– Вот он, приказ. Подписан три дня назад. Тебя перебросили в «Один-три-чарли» и включили в батальон S-3, то есть к нам, в Дананг. Это наш батальон управления, все, что осталось от морской пехоты. Я думаю, что ты будешь заниматься строевой подготовкой и накачивать мускулы здесь, в Дананге, еще пару месяцев, а потом придет твой ПСВОСР, ты сядешь на большую птицу и помчишься домой. И ползать по кустам тебе больше не придется. Поздравляю тебя, пехотинец. Можешь считать, что ты уже едешь домой, если, конечно, тебя не задавит грузовик по пути в сортир.
– Но поймите, я же не...
– Отправляйся в батальон, отметься у дежурного сержанта, он все устроит и покажет, где ты будешь жить. Тебе так повезло, что ты просто не поверишь. Нас переселили из старых казарм в освободившиеся казармы летунов, которые переехали поближе к аэродрому. Там стоят кондиционеры, Фенн. Понимаешь, кондиционеры!
Донни молча смотрел на него, как будто тот сказал какую-то совершенную бессмыслицу.
– Фенн, у нас здесь служба – не бей лежачего. Ты заслужил того, чтобы отдохнуть в тенечке. Говорю тебе, служба такая, что закачаешься. Будешь работать на ганни[41] Баннистера. Между прочим, отличный человек. Наслаждайся жизнью.
– Я не хочу никакого перевода, – заявил Донни.
Сержант внимательно посмотрел на него. Это был уравновешенный терпеливый человек с волосами цвета светлого песка, один из тех сухарей, профессиональных бюрократов из тыловых служб, благодаря которым вся машина работает без единого сбоя.
Наконец он чуть заметно улыбнулся.
– Фенн, – назидательно сказал он, – тебе следует понять, что Корпусу морской пехоты ни в коей мере не важно, хочешь ты, чтобы тебя перевели на другое место, или нет. В своей бесконечной военной мудрости Корпус решил, что ты будешь вести занятия по физической подготовке с толстозадыми тыловыми засранцами вроде меня до тех пор, пока тебя не отправят домой. Тебе не придется даже увидеть ни одного вьетнамца. Ты будешь спать в здании с кондиционированным воздухом, принимать душ два раза в день, носить выглаженную форму, отдавать честь каждому встречному офицеру, как бы глупо это ни казалось, делать вид, что ты занимаешься делом, нажираться до свинского состояния или обкуриваться травой и вообще вести отличную жизнь. Трехдневные уик-энды на Китайском берегу. Вот какой на тебя вышел приказ. Между прочим, он куда лучше тех, по которым некоторые бедняги отправляются в демилитаризованную зону или на высоту 553. Так или иначе, но таков приказ. Тебе все ясно, Фенн?
Донни глубоко вздохнул.
– А откуда он пришел?
– С самого верха. Подписан твоим командиром и твоим сержантом.
– Нет, я хочу знать, кто все это затеял. Ну, не темните, вы же должны знать.
Сержант снова посмотрел на него.
– Я должен это узнать. Я входил в «Сьерра-браво-четыре». Снайперская команда. Я не хочу терять эту работу. Это самая лучшая работа, какая здесь имеется.
– Сынок, ты должен считать самой лучшей любую работу, которую тебе дает Корпус морской пехоты.
– Но не могли бы вы все-таки это выяснить? Вы же знаете, как найти место, откуда ноги растут. Я имею в виду, что это действительно необычно: парня с неплохим опытом действий в джунглях внезапно выпихивают с полевой базы и переводят на какое-то надуманное непыльное занятие. Вы со мной согласны, сержант?
Сержант глубоко вздохнул и снял телефонную трубку. Он бросил несколько игривых фраз собеседнику на другом конце линии, немного подождал, пару раз сострил, потом кивнул, поблагодарил и повесил трубку.
– Твоего сержанта зовут Суэггер?
– Да.
– Так вот, Суэггер неделю назад прилетел сюда на вертолете, чтобы встретиться с командиром. Нет, не командиром батальона, а куда выше, с тем, у которого три звезды на воротнике. На следующий день вышел твой приказ. Он решил спровадить тебя оттуда. Суэггер не хочет, чтобы ты и дальше вместе с ним обдирал шкуру по тамошним кустам.
* * *
Донни прибыл в «Один-три-чарли», отметился у дневального рядового первого класса, получил койку и шкафчик в старых казармах военно-воздушных сил, которые скорее походили на общежитие колледжа. На это у него ушел примерно час. В окно не было видно ни единой пальмы, вообще ни клочка зелени – только асфальт и здания казенного вида. Точно так же выглядел и Хендерсон-холл в Арлингтоне, и Камерон-стэйшн, многоцелевая база в Бэйли-кросс-роуд. Нигде не было ни одного желтого человека: всю работу здесь делали американцы.
Затем Донни поплелся на склад и получил комплект снаряжения М-782 и обмундирование для джунглей. Потом он вознамерился сдать казенную сумку, которая была выдана ему для отпуска, но оказалось, что этот склад уже закрыт, так что пришлось отволочь свое барахло в шкафчик. Он отправился в ротную канцелярию, чтобы представиться командиру и ганнери-сержанту, но ни того, ни другого на месте не оказалось – все уже разошлись. Он прошел мимо штаба батальона S-3 – оперативная работа и обучение – в надежде встретить Баннистера там, и обнаружил, что штаб тоже пуст, а Банннистер давно отправился в клуб для старших сержантов. Тогда Донни вернулся в казарму. Там многие парни собирались в кино – сегодня показывали «Паттон», фильм двухлетней давности, а после сеанса – в ночной клуб «1-2-3», где солдаты пытались залить тоску дешевым «Будвайзером». Они выглядели и, конечно же, были хорошими молодыми парнями, им определенно было известно, кто такой Донни, и они жаждали познакомиться с ним поближе, но он, сам толком не понимая почему, держался с ними очень сухо.
Он чувствовал себя усталым, поэтому рано улегся в койку и завернулся в чистые новые простыни, ощущая под собой упругую сетку. Установка для кондиционирования воздуха чуть слышно гудела, загоняя в помещение галлоны сухого холодного воздуха. Донни задрожал и поплотнее укутался в простыни.
Этой ночью не было никаких тревог, никаких происшествий. Их не бывало здесь месяцами. В час ночи его разбудили пьяные салаги, вернувшиеся из клуба «1-2-3». Но когда он вспылил, они быстро затихли.
Донни лежал в темноте среди спящих и слушал рокот кондиционера.
«Я это сделал, – сказал он себе, – Я выбрался. Я жду свой ПСВОСР. Меня задвинули в тень, я счастливчик».
Он грезил об округе Пима, о Джулии, о размеренной, спокойной и рациональной жизни. Он грезил о любви и уважении. Он мечтал о сексе; он мечтал о детях и хорошей жизни, на которую все американцы имеют полное право, если достаточно усердно трудятся.
За полчаса до рассвета Донни бесшумно поднялся, умылся в темноте, облачился в полевую форму, собрал 782-й комплект и отправился на вертолетную площадку. Это оказалась долгая прогулка. Темные здания, над которыми раскинулась бездонная россыпь звезд, были горбатыми, высокими, разделялись прогалами и напоминали горную цепь. Время от времени откуда-то из глубин раскинувшейся вокруг темной земли долетал отдаленный неестественный звук орудийного выстрела. Кое-где на горизонте играли зарева ракет. Где-то что-то взрывалось.
Вертолеты прогревали моторы. Он сунулся в будку диспетчера, перекинулся несколькими словами с другим ланс-капралом и зарысил к серовато-зеленому «хью», который уже запустил винты. Донни заглянул в кабину, и командир экипажа вопросительно взглянул на него.
– Это «Виски-ромео-четырнадцать»?
– Он самый.
– Собираетесь в Додж-сити?
– Ты угадал. А ведь ты Фенн, верно? Ты летел с нами оттуда две недели назад. Отлично вы поработали в Кхамдуке, Фенн.
– Можете закинуть меня в город? А то уже пора домой.
– Залезай в тачку, сынок. Нам с тобой по пути.
– Вам придется ползти всю ночь, – сказал Хуу Ко, обращаясь к русскому, – В любом другом случае они утром увидят вас и убьют.
Если он ожидал какой-то ответной реакции, то зря. Русский ничего не ответил. Он вообще не казался человеческим существом. Или, по крайней мере, нисколько не нуждался во многих необходимых для людей вещах: в отдыхе, общении, разговоре да и вообще во всем человечестве. Он все время молчал. Он казался настолько флегматичным, что этому его свойству могло бы позавидовать даже растение. Но при всем при том он никогда не жаловался, не проявлял усталости, не выказывал намерений подчинить себе Хуу Ко и отборных коммандос из 45-го саперного батальона на всем протяжении их долгого путешествия по Дороге Длиной В Десять Тысяч Миль, по которой они добирались сюда с Севера. В его поведении ни разу не проявились такие чувства, как страх, скука, жажда, ощущение неудобства, юмор, гнев или сострадание. Он, казалось, мало что замечал и почти ничего не говорил, а если и заговаривал, то обходился в основном междометиями.
Он был закрыт от всех, непроницаем, возможно, внутренне опустошен. В армии Хуу Ко герои, убившие десять американцев, получали почетное звание «Брат десяток». Этот человек, насколько понимал Хуу Ко, должен был именоваться «Брат пять сотен» или как-то в этом роде. Он не имел никакой идеологии, им не двигал никакой энтузиазм; он просто существовал. Соларатов. Созвучно с английским «solitary» – «одиночество». Одинокий человек. Это очень хорошо определяло его сущность.
