— Приятно слышать, — брякнул Александр Борисович, сдерживая зевок. — Но нельзя ли поближе к делу?
Иван Максимович посмотрел на сыщика и прищурился.
— Да, вы правы. Я начал слишком издалека. Просто я очень люблю свой театр и готов рассказывать о нем часами.
«Только не это», — с усмешкой подумал Турецкий.
— Тогда, пожалуй, я сразу перейду к делу, а потом уже мы побеседуем о нюансах.
— Это было бы великолепно, — заметил Александр Борисович.
— Дело, собственно, вот в чем. Четыре дня назад пропала одна наша артистка. И не просто артистка, а выражаясь театральным языком, «прима»! Екатерина Шиманова. Она играла главные роли во всех наших постановках. При этом ей всего двадцать семь лет.
— Она у вас и старух играла? — поинтересовался Турецкий, едва не зевнув. Еще не успев начаться, эта история уже ему наскучила. Какой-то провинциальный театр. Какая-то пропавшая актриса, которая — с вероятностью девяносто процентов — загуляла перед праздниками с каким-нибудь денежным ухажером. Может быть, он увез ее в Крым. Или на Гавайи. Или к черту на кулички. Какая, в сущности, разница?
— Екатерина Шиманова могла сыграть что угодно, — сдержанно ответил Прокофьев. — Я говорю не как владелец театра, а как его художественный руководитель. Она — гениальная актриса!
«Что же она до сих пор торчит в вашем Лебедянске, если такая гениальная?» — хотел спросить Турецкий, но сдержался. Сейчас его в этом деле интересовало только одно — гонорар. Если бы не больной мальчик, он давно бы плюнул и сделал театралу «ручкой». Однако ситуация не располагала к подобным выходкам.
— Итак, она пропала, — сказал Александр Борисович. — Как вы это обнаружили и что предприняли для ее поисков?
— Четыре дня назад она должна была играть Снегурочку в постановке по Римскому-Корсакову.
— Опера?
— Скорее, новогоднее шоу с элементами мюзикла. Спектакль начинался в семь часов вечера. Она позвонила в полшестого. Сказала, что уже едет, и что через десять минут будет в гримерке.
— Она всегда приезжала в притык?
Иван Максимович вздохнул.
— Почти. Назвать очень дисциплинированным человеком Катю нельзя. Пару раз она едва не опоздала к началу спектакля и заставила нас здорово понервничать.
— Могу себе представить, — усмехнулся Турецкий. — Я вас перебил. Продолжайте, пожалуйста.
— Да, собственно, продолжать почти нечего. Она так и не приехала в театр. Ни через десять минут, ни через час… Она вообще не приехала. Мы кое-как выкрутились… Выпустили на сцену артистку из второго состава. Тем не менее, факт остается фактом — Екатерина Шиманова пропала.
— Гм… — Александр Борисович задумчиво нахмурил лоб. — Она ехала на такси или на своей машине?
— Видимо, на такси. Машина у нее была, но Катя всегда боялась… то есть, боится садиться за руль. — Прокофьев слегка покраснел. — Простите, я не хотел бы говорить о ней в прошедшем времени.
— Ничего, бывает. Екатерина замужем?
Иван Максимович покачал головой:
— Нет, и никогда не была.
— Детей тоже нет?
— Нет, — вновь проговорил Прокофьев. И грустно добавил: — Хотя детишек она любит.
— Ее родители богаты?
— Ну… отец Кати — довольно состоятельный человек. Он владеет автосалоном, заправками, чем-то еще. Кроме того, он — основной спонсор нашего театра, — скромно добавил Прокофьев.
— Ему никто не звонил, не предлагал выкупить дочь? — быстро спросил Александр Борисович.
— Нет, — твердо ответил Иван Максимович.
— Ясно, — задумчиво проговорил Турецкий. — Эта ваша Катя — она красивая женщина?
— О! Очень красивая! — Прокофьев улыбнулся. — Восемь лет назад она даже победила на городском конкурсе красоты. С тех пор красота ее ничуть не увяла, скорей даже наоборот!
— Значит, у нее должен быть жених. Ну, или просто парень.
— Гм… — Иван Максимович облизнул губы. — Ее руки домогался один… местный хулиган. Даже не хулиган, а так, полное ничтожество. Некий Алексей Данилов. Он приходил к ней свататься, но Сергей Николаевич спустил его с лестницы.
— Сергей Николаевич это?…
— Это ее отец, — пояснил Прокофьев. — Сергей Николаевич Шиманов.
— Ясно. А как насчет самой Екатерины? Она любила этого парня?
Прокофьев нахмурился.
— Этого никто сказать не может. Они встречались некоторое время. Потом, вроде бы, расстались. Видимо, он просто наскучил Кате. Поняв, что теряет любимую, Данилов сделал ей предложение.
— В тот самый день, когда отец Кати спустил ее с лестницы?
— Именно, — кивнул Иван Максимович. — Он пришел с цветами, в костюме и при галстуке. Но Катя даже не стала с ним разговаривать. Она ушла к себе в комнату. Но Данилов — очень упрямый парень. Он решил переговорить с Сергеем Николаевичем. Не понимаю, как он мог рассчитывать на согласие? — Прокофьев усмехнулся. — Когда-то он работал механиком в автосалоне, но полгода назад его выгнали за пьянство. С тех пор он нигде не работал.
— На что же он жил?
— Бабка завещала ему квартиру со всем содержимым. Там было много антикварной рухляди: бронза, фарфор, старинная мебель. Впрочем, ничего по настоящему ценного.
— Откуда вы знаете?
— Хозяин антикварной лавки — мой приятель, — пояснил Прокофьев. — За полгода парень распродал всё, что можно было продать.
— И все вырученные деньги потратил на Катю? — уточнил Турецкий.
Иван Максимович тонко усмехнулся.
— Красивая подруга — дорогое удовольствие, — сказал он. — Катя любила… то есть, любит развлекаться. Рестораны, ночные клубы, поездки к озеру на уик-энд. Но, с другой стороны, на что же он рассчитывал? Такая женщина не может сидеть с утра до вечера дома и варить ему куриные бульоны… из кубиков.
— Да, вы правы, — согласился Александр Борисович, доставая из кармана сигареты. — Полагаю, с парнем уже побеседовали?
— Да, и очень пристрастно, — ответил Прокофьев.
— Ну, и?
— Он ничего не знает. Кроме того, у него есть алиби. Он весь вечер просидел в баре с приятелями. Его там видели, как минимум, человек десять.
— Ясно, — проговорил Турецкий. — Полагаю, милиция её уже ищет?
Иван Максимович замялся.
— Видите ли, Александр Борисович, наш театр очень старый, — с вежливой улыбкой говорил Прокофьев. — И он… как бы это получше сказать?… В общем, у него есть определенная репутация. Отличная репутация, добавил бы я. Эта репутация складывалась не месяцами и не годами, она складывалась десятилетиями! Да-да, не улыбайтесь.
— И не думал улыбаться.
— Мы не можем позволить себе бросить даже малую тень на наш театр, — сказал Иван Максимович, скорбно сложив брови.
— Да, я понимаю, — снова кивнул Турецкий. — Именно поэтому вы решили не обращаться в милицию?
— Совершено верно. Мы решили обратиться к вам. Вы поможете нам, Александр Борисович?
— Я готов попробовать, — ответил Турецкий деловито. — Если сойдемся в цене.
Иван Максимович сухо улыбнулся.
— Деньги не проблема. Сергей Николаевич, как вы понимаете, за ценой не постоит. Он готов на все ради счастья дочери и репутации театра.
— Он так любит театр?
— Да, любит. Всегда любил. В юности он даже пытался поступить в театральный институт. И не один раз. Даже став бизнесменом, Сергей Николаевич никогда не пропускал ни одной нашей премьеры.
— Стало быть, дочь осуществила его мечту, — сказал Турецкий. — А что насчет ее матери? Она такая же одержимая театралка?
— Увы, — грустно произнес Иван Максимович, — мать Екатерины Сергеевны умерла два года назад. Поскользнулась на льду и упала. Перелом позвоночника. Сейчас у Сергея Николаевича другая жена.
— Надо полагать, молодая и красивая?
— Угадали. — Прокофьев едва заметно усмехнулся. — Они вместе уже полтора года. Нинель — очень хорошая женщина.
— Екатерина с ней ладит?
Иван Максимович улыбнулся:
— Еще как! Молодая мачеха стала ей лучшей подругой. Хотя… Нинель не очень любит театр. Однако они вместе ходили в фитнесс-клуб, регулярно всей семьей выезжали за город на пикники. Несколько раз втроем ездили за границу. Так что, в этом плане у них было полное взаимопонимание.
«Как всегда, — подумал Турецкий. — В таких семьях всегда всё в порядке, пока не копнешь поглубже».
Прокофьев поднял руку и глянул на часы.
— Кстати, через пару минут Сергей Николаевич будет здесь, — сообщил он.
— Ясно, — сказал Турецкий. — Вы у него, вроде как, «на разогреве». Ввели меня в курс дела, чтобы он сразу взял быка за рога.
Прокофьев улыбнулся.
— Можно сказать и так. А, вон и он идет!
Турецкий глянул в окно. От стоянки к двери бара уверенной походкой шагал высокий, широкоплечий мужчина в коричневом пальто. Он был смугл и черноволос, но на висках уже серебрилась седина.
