Лопа запросто, по-казацки, дрых себе на сеновале, несмотря на зиму, пусть даже не слишком морозную.
Его с трудом растолкали.
– Так, решил поспать перед ужином, – виновато пробормотал он, протирая сонные глаза. – Сморило отчего-то.
Серого Волка оставлять во дворе поопасались.
Дворовые псы сбежались со всех окрестных улиц и подняли настоящий гвалт, готовясь к всеобщей потасовке.
Лопа повел дорогих гостей в избу, где вповалку спали казаки, и никто из них даже не удосужился убрать с грубо сколоченного стола трехлитровую бутыль с остатками самогона и нехитрую снедь.
За едой Скиф поведал о случившемся. В Лопу; влили стакан проклятущей. Глаза его засветились резвым огоньком.
Скиф рассказал про куклу на соломе, про голую женщину, распятую на дровяных козлах, про темный бункер, похожий на шахту.
– Аисты были? – осведомился Лопа.
– Какие тебе зимой аисты?
– Тогда к непогоде.
– Или к ведру, – скрыв в бороде усмешку, вставил Мирослав.
– Я тебя серьезно спрашиваю, – рассердился Скиф.
Мирослав опустил глаза и свел руки, будто в краткой молитве.
Лопа не выдержал молчания:
– Чего тут гадать: шахта, бункер, кабели на стенах – это пусковая установка стратегических ракет.
Я в такой был. Кукла – твоя дочка, а распятая баба – ее гувернантка. Что с твоими кровными происходит, то и во сне видишь.
– То вещий сон, – наконец произнес Мирослав. – Не могу лишь понять, к чему в нем белые коровы?
Поедем к Алексееву.
* * *
У монастырских ворот Мирослав заставил всех снять шапки, а сам отправился в келью за Алексеевым. Привел он его минут через двадцать, бледного, худого, незнакомого. Так как его пошатывало, он держался за плечо Мирослава.
С боевым другом сердечно поздоровались.
– А ко мне дочка приезжала, – собравшись с силами, сообщил Алексеев. – Взрослая – десять лет, а меня совсем не помнит.
– С женой? – спросил Скиф.
– С моей сестрой. Жена, говорит, и думать про меня забыла. , – Брат Александр, – сказал Мирослав. – Ты в монастыре всех нас к богу ближе. Растолкуй поганский сон. Скиф, расскажи ему про промысел дьявольский.
Скиф скомканно рассказал о кукле, шахте и убитой женщине на козлах.
– Грех как бы над ней сотворили, – смутился Алексеев. – Или вы шутите, ребус такой загадывая?
– Считай, что ребус, – буркнул Засечный.
– Возможно такое совпадение, – оживился Алексеев, – шахта для ракетной установки плюс коровы и туман – это около местечка Белокоровичи, в Житомирской области. Я в тех краях срочную служил.
Его слова подействовали на всех как удар грома. Но больше других обрадовался Лопа, получивший поддержку своему толкованию сна Скифа.
– Вот видите, человек то же самое говорит, потому что душа его не в суете пребывает.
Алексеев проводил всех в просторную трапезную с длинными дощатыми столами, которые монахи поливали кипятком из чайников и скребли большими кухонными ножами.
Там все молча ели постную кашу.
На Алексеева каждый из них смотрел так, словно хотел запомнить его на всю оставшуюся жизнь. После прощания он спросил слабым голосом:
– Как вы думаете, надежда есть, что она когда-нибудь меня вспомнит?
– Кто она? – рассеянно спросил Скиф.
– Жена… – смущенно ответил Алексеев.
– А как же, Сашка, без надежды-то? – похлопал его по плечу Засечный, но глаза отвел в сторону.
* * *
Красное солнце коснулось верхушек высоких елей, и сразу от них до стен монастыря поползли длинные тени.
Алексеев стоял у монастырских ворот и неподвижным взглядом провожал виднеющуюся еще на снежной дороге с черными лужами белую чужеземную машину, на которой покидали монастырь его товарищи.
Недавно с ним попрощалась дочка, сегодня – боевые друзья-побратимы…
В Киев добрались чартерным рейсом из Калуги втроем, не считая Волка, – Скиф, Лопа и Засечный.
Мать городов русских встретила их озабоченной беготней прохожих и звонкой лаянкой в магазинах на всех языках мира, но все же город, как и прежде, в большинстве своем продолжал разговаривать на русском языке.
Из гостиницы "Братислава" позвонили Ворону.
– Слышь, дед, тут ни в одну гостиницу с собакой не пускают. Вот порядочки, – пожаловался в трубку Засечный. – Только в одном месте, в "Братиславе", и согласились нас взять на постой, да и то только с разрешения директора гостиницы. Хоть и болгарин этот директор, но хороший человеке. Христо Роглевым зовут его.
– Киньте вы: этого пса.
– Нет, дед, мы тут с Христо покорешились, так он псу отдельный номер выделил.
– Ну дай бог ему здоровья. Но в гостинице не задерживайтесь. Тут мои знакомцы вывели меня на одну информационную фирму, которая радиолюбителей обслуживает строго конфиденциально и за великие гроши. Они посадили все переговоры Мучника по вертушке на магнитофон. Заодно согласились послушать и царского однофамильца. Я вам скоро позвоню и дам адреса. Ночь в гостинице перекантуйтесь, а утром сваливайте.
* * *
Ворон обещал позвонить через полчаса и обещание сдержал. Дал несколько: адресов своих лагерных дружков.
– Держи в узде Засечного, когда с моими корешами разговаривать будет, – сказал он Скифу.
– Его удержишь.
– Главное, к телкам пахановским не клейтесь и не пейте, как насосы. А теперь слушай главную новость.
Мучнику было уже несколько звонков от похитителей. Два из Киева, три из Житомира. В Фастове мои киевские кореша чуть не схлестнулись с какими-то московскими гастролерами, у которых в машине спали маленькая пацанка и взрослая баба. К утру мальчики Сидора Тихого вам нужную информацию, уверен, еще подкинут. Не верь бабкам-гадалкам, а прислушивайся к местной блатоте, те на земле обеими ногами стоят, а не в облаках летают.
После такого инструктажа на душе повеселело.
На следующий день горе-рейнджеры, сменив Дарницу на Подол, устроились на квартире, больше напоминавшей притон. Хозяин в одной майке и трусах по колено щеголял своими живописными наколками по всему телу. Веселые ребятишки окружали Сидора Тихого. Пили, как в прорву, но больше подливали гостям.
Засечный только отдувался и вытирал губы. Сразу было видно, что тут его больше всего уважали за шрам. Скифа же единодушно принимали за кавказца.
Каждый норовил рассказать, какие великие проекты они проворачивали на Кавказе и какие Левоны и Гиви их брали в долю. Скиф не стал их разубеждать.
С Лопой мерились ростом, он и тут оказался выше всех. Понравилось всем, что разговаривал с украинским выговором, как все южнорусские казаки. Перед тем как разойтись, веселые ребята выложили на стол все деньги, что имели при себе в карманах, и даже "зеленые".
Пахан вел себя удивительно. Гостей уложил на высокие перины, сам лег на полу. Долго рассказывал про последние киевские разборки. Вспоминал старые добрые времена, когда он корешился с Пацей Рыжим и Тройнятами.
– Я деда Ворона уважаю, – сказал им на прощание Сидор Тихий. – Он меня вот таким пацаном отогрел у лагерного костра. Я на первую ходку, как простодыра деревенский, влетел за изнасилование. Попробовал, называется, бабу. Бугаи здоровые задрали телку, а я рядом постоял. Вот и влепили мне пятерку за компанию. Если б не Ворон, быть мне по моим годам на зоне казенной невестой.
* * *
Наутро на квартиру пахана позвонил некий молодой ученый и попросил пригласить к телефону руководителя российской экологической экспедиции пана Луковкина.
Он долго благодарил московскую штаб-квартиру организации "зеленых" "Радуга" за предоставление гранта их киевским коллегам из солидарной организации "Вэсэлка".
Скиф чуть было не послал его спросонья ко всем чертям, но когда украинский "коллега" предложил ему съездить в радиологическую экспедицию на самый север Украины, он мигом очнулся от сонного наваждения и с радостью принял приглашение посетить лабораторию украинских коллег, заслышав про машину, которую им решили предоставить на две недели.
Хозяйки притона, две вертлявые девицы, никого не отпустили, пока не напекли пирогов в дорогу и основательно не опохмелили путешественников-экологов.
– Киньте, хлопцы, дурное. На что вам эти мудроголовые экологи, – отговаривал перед дорогой пахан. – Я дам вам две машины и целую роту братанов с перьями и пушками.
– Спасибо, – сказал Скиф. – Дело щепетильное, пусть все будет не по уголовке.
Пахан долго присматривался к гостям и все раздумывал, на какое же такое дело отправляет под самым его носом свою банду старый Ворон. Неужто украденная девчонка стоит таких грошей?
* * *
В штаб-квартире экологической организации "Вэсэлка" молоденький очкарик долго жал им руки и разливался в благодарностях за столь щедрый грант – прямое финансовое вливание под исследовательские программы, подаренные московскими коллегами.
