. На нем была просторная светлая летняя куртка, отлично скрывавшая заткнутый за ремень газовик. Сумка с изумрудами висела на плече. Этот дурацкий телефонный шантаж его, безусловно, обеспокоил, но гораздо меньше, чем в прошлый раз. Ситуация оказалась понятной, и выход из нее можно было найти. В принципе, Вовцу следовало опасаться только тагильских бандитов, но самый опасный из них, Киборг, был уже на том свете, а остальные, вполне вероятно, уже не появятся на лесной дороге и не захотят устраивать разборки.
* * *
Вовец уложился ровно в тридцать минут. Когда Валентина открыла дверь, он обмер, до того она была хороша. Неназойливая косметика, обрисовавшая губы и высветившая глаза. Какая-то сложная, двухслойная, кажется, юбка из невесомого шифона в розовых цветах и белый льняной жакетик. Пышные каштановые волосы подняты на затылок и изящно заколоты. На ногах кремовые босоножки. Оба несколько оробели, засмущались. Валентина поспешно повела его на кухню, усадила за стол.
Вовец подумал, что сразу после завтрака они отправятся в больницу к ребятам, но оказалось, что раньше одиннадцати туда не пускают. И он понял – Валентина нарядилась специально для него. Но радость этого открытия тут же сменилась уныньем: он не хотел, боялся сближения с ней. Испугался перемен в устоявшейся, отлаженной холостяцкой жизни, испугался недолговечности замаячившего счастья, словно бывшая жена незримо возникла на кухне и ехидно сказала: "У нас тоже красиво начиналось".
