– Ваш заказ, – тоном привычного ко всему пожилого официанта сообщил Семен Семеныч, передав пакет Даше. – Если вам нужно опробовать со стрельбой, есть подвал…
Даша рассовала мелочи по карманам, отвела затвор, пару раз спустила курок тяжелого «ТТ». Смазан он был отлично. Все же она для проверки вставила полную обойму и, орудуя затвором, звонко выщелкнула патрон за патроном. Ни одного перекоса.
– Я бы вам посоветовал сесть и написать заявленьице, – сказал Семен Семеныч. – Вот бумага и авторучка. Мною, капитаном Шевчук, данная игрушка была три часа назад отобрана у неизвестного лица ярко выраженной кавказской национальности, сумевшего скрыться благодаря дождю, снегу и туману… Право же, такая бюрократия упрощает жизнь. Как говорил один мой друг – жить надо так, чтобы вам доказывали…
Пожалуй, он был прав. Даша старательно написала заявку на имя Дрына.
– Может быть, вам нужно, чтобы в определенное время вас видели где-нибудь в другом месте три-четыре вполне благонадежных гражданина?
– Нет, это лишнее, – сказала Даша.
– Если понадобится, заходите без церемоний. Я могу доложить, что у вас наметились успехи?
– Скажите пока, что наметились следы, – сказала Даша. – Я человек суеверный…
– Сам такой. Хочу вам еще раз напомнить: вещественные улики не обязательны. Достаточно твердой уверенности и вашего слова. Потребуется помощь – звоните немедленно.
– Хорошо, – сказала Даша. – До свиданья.
– До свиданья. Звоните, заходите запросто…
За ней не следили.
Машину она оставила в квартале отсюда – кто их знает, прилепят «маячок» и сядут на хвост. В конце концов, Фрол ей тоже ничего не обещал… Для надежности еще покружила по окрестным улицам, подсмеиваясь над собой, – надо же, шантарская Рыжая Соня… И, окончательно убедившись в отсутствии всех и всяческих «хвостов», поехала к дому, где прятала Флиссака.
Глава восемнадцатая
Долгожданная душевная беседа
– Самое главное – не вздумайте мне мешать, – сказала Даша. – Что бы я ни делала. Вернее, как бы себя ни вела.
Флиссак нервно усмехнулся:
– Мадемуазель Дария, я работаю не в архиве министерства сельского хозяйства.
– Все равно, кто там знает вашу нежную европейскую душу…
– Я боюсь одного: провалиться прочно. У ваших властей, в конце концов, нет причин относиться ко мне с отеческой нежностью.
– Не бойтесь, – сказала Даша. – Мне самой не нужны неприятности. У вас хоть посольство за спиной…
– Вы полагаете, посольство станет поднимать шум из-за изобличенного промышленного шпиона? У вас чересчур романтические представления о Европе, простите…
– Ну, нельзя же без романтики… – пожала плечами Даша. – Нам лет десять вбивали в голову, что западнее ГДР начинается сущий Эдем. Я, понятно, не верю – везде одно и то же, а в Лондоне вдобавок и туманы, но это крайне жестоко, мсье, лишать женщину романтических грез…
– Вы удивительная женщина, – сказал Флиссак. – Не знаю, смог бы я в вашем положении держаться столь же уверенно…
– Когда страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой, – засмеялась Даша. – Была такая песенка… Пошли?
Она заперла машину и первой направилась к двери телестудии «Алмаз-ТВ». Дверь осталась прежней, какой ее Даша помнила.
«Неаккуратно, – подумала она. – Психологически недостоверно. Я бы на их месте после столь жуткого налета поставила бы железную, телекамеры посередине бы всобачила – для пущего нагнетания страстей, чтобы уверить всех, будто отныне боишься каждого куста…»
После ее прошлого визита в коридоре кое-что изменилось – ящики с аппаратурой исчезли, отчего коридор стал вдвое просторнее, и примерно посередине стоял дешевенький письменный стол производства местного ДОКа. За ним восседал охранник, безуспешно гадая, чем бы таким ему заняться, чтобы не помереть со скуки. Даша махнула у него под носом нераскрытым удостоверением, но он и не потребовал более детальных объяснений, окинув ее чисто мужским взглядом, без тени профессионального рефлекса.
Кабинет у Марзукова был крохотный, но отделанный с большим тщанием, в синих и темно-красных тонах, напичканный всевозможными электронными игрушками – телефакс, компьютер с множеством сопутствующих агрегатов, всех, наверное, какие только можно к нему подключить: видеодвойка, ксерокс, еще какие-то штуки, абсолютно Даше не известные, но крайне авантажно выглядевшие, с кучей лампочек, клавишей, окошечек, эмблем известных фирм и загадочных надписей на иностранных языках (и даже иероглифических). Вряд ли половина этого была необходима в офисе директора дышавшей на ладан частной телестудии – Марзуков тщился выглядеть.
Он встал из-за обширного стола, неведомо как протиснутого в дверь, – должно быть, по частям – лицо исказилось в приступе детской почти злости:
– Опять вы?!
Оглянувшись, Даша удовлетворенно кивнула, увидев на двери внутренний замок. Взглядом показала на него французу. Спросила:
– Вы знакомы? Мсье Марзуков – мсье Флиссак…
Обошла стол, напоминавший контурами гигантскую фасолину, и с нескрываемым наслаждением врезала по пухлой, гладенькой физиономии – вскользь, так, чтобы ребро ладони чувствительно угодило по шее под ухом.
Марзуков упал в мягкое кресло. Безжалостно щелкнул замок.
Даша подошла к зарешеченному окну, посмотрела на серую гладь Шантары, на знаменитый мост. Спокойно закурила, обернулась и спросила:
– Вам никто не говорил, что ваш кабинет напоминает колерами французский флаг?
Марзуков таращился на нее испуганно и удивленно.
– Значит, никто, – сказала Даша. – Синее и красное. Не хватает, как легко догадаться, белого. Но сдается мне, ваша физиономия этот недостаток восполнит…
Достала «ТТ», звонко оттянула затвор и уперла дуло Марзукову в ухо, левой рукой ухватив за волосы. Пожалуй, его физиономия теперь и впрямь могла дополнить икебану, придавая чисто французский колорит.
– Мозги будут на стенке, – сказала Даша холодно. – Как у того вашего бедняги. Только там была простая побеленная стена, а на ваших синих обоях все будет выглядеть гораздо сюрреалистичнее. Совершенно в духе Дали. «Мозги проныры на стенке». Вам нравится Дали?
Флиссак, с каменным лицом усевшийся у двери, наблюдал эту сцену и не препятствовал. Глаза, правда, стали чуточку испуганными – определенно вспоминал о загадочной славянской душе.
– Да вы же не станете…
– Стану, – сказала Даша. – Я же шизанутая, вы не забыли? Или наркоманка со стажем, – и с хорошо разыгранным бешенством прошипела: – Я тебе мозги вышибу, как пробку из бутылки, козел! Ты мне жизнь поломал! Из-за тебя, сучонка, травят, как волка позорного! – И посильнее вогнала дуло в ухо. – Мне сидеть – ну и хрен! Отсижу, выйду. А твои мозги будут совочком соскребать…
Все патроны лежали у нее в кармане, и обойма, и ствол были пусты, пистолет сейчас годился только на то, чтобы забивать им гвозди. Расчет был довольно бесхитростным и опирался на две фундаментальных аксиомы. Во-первых, Марзуков – трус, слабак и шестерка. Во-вторых, он молодой, даже моложе Даши, и, как многие его ровесники, взахлеб глотавшие западные боевики (а он был видеоманом, Даша точно выяснила), незаметно проникся кое-какими стереотипами жанра. Иначе и быть не может, кабинетик тоже, несомненно, взят откуда-нибудь из «Биржи». Он тысячу раз видел такую ситуацию на экране: оклеветанный, подставленный и скомпрометированный сыщик, остервенев, врывается к роковому Главному Злодею, попирая законы, наплевав на все законы, одержимый лишь жаждой мщения. И в такой ситуации, как учит нас важнейшее из всех искусств, сыщик без колебаний вышибает злодею мозги.
С человеком постарше и потверже духом этот номер, пожалуй что, и не прошел бы. Но, судя по белому лицу Марзукова, он искренне верил, что кинематографические штампы сработают и в реальной жизни.
Зазвонил телефон. Даша сняла трубку левой рукой, послушала и сказала:
– А его нет. И не будет. В администрацию уехал.
Дверь, обитая настоящей кожей, была, безусловно, звуконепроницаемой. Страсть Марзукова к роскоши сыграла с ним злую шутку. Если особенно не орать, никто и не заподозрит, что внутри идет задушевная беседа.
– Ну, мы будем говорить или раскинешь мозгами? – спросила Даша нежно. – Это все можно и без выстрелов прекрасно оформить.
Обернулась к Флиссаку:
– Дорогой, ты не забыл ножик взять?
Флиссак полез в карман и продемонстрировал нож-выкидушку, купленный Дашей четверть часа назад в комке поблизости.
– Чтобы колоть, он не годится, – сказала Даша. – Ударишь – и закроется. Но мне-то всего и нужно – по сонной артерии полоснуть. А потом доказывай, что ты не сам себе глотку перерезал из-за внезапной депрессии, безденежья или женушкиных измен…
Марзуков что-то бормотал. Даша наклонилась послушать.
