Даша чуть ему не врезала с размаху, но побоялась привлечь внимание охранника. Агеев позвонил в дверь. Почти сразу же она распахнулась. На пороге встал Москалец в роскошном халате с атласными лацканами, симпатичный, в общем, с полноватым мягким лицом и темными глазами чуть на-выкате.
– Дарий, со мной гостья, – весело сообщил Агеев. – Позволь тебе представить, – он прошел в громадную прихожую. – Дарий, это Дарья. Дарья, это Дарий. Многозначительное совпадение, не правда ли? Мистики и прочие спириты могли бы в нем многое усмотреть… Пудинг – это Алиса. Алиса – это пудинг. Как по-вашему, друзья мои, кто здесь Алиса, а кто, соответственно, пудинг?
– Дарья? – чуть растерянно переспросил Москалец. – Но не может же оказаться…
– Еще как может, – заверил Агеев. – Она самая. Ты же ее не видел никогда? Вот и полюбуйся. Очаровательное создание, верно? Ты и теперь будешь, переборов интеллигентские комплексы, растерянно мямлить: «А нельзя ли ее как-нибудь убрать?» Эх, не случалось тебе лицезреть ее обнаженной… У нее, надо сказать…
Дверь была уже закрыта. Даша ударила его ребром ладони меж шеей и плечом. Он не ожидал, скрючился, но не упал. Рванув из кармана наручники, Даша защелкнула браслетку на его правом запястье, вынула пистолет и навела на Москальца. Тот беззвучно шевелил губами. Даша поймала его за левое запястье – он ошеломленно подчинился – сковала с Агеевым. Облегченно вздохнула и распорядилась:
– Марш в комнату, козлы.
– Что вы себе… – начал было Москалец.
Стволом пистолета Даша не особенно сильно врезала ему по скуле – чтобы быстрее понял, кто теперь в доме хозяин и банкомет.
– Зря… – прохрипел Агеев, распрямляясь и потирая левой рукой ушибленное место. – Дашенька, у тебя решительно испортились манеры… Пошли уж, Дарий. Или ты решил, что она пришла сдаваться и получить пачку баксов в зубы? Не тот темперамент, что ты. Я от нее ожидал чего-то в ковбойском стиле, но не ожидал, что начнутся такие ужимки и прыжки, что рискнет сюда нагрянуть…
Он вошел в огромную гостиную, обставленную светлой мебелью, почти волоча за собой словно бы ставшего ватным Москальца, опустился на диван, изогнувшись, вылез из плаща – но правый рукав, конечно, снять не смог. Усмехнулся:
– Дашенька, коли уж ты нас заключила в оковы, придется тебе самой разливать напитки. Вон то лакированное сооружение, смахивающее на беседку, – это бар. Нажми украшеньице справа – он и откроется. Всем нам необходимо выпить, особенно Дарию. Он совсем плох – не умеет интеллигенция воровать изящно и хладнокровно, что поделать…
– Виталий! – вскинулся Москалец.
– Ну, не воровать – заниматься откровенной уголовщиной. Разница небольшая, Дарьюшка. Это я не тебе, милая, ему, мы его в детстве так дразнили, без всякого потаенного смысла. Он, заверяю тебя, не педераст, усачевских девочек облизывал, как кот мартовский пузырек из-под валерьянки…
Даша подошла и бегло обыскала Москальца. Ничего, способного сойти за оружие, не нашла.
– У него – ствол? – веселился Агеев. – Дашутка, ты его жестоко переоцениваешь. Это я делал всю физическую работу, а он, как доценту и положено, вдохновлял и теоретизировал. Такая уж мы сладкая парочка. Покойный Марзук не в счет, шестерка поганая.
«Значит, кончили, – подумала Даша. – Позвонил все-таки. Ну, у него был выбор…»
– Дарий, что за трагические взгляды? – спросил Агеев, ничуть не смутившись. – Можно подумать, ты его обожал. Тебе так нужны, извини за выражение, болтливые свидетели? Примитивный был мальчишечка – и в постели тоже, Юлька мне жаловалась… Я тебе его благородно заменю – в плане Юльки. Ну, как говаривал Пятнистый, консенсус достигнут и процесс пошел. Дашенька, не нужно таращиться на меня столь пытливо. Я не под наркотиком – не употребляю эту гадость. Я просто естественен, прост, как правда, и могу себе позволить немного расслабиться в тесном кругу посвященных друзей. Коли уж все концы в воду, улик никаких, слабые звенья выпали…
– А Казмина? – бросила Даша.
– Екатерина Великая – слабое звено? Уморишь ты меня… Плохо ее знаешь. Она ради своей доли разрисованных водяными знаками бумажек стерпит любые иголки под ногти… которых и не будет, кстати.
– А Флиссак?
– Тут ему не Париж. Вообще не Европа. Неосторожные белые, странствуя по дикарским землям, запросто могут угодить в кухонный котел. И даже если он отсюда выберется, может в своих Европах нести, что его душеньке угодно. Улик, повторяю, никаких, так что воспрянь, Дарий, а то ты мне напоминаешь изнасилованную бабуином газель. Как писал бессмертный Шукшин, ты почему соколом не смотришь? Или тебя пугает эта вороненая игрушка у Дашутки в руке? Она не страшная. Дашенька ни за что не стрельнет. Тут тебе не американское кино с остервеневшим шерифом. Даша – девочка умная. И прекрасно соображает: если она кого-то из нас продырявит, с учетом событий последних дней угодит даже не в тюрьму – в спецпсихушку, а это ад на полжизни. Или на всю жизнь. И никто ее оттуда не вытащит, потому что все будет совершенно законно. Даша, ты ведь согласна, что я прав?
Он смотрел хищновато, без улыбки. И он был прав, рассчитал все точно. Она ни за что не выстрелила бы.
– А если я позвоню… – сказала она.
– И наведешь на нас кого-то из «авторитетов»? – понятливо подхватил Агеев. – Не смеши, Даш. Не будешь ты им звонить. Даже в такой ситуации. Для тебя это все равно, что продаться, не так ли? Ох, как ты мне нравишься, пантера рыжая… Как глаза пылают… Она великолепна, Дарий. Сидеть! – бросил он, когда Москалец ободренно дернулся. – Ты ее лучше не провоцируй. И не вздумай орать. Я не говорю, что она вообще не сможет выстрелить. Нервишки у нее расшатаны, сами же и расшатывали, дернет нечаянно спуск… Сиди тихо. Даша, достань бутылочку и садись, не махай пушкой, поговорим спокойно. Лично я ну совершенно не собираюсь дергаться и лезть под пулю. Для человека с хорошей валютной захоронкой в закромах у горных гномиков такое мальчишество было бы непростительно. Выпей, там отравы нет…
Даша открыла бар, наугад взяла первую попавшуюся бутылку и бокалы. Налила себе, поставила на столик, пододвинула к дивану ногой изящный столик на колесиках, сверкавший никелем и стеклом. Опустилась в кресло, положив пистолет на колено, зорко следила за Агеевым, пока бутылка была у него в руках – хорошо представляла, как этот балагур опасен.
– Уймись, Дашенька, – сказал он, перехватив ее неотрывный взгляд. – Неужели веришь, что я способен швырнуть в тебя бутылкой? При всем моем влечении к тебе я мог бы пойти на крайние меры… будь ты опасна хоть чуточку. Но если ты и опасна, то исключительно для сугубо мужской детали моего организма…
Даша выпила половину и отставила бокал. Москалец сидел, зажав в ладони свой, нетронутый, проливая капли на колени. Агеев осушил до дна, поставил бокал на пол и непринужденно спросил:
– Дашенька, у тебя, конечно, есть вопросы? На неприветливость Дария не обижайся – он в прострации. Интеллигенты, делая пакости другим, отчего-то страшно удивляются, когда им вдруг отвечают плюхой… Прострация, простата… Придется отдуваться мне, резонерствовать, как нанятому. Насколько я понял из жалобного лепета Марзукова, сопоставленного с собственными раздумьями, ты себе хорошо представляешь общую картину? Практически до всего докопалась?
Даша достала из кармана сигареты, сделав попутно лишнее движение пальцем, оставшееся незамеченным.
– Ну конечно, – сказала она. – Кстати, вы сами в этом чуточку виноваты – ваш ЛСД, как мне объяснили, еще и творческое воображение раскрепощает, может, без вашей терапии я бы и не додумалась… Двадцать пятый кадр. Удар по подсознанию. Между прочим, существует закон, запрещающий такие забавы…
– Даш, не смеши. В России – и соблюдать законы? Ты их за последнюю неделю сколько успела нарушить?
– Как вы до всего этого додумались, интересно? – спросила она.
– А это не мы, – сказал Агеев. – Это Фогель, гость варяжский. Ну который фон Бреве. Насколько я понимаю, они этот приемчик уже начали в глубокой тайне помаленьку обкатывать у себя. В Эслингене действительно есть такой институт, и Фогель там в самом деле профессором – только он на своих придурках вовсю испытывает разные новинки, пригодные для научно-промышленного шпионажа, для работы с массами… Не знаю деталей, жить охота. Крупные концерны – что экспресс на всем ходу, а там, чувствую, где-то на периферии еще и политики копошатся… Ты учти, я кое о чем знаю только со слов Дария, многое сам домысливал. В общем, они положили глаз на несколько наших самых вкусных предприятий. Кангарский молибденовый – это последнее из пяти. Когда речь шла о самом начале, Дарий был достаточно невнятен, хотя аз многогрешный подозреваю, что его там подловили на примитивной комбинации: компромат плюс обещание златых гор. Он же старый усачевский клиент, подозреваю, и в Германии ему что-то такое подсунули – старо, как мир, а срабатывает. Короче, когда он болтался по Германии, красочно повествуя братскому немецкому народу о прыжке России в демократию, Фогель его заприметил, прокачал и взял на крючок. Фогель – это голова, иногда даже завидую. Видишь ли, акции можно скупать и самым обычным путем, но это потребует в несколько раз больше денег, людей, усилий, кто-то умный упрется, неминуемо придется задеть чьи-то интересы, наступить на мозоли, влезть на чужую территорию, повесить на себя неизбежные разборки, слишком многих брать в долю… Нерентабельно. А капитал, как Маркс подметил совершенно правильно, ради трехсот процентов из кожи вывернется… Фогель все просчитал настолько грамотно, что мы четырнадцать месяцев работали, как швейцарский хронометр, главной заботой было периодически и почаще менять подставные фирмочки вроде «Кроун-инвеста». Ох, будь я педиком, непременно бы в Фогеля влюбился – сидит здесь, идиотские статеечки для Хрумкиной кропает, ни одна собака «старого шизика» за умного не держит… Четыре предприятия заглотали элегантно и вовсе беззвучно. Да и Кангарский контрольный пакет почти набрали. Впрочем, я забежал вперед… Значит, Дарий помялся и согласился. Дойчемарка – вещь убедительная, когда ее много. А делать он ничего не умеет, вдруг и в самом деле президента поменяют – не назад же в химики идти? Он уж и забыл, чем аммиак от водки отличается… Сам Дарий, конечно, в жизни бы ничего не провернул – он у нас обеспечивал бумажно-бюрократические и представительские аспекты. Подробно рассказывать не стоит, долго и скучно. Злоупотребление служебным положением, как вы, менты, выражаетесь. Там осторожненько направит события в нужное русло, там прикроет авторитетом и связями, там весьма искусненько прикроет возможного конкурента… Словом, вертелся в коридорах власти. Нет, я не спорю, он во многом помог, но вся практическая работа лежала на мне…
