46
Оказавшись в машине, Лукина, с минуту молча посматривала на подполковника, словно пыталась определить, что на самом деле ему известно о ней и можно ли ему довериться.
– Вы сообщили майору о моей казни… Это правда? – несмело спросила она, так и не придя ни к какому выводу.
– Все зависит от того, как вы будете вести себя дальше. Только от этого.
Ответ показался Лукиной не только неубедительным, но и достаточно угрожающим.
– А как, на ваш взгляд, я вела себя до сих пор?
– По-моему, благоразумно.
– Это не ответ, господин подполковник, – неожиданно произнесла она по-японски.
– Вы владеете языком метрополии? – попытался тот удивиться. Однако далось ему это с трудом. – В тюрьме знали об этом?
– Нет, конечно, – вновь перешла Лукина на русский.
– Вы сумели скрыть этот факт ото всех? Даже от следователя?
– От вас, как видите, нет. Хотя знакомы с вами до сих пор не были.
– Обо всем остальном поговорим в моем кабинете, – упредил её Имоти, опасаясь, как бы Лукина и впрямь не разговорилась. Все же в машине находился водитель, которому он, конечно, очень доверял, но…
– Так, может, с разговора в ваших апартаментах и следовало бы начинать, господин подполковник? Тогда не понадобилось бы стадо всей этой грязной, дурно пахнущей солдатни?
Прежде чем пригласить террористку к себе в кабинет, Имоти предоставил ей возможность принять ванну и переодеться в заранее заготовленную для неё одежду. Такое отношение заметно взбодрило женщину.
– Вы решитесь овладеть мною прямо здесь, в своем кабинете, господин подполковник? – с наглостью поинтересовалась она, появившись через какое-то время перед Имоти почти в столь же привлекательном виде, в каком еще недавно представала перед генералом Семёновым.
– Для этого я слишком брезглив, – отомстил ей подполковник. – К тому же предпочитаю японок и китаянок. Но если той услады, которой вас удостоили в следственной тюрьме, вам показалось маловато, я отдам вас водителям и механикам штабного гаража.
Распухшее, вызывающе раскрасневшееся лицо Лукиной как-то сразу угасло, побледнело и покрылось тенью униженности и обиды. Она прекрасно понимала, что эту схватку проиграла начисто и щадить её, а тем более – извиняться за все, что происходило в следственной тюрьме, Имоти не намерен.
– Вы оскорбили меня, подполковник, – капризно фыркнула она, пытаясь спасти ситуацию. – О, как неосторожно и непозволительно вы меня оскорбили!
– У вас такой вид, арестованная Лукина, будто надеетесь чем-то удивить меня.
– Только не вас. Повторяю, вы оскорбили меня, подполковник.
– И вообще, ведете себя так, словно храните какую-то тайну. Желаете облегчить душу правдой о том, кто дал вам задание стрелять в генерала Семёнова? Могу я рассчитывать на право «первой исповеди»?
– Разве что в виде компенсации за утерянное право первой брачной ночи?
– На любых приемлемых для вас условиях.
– Все, что я могла, я уже рассказала следователю. Меня направили сюда из России. Как агента НКВД. С заданием убить атамана Семёнова.
Появился денщик Имоти с фарфоровым чайником и двумя пиалами. Подполковник предложил Лукиной подсесть к столу, и несколько минут они молча пили, стараясь не встречаться взглядами.
– Не правда ли, похоже на ритуальное чаепитие в истинно японском стиле? – спросил Имоти, когда террористка отказалась от очередной чашки, и с чаем было покончено.
– Что вы имеете в виду? – неожиданно насторожилась Лукина, хотя вопрос на первый взгляд казался совершенно безобидным. – Я не настолько хорошо знаю японские ритуалы. Да, по-моему, и сами японцы еще не до конца разобрались в них. Уж будьте добры, сориентируйте в тонкостях.
– Последнее чаепитие на этом свете – так это следует воспринимать. Как последняя чашка священного саке перед вылетом летчика-камикадзе.
– Вы опять пытаетесь запугать меня?
– Уже не пытаюсь, поскольку это бессмысленно. Сейчас вас уведут в подвал и расстреляют. Часовой!
– Но позвольте! – подхватилась террористка, прежде чем в кабинет успел войти откормленный, словно борец сумо в рассвете сил, рослый, медлительный солдат. – Вы что в самом деле хотите казнить меня?! Просто так, без суда?
– К чему суета? Почему вся Маньчжурия должна знать, что на генерала Семёнова покушались? Мы в такой огласке совершенно не нуждаемся. Часовой, увести!
– Но постойте же, подполковник! У меня действительно есть что сообщить вашему командованию. Я требую, чтобы меня представили начальнику разведывательного отдела полковнику Исимуре.
– Мало ли чего вы хотите.
– Любой приговоренный имеет право на последнее желание. Такова международная традиция.
– Я не собираюсь ни выслушивать, ни тем более исполнять ваше последнее желание.
– Но это же в интересах вашего командования!
– Вполне допускаю. Но полковника нет в городе.
– В таком случае вы должны дождаться его появления! Вы слышите меня, подполковник?! – вновь перешла женщина на японский.
Имоти это явно не понравилось. Он позвал еще какого-то унтер-офицера, и тот вместе с солдатом вытолкал арестованную за дверь.
– Остановитесь, что вы делаете?! – теперь уже взмолилась Лукина и, упав на пол, обхватила ноги унтер-офицера. – Вы не должны делать этого! Сообщите обо мне капитану Куроки. Он знает… Сообщите ему!
– Куроки тоже нет в штабе. Но, кажется, появился полковник Исимура.
Имоти остановил конвоиров, вернул арестованную в кабинет и связался по телефону с генералом Судзуки, все еще представавшим перед штабистами под видом некоего капитана, чем буквально поражал полукровку Имоти непостижимым чисто японским упрямством.
– Капитан Куроки считает, что ему нет смысла видеться с вами, – уведомил её подполковник, положив трубку на рычаг. – Его вполне удовлетворит доклад о том, что террористка, стрелявшая в генерала Семёнова, казнена.
Лукина упала на стул, обняла руками края стола и, припав к нему щекой, забилась в истерике.
– Вы огорчаете меня, арестованная, – искренне удивился Имоти. – К чему вас только готовили, отправляя на такое опасное задание? Неужели вы не понимали, что у вас почти нет шанса остаться в живых? Мы и так проявили снисходительность к вам. Вы уходите в иной мир без пыток, без страданий… Мечта любого камикадзе. Развлечение в камере – всего лишь сексуальное недоразумение.
Лукина подняла голову и с омерзением взглянула на расплывавшуюся в ухмылке рожу Имоти.
– Что вы отпеваете меня, как деревенский поп? Если уж вас не предупредили о том, кто я такая, тогда мне тоже осточертели все эти ваши азиатские забавы. – Террористка полой халата вытерла слезы и вновь с презрением и злобой уставилась на Имоти.
– Что вы называете «азиатскими забавами», арестованная? – скучающе уточнил подполковник.
– А то, что мне непонятно, откуда вы здесь взялись. И почему вас подключили к этому провинциальному спектаклю, предварительно не проинструктировав, – поднялась Лукина и, смерив Имоти вызывающим снисходительным взглядом, прошлась по кабинету. – Но даже не будучи проинструктированным, вы могли бы уже догадаться, что послали меня не красные русские, и не в качестве агента НКВД.
– Кем же тогда вы посланы?
– Если и являюсь чьим-то агентом, то, конечно же, китайской разведки, по поручению которой выполняла особое задание в Монголии.
Имоти коротко хохотнул, затем попросил повторить это «эпохальное», как он выразился, признание и вновь засмеялся. Он мог представить себе что угодно, но согласиться с тем, что русская террористка, покушавшаяся на атамана Семёнова, способна представать перед ним в роли китайской «агентки по особым поручениям» в Монголии! Ничего подобного вообразить себе он не способен был.
– Китайская агентка в Монголии, да? Поиздеваться решила, энкавэдистка недострелянная? – незло окрысился подполковник. – Ты еще скажи, что была агенткой тувинской разведки[65] в Австралии.
– Приказали – стала бы и тувинской. Но случилось так, что была китайской, в Монголии.
– С заданием подсчитать количество овец в личной отаре монгольского премьера?
– Какое именно задание я там выполняла, знать вам не обязательно. Куда важнее для вас, как недавно перевербована одним из резидентов японской разведки в Монголии.
– И в этом весь ваш секрет?
– Теперь уже, скорее, спасение, – недовольно проворчала Лукина, понимая, что должна была скрывать свою принадлежность к японской разведке до конца. До особого разрешения на правду. – Но не моя вина в том, что вы столь бездарно состряпали всю эту операцию.
– Что же вы до сих пор молчали? – развалился в кресле Имоти и теперь уже с особым интересом смотрел на фигуру русской. Словно прикидывал: а с какой стати я должен отказывать себе в том удовольствии, в каком не отказал себе ни один офицер тюрьмы? – Зачем нужно было терпеть все эти «интимные допросы» и сексуальные пытки? Сразу сказали бы…
