– Ну, я не знаю, – растерянно сказала госпожа Эленшлегер. – Для обыска квартиры мадам Готье, вероятно, необходимо постановление суда...
– Ни о каком обыске, мадам Карен, речь не идет, – мягко сказал Стоянов. – Мы хотим просто осмотреть ее квартиру. Обыск и осмотр – совершенно разные действия. В расследовании гибели Мишель Готье дорога каждая минута, любая, самая незначительная деталь. Преступник, по следу которого мы идем, может скрыться, и тогда правосудие не свершится. Вы же не хотите этого?
– Убийца Мишель должен быть наказан! – взмахнув половником, решительно выдала госпожа Эленшлегер. – Ждите! Я быстро переоденусь, и мы поедем на квартиру мадам Готье.
Глава 13. Легавая почуяла дичь
Надо признаться, Стоянов действительно был мастером очарования пожилых дам. В обиходе спецслужб есть такое понятие, как «водопад». С водой оно никак не связано, проходит более по категории аллегорий. «Водопад» подразумевает собой активный разговор, массированный выплеск на собеседника многих ушатов нужных и ненужных слов. Его втягивают в оживленную беседу, заговаривают, и в процессе болтовни обо всем и ни о чем, по крохам, по микронам вытягивают необходимые сведения.
За время переезда на автомобиле переводчика Андрея из окраинного спального района в центр Копенгагена Димитр сумел не только окончательно очаровать, но, главное, войти в доверие и разговорить госпожу Эленшлегер.
С мадам Готье, то есть с Десанкой, она познакомилась три года назад. Та нашла госпожу Карен по объявлению в газете. Десанка купила себе квартиру в тихом центре Копенгагена, и ей срочно понадобилась домработница. Тому, что помощница Славича обзавелась недвижимостью, будучи в то время активным сотрудником международной преступной организации киллеров, удивляться не стоило. В Синдикате был строгий табель о рангах. «Пехота» и «гвардейцы» коротали время в перерывах между выполнением заказов в тренировочных лагерях и учебных центрах, разбросанных по всей Европе. Но существовала и высшая каста агентов Синдиката, суперкиллеры, так называемые «одинокие волки», о существовании которых знали лишь считанные люди в руководстве организации. Они жили, скрываясь под личиной законопослушных граждан, появляясь из ниоткуда лишь для того, чтобы исполнить заказ, с которым могли справиться только они, и снова исчезали в никуда. Так что квартира Десанки в Копенгагене была местом, где она скрывалась от чужих глаз в перерывах между акциями. А заодно – и выгодным вложением неправедно нажитых денег.
И, вполне естественно, будучи не только «одинокой волчицей», но и верной помощницей Здравко Славича, она имела совсем мало времени как на домашние хлопоты, так и на сына. Госпожа Карен Эленшлегер не только вела хозяйство в отсутствие Десанки, но и, бывало, присматривала за ее отпрыском Максом, когда тот приезжал в Копенгаген на каникулы.
Парнишке в этом году исполнилось десять лет, и он учился в частной католической школе-пансионате во Франции в Руане. Кто его отец, госпожа Эленшлегер не знала. По словам женщины, Макс был очень добрый, умный, развитый не по годам мальчик. Он был в числе первых среди учеников католического пансиона.
Станислав прикинул по времени, и по его подсчетам вышло, что Десанка родила сына уже в то время, когда работала на Синдикат. По окончании военных действий в Боснии они со Славичем расстались, и он ее нашел только через три года в Белграде, где та работала официанткой. А через год у Десанки родился сын. Стас не хотел проводить аналогий, но они сами напрашивались. Макс мог быть сыном Здравко Славича. Это ни о чем не говорило и вряд ли могло помочь в розысках негодяя, но из головы не выходило...
Квартира Десанки на набережной Исландс Брюгге располагалась на третьем верхнем этаже дома старинной постройки. Она была большой, площадью не менее двухсот метров, современной по дизайну и одновременно уютной. Можно было констатировать, что «мадам Готье» вложила огромные деньги не только в саму недвижимость, но и в ремонт.
Правда, рассматривать квартиру у Димитра со Станиславом времени не было. Их очень интересовало содержимое бювара, о котором рассказала им госпожа Эленшлегер. Были большие сомнения, что Десанка имела отдельный архив личных фото и документов. Вероятнее всего, все они хранились именно в этой кожаной сумке.
Госпожа Эленшлегер провела их через холл и гостиную в одну из спален. Ключ от небольшого резного старой работы секретера лежал под носовыми платками в прикроватной тумбочке. Женщина открыла им замок дверки и достала потертый бювар. Станислав, естественно, не мог упустить удобный момент и заглянул внутрь секретера. Небольшая шкатулка, несколько изящных коробочек и футляров, вероятно, хранивших в себе бижутерию и косметику, не вызвали у него интереса.
Содержимое бювара, явившись на свет, поначалу дав крохотный повод для оптимизма, в дальнейшем привело Стаса и Димитра в откровенное уныние. Папка хранила истертую на сгибах метрику о рождении Десанки Ковачич, старую рождественскую открытку с изображением спящей девочки и Санта Клауса, принесшего ей подарок, и две фотографии. На одной из них был запечатлен молодой бравый военный в камуфляже, с оружием на фоне далеких гор. В нем нетрудно было узнать Здравко Славича. Надо полагать, этот снимок сделан как минимум лет пятнадцать назад и для розыска изображенного на нем человека никакой ценности не имел.
А вот вторая фотография была явно современной. На ней Славич сидел в плетеном кресле на палубе небольшого суденышка, а рядом с ним стоял мальчик, которого он обнимал за плечи.
Госпожа Эленшлегер, указав на мальчишку на фото, сообщила, что это и есть Макс, сын «мадам Готье».
Станислав с любопытством вглядывался в лицо ребенка. У него почти не было сомнений, что Макс – сын Славича. Тот же прищур глаз, почти прямая тонкая нижняя губа, похожий зачес волос...
Правда, это открытие было не более чем констатацией факта без конкретного результата, так как ничем не могло помочь в поисках Славича. Даже если Здравко испытывает безмерную любовь к сыну, вряд ли он кинется к нему в трудную минуту с целью крепко прижать к себе чадо, чтобы оно растопило лед в груди. Скорее, наоборот, уведет погоню в сторону. Так что искать, а тем более устраивать в католической школе засаду бессмысленно. Отеческие чувства вряд ли пересилят звериное чувство самосохранения.
Надежда на то, что Станислава с Димитром допустят к Максу, чтобы они могли задать ему вопросы об отце, ничтожно мала.
Действовать сугубо партизанскими методами в отношении несовершеннолетнего нельзя, чтобы не навлечь на себя крупные неприятности. Можно, конечно, попытаться добиться встречи с мальчиком официально, оформить разрешение на беседу через органы внутренних дел Франции и опекунский совет, но на это уйдут недели, если не месяцы.
Искать Славича в Копенгагене также не имеет смысла. Похоже, он никогда не появлялся в этом доме в Копенгагене, иначе об этом бы знала госпожа Эленшлегер. Одна-единственная фотография отца со своим сыном, хранящаяся в потертом бюваре, наверное, вместе с самыми дорогими вещами для Десанки – метрикой, любимой детской открыткой и фото молодого Здравко, всем, что осталось у нее от счастливого безмятежного детства и юности, говорили, что их близкие отношения со Славичем – в далеком прошлом.
Так что, как ни крути, а приходилось констатировать, что они очередной раз вытянули пустышку. Фотография Славича на палубе небольшого суденышка, стоящего у парапета набережной на фоне относительно широкой реки, протекающей через неизвестно какой город, ничего им не давала. Стас еще раз взял в руки фото и всмотрелся в него. Палуба, леера вдоль борта, мутная вода реки, противоположный берег, заросший деревьями, за кронами которых видны крыши зданий, шпиль собора...
Станислав сел в кресло и еще раз стал просматривать детали пейзажа на снимке. Стоянов живо беседовал с госпожой Эленшлегер, но Стас не слышал, о чем они говорят. Он никак не мог поймать мысль, которая крутилась у него в голове.
– Ну и что ты там еще высмотрел? – уныло поинтересовался Стоянов, когда госпожа Карен оставила их вдвоем в комнате. – Мадам Эленшлегер нам больше ничем помочь не может. Похоже, очередной раз пролетели мы, как фанера над Парижем. Я договорился с ней, что мы сделаем копии фото Славича, хранившихся у Десанки. Вот только сомневаюсь, что они нам окажутся полезными. Кстати, Карен сказала, что эту фотографию сделали, вероятнее всего, в прошлом году. Это она определила по возрасту мальчишки.
– Именно пролетели... как фанера... – задумчиво по разделениям произнес Станислав. – Ты, Димитр, прав по всем статьям. Надо срочно скопировать эту фотографию и отправить ее электронной почтой в Москву Роману и Денису.
– Раскрой, о мудрейший из мудрейших, раковину своего ума и посвяти меня, недостойного, в жемчужину твоих рассуждений, – по-восточному высокопарно, но с явным недоумением обратился к нему Стоянов.
