Поездка следующим утром была убийственной. Танки ужасно мешали, а автоколонны были еще хуже, бесконечные вереницы грузовиков, иногда в два ряда, пробирающиеся на юг, чтобы поспеть за быстро продвигающимся фронтом. Но самым худшим были пленные солдаты вермахта. Они шли тысячами, несчетное число мужчин, марширующих, а точнее, бесцельно бредущих в колоннах численностью примерно с батальон и обычно охраняемых одним или двумя военными полицейскими, следующими за этой колонной на джипе. Учитывая их положение, немцы были на удивление грубы. Наглые мрачные толпы, которые месили дорогу, словно стадо овец, мешая движению. Роджеру то и дело приходилось притормаживать машину, тащиться еле-еле, гудеть, выкрикивать проклятья, в то время как Литс стоял сзади, кричал «Раус, раус!»[26] и бешено размахивал руками, и все равно они отказывались уступать дорогу, пока их не подталкивал бампер. Однажды Литс даже взял свой автомат «Томпсон», пристегнутый у переднего сиденья, и сделал киношный гангстерский жест, передергивая затвор; тут они сразу все поняли и расступились.
Наконец, уже за Фойхтвангеном, колонны пленных начали редеть, и Роджер действительно погнал машину вперед. Однако Литсу это все равно не принесло удовольствия. У него было ужасное ощущение, что они едут не в том направлении, потому что, по всем их прикидкам, цель Реппа лежала где-то на юге, вне зоны действия американцев, а тут они продвигаются все дальше на север, все дальше от разворачивающихся событий.
— Надеюсь, мы поступили правильно, — взволнованно сказал Литс сидевшему впереди Тони.
Тони, последнее время очень угрюмый, только что-то проворчал.
— У нас ведь не было никакого выбора, правда? — продолжал искать поддержку Литс.
— Абсолютно никакого, — согласился Тони, уставившись вперед невидящим взглядом.
Им пришлось сделать большую дугу вокруг разрушенного Нюрнберга, и это съело еще сколько-то времени. Город лежал где-то вдали под тучей дыма, хотя в последние месяцы его не бомбили. Сами по себе его руины были не особо примечательны, но их размеры поражали. Однако Литс не обратил на них никакого внимания: он использовал это время, чтобы размышлять о Реппе.
— Ты разговариваешь сам с собой, — сказал ему Тони.
— Что? А... Дурная привычка.
— Ты снова и снова повторяешь «Репп, Репп, Репп».
В этот момент истребитель Р-51 внезапно с ревом пронесся прямо у них над головами, на высоте не более ста футов, и чуть не сдул их с дороги. Прежде чем Роджер сумел справиться с управлением, джип изрядно вильнул. Самолет лениво заложил вираж, делая 380 миль в час: белая звезда, нарядные крылья, стеклянная кабина сверкает на солнце — ликующий ребенок в бледном немецком небе.
— Господи, дрянь безголовая! — взревел Литс.
— Он почти задавил нас! — завопил Роджер.
— На этого ублюдка надо подать рапорт за подобные полеты, и я так и поступлю, — проворчал Литс в праведном гневе.
— Эй, вот мы и приехали, — объявил Роджер.
— На одном крыле и молитве, — добавил Тони. Они въехали на территорию Шлосс-Поммерсфельда.
В конце длинной дороги сквозь деревья виднелся замок. Даже стоявшие вокруг него американские военные автомобили со своей выцветшей зеленой краской и запачканными грязью звездами не оскверняли чистоты, свойственной этому созданию восемнадцатого века.
— На это стоило посмотреть, — с удивлением заметил Роджер.
Литс предпочитал не смотреть, хотя зрелище было впечатляющим: фантазия, элегантное каменное пирожное, выполненное с дурацкой, неразумной изощренностью, но гордое в своем безумном великолепии.
Литс и Аутвейт поспешили в здание сразу же, как Роджер остановил машину, и оказались в эффектном лестничном колодце высотой в четыре этажа, украшенном сводчатой галереей, каменными обнаженными мальчиками с фонарями в руках, широкими мраморными ступенями, которые могли бы вести в рай, и расписным потолком.
Их сапоги сухо хрустели на плитках, пока они шли к дежурному полицейскому. Военные полицейские с автоматическим оружием стояли у многих дверей, выходящих сюда.
— Литс. Отдел стратегической службы. — Он полез за удостоверением личности. — А это майор Аутвейт из Отдела специальных операций. Майор Миллер из контрразведки Седьмой армии сказал, что позвонит вам и вы разрешите нам беседу с одним из ваших гостей.
— Да, сэр. С Айхманном.
— Именно так.
Последовал телефонный звонок, появился капитан класса А. Он оглядел их.
— Айхманн, да?
— Да.
— Не понимаю, зачем он вам. Это еще тот фрукт. Большинство из них поют, как канарейки. Надеются на новую работу. А этот парень прямо как сфинкс.
— Со мной он заговорит, — пообещал Литс.
Капитан провел их на второй этаж, и они пошли по залу. На стенах были развешаны ковры и портреты мужчин и женщин, мертвых вот уже три сотни лет, в старинных нарядах, с толстыми лоснящимися немецкими лицами. Наконец они подошли к двери в конце зала и вошли в нее. В комнате, кроме стола и трех стульев, ничего не было.
— Он в тюремном крыле. Скоро его приведут. Слушайте, Миллер мой приятель, и я знаю, что все это не совсем официально. Рад помочь, никаких проблем, никаких трудов. Но вы знаете, мы не допускаем никаких грубостей. Я имею в виду, Литс, меня беспокоит то, что вы только что сказали.
— С его головы и волоса не упадет по моей вине, — пообещал Литс. — И по вине майора тоже.
— Мы, британцы, довольно вежливы, разве вы об этом не слышали? — спросил Тони.
Рев раздался неожиданно; по мере того как он нарастал, начали дрожать стекла.
Когда рев стих, капитан сказал:
— Это пятый за последние полчаса. Ребята сегодня решили повеселиться от души. Здесь недалеко в Нюрнберге есть аэродром. Там стоит и эскадрилья «москито», майор, так что не только наши ребята такие полоумные.
— Приятно слышать, — заметил Тони. — Попытаемся и мы внести свою лепту.
Дверь открылась. Два военных полицейских с автоматами и в подшлемниках привели третьего человека. Литс был поражен тем, насколько тот был невыразительным: убогое маленькое ничтожество с бледным лицом, водянистыми глазами, редеющими волосами, лет тридцати пяти или старше. Очки сидят криво, губы тонкие и сухие. Костлявое тело потерялось в свободной американской тюремной одежде.
— Джентльмены, — сказал капитан. — Вручаю вам оберштурмбанфюрера Карла Адольфа Айхманна, в последнее время Амт четыре-В-четыре, гестапо, дом сто шестнадцать, Курфюрстенштрассе, Берлин. Господин Айхманн, — капитан перешел на великолепный немецкий, — этим ребятам нужно немного вашего времени.
«Человек с дубом» сел напротив них. Он смотрел прямо перед собой, и от него исходил слабый неприятный запах.
— Сигарету, господин оберштурмбанфюрер? — предложил Литс.
Немец почти незаметно отрицательно покачал головой и положил руки на стол перед собой. Литс заметил, что руки у него большие и их тыльная сторона испещрена веснушками.
Литс закурил.
— Насколько я понял, господин оберштурмбанфюрер, — заговорил Литс на своем медленном немецком, — вы не захотели сотрудничать с нашими людьми.
— Мои обязанности были шаблонными. Я четко следовал им. Я не делал ничего, кроме своей прямой работы. Это все, что я могу вам сказать, — ответил немец.
Литс залез в карман и кое-что оттуда вытащил. Легким движением пальцев он заставил драйдел вертеться, двигаясь по поверхности стола. Под действием собственного момента инерции волчок медленно продвигался по дереву. Литс наблюдал, как глаза мужчины движутся за игрушкой.
— Ваш коллега Репп оставил эту игрушку для меня в пункте номер одиннадцать. А теперь, дорогой друг, вы расскажете мне все об операции «Нибелунги». Где она начнется, как будет проходить и кто является целью. Вы расскажете мне об этой последней тайне. Или я выясню это сам и найду Реппа. А вот когда я его найду, я ему скажу только одну маленькую ложь: я скажу ему, что его выдал Айхманн, и отпущу его. Как вы прекрасно знаете, господин оберштурмбанфюрер, с той самой секунды вас можно будет считать мертвецом. Господин Репп это гарантирует.
Роджер прислонился к крылу джипа, стоящего напротив замка — замка? да это скорее большой причудливый дом, — и наслаждался мгновениями свободы. Поездку веселенькой не назовешь: два неврастеника вместо груза. Они выскочили из джипа, когда тот еще и не остановился, и полетели к большим дверям, словно там их ждали дармовые деньги, а не какой-то фриц.
Он запихал в рот жевательную резинку. У него не было мечтаний о будущем и не было воспоминаний о прошлом; он предпочитал получать максимальное удовольствие от текущего момента. Он разжевал резинку в мягкий комочек. Определенно день был приятный. Роджер представил себе принятый на континенте захват воображаемой ракетки и в медленном движении продумал дюжину крученых ударов в задний угол. Трюк заключался в том, чтобы опустить голову и потом проследовать вверх за ракеткой. Это был удар, который, если он хочет встретиться в будущем году на чемпионате мира с Фрэнком Бенсоном, должен быть целиком и полностью его собственным.
