5
Жарко. Очень хочется пить. Все тело ломит от усталости. Мы из последних сил бредем по выжженным солнцем холмам Восточной Анатолии. Мы – это я, мой сослуживец и друг Семен и проводник из отряда курдских партизан «Пеш-марга» товарищ Амер. Третий день нас планомерно загоняют в ловушку правительственные войска. Наш камуфляж песочного цвета давно потемнел от пота и покрылся солевыми разводами, кроссовки у всех почти развалились, продукты и вода кончились. Даже невозмутимый Амер явно пал духом. Хотя «Пеш-марга» и означает «заранее мертв», все же наш курд, как и мы, на тот свет не спешит. Поэтому, он неутомимо ведет нас, постоянно меняя направление, выискивая какую-нибудь тропинку, еще не перекрытую врагом, чтобы вырваться из этих страшных, безлюдных мест, где нас ждет плен или смерть.
К вечеру третьего дня мы укрылись в полуразвалившемся домике, одиноко стоящем на краю небольшой ложбины, лежащей между двух невысоких холмов. За ложбиной виднелся редкий лесок из причудливо скрученных, постоянным в этой местности ветром, акаций. Наскоро пожевав каких-то корешков собранных по дороге Амером, мы с Семеном мгновенно заснули. Наш проводник устроился у дверей с оружием наготове и тоже задремал.
Проснулся я от того, что Амер резко взвел затвор автомата и занял в дверях позицию для стрельбы. Его тонкий слух горца раньше нас уловил опасность. Пока Семен осторожно выглядывал в окно, я посмотрел на часы: шесть двадцать пять утра по местному времени.
– Коммандос, человек десять, – тихо сказал Семен. – Идут в нашу сторону.
– Придется принимать бой, – ответил я. – Уходить уже поздно. Здесь мы тоже отсидеться не сможем. Они все равно осмотрят дом и найдут нас.
– Лучшая защита – это нападение, – согласился со мной Семен.
«А еще это – провал задания», – подумал я, занимая позицию у другого окна.
Группа фигур в оливковом обмундировании осторожно приближалась к нам. Подходя все ближе, они все более рассредоточивались, охватывая домик с трех сторон. С четвертой стороны стену строения закрывал склон холма.
– Внимание, – сказал я своим товарищам на своем плохом турецком, чтобы меня поняли сразу оба. – По моей команде открываем огонь из автоматов, затем пытаемся добраться до леса. Сначала идем я и Семен. Амер, ты из дома прикрываешь нас. Затем, мы из леса прикрываем твой бросок к нам.
Амер кивнул в знак согласия и приготовился к стрельбе.
Наш внезапный огонь заставил коммандос мгновенно спрятаться за неровностями местности, но трое из них остались лежать на тропинке ведущей к домику. Еще один был ранен, судя по пронзительным воплям, раздававшимся откуда-то из-за камней. Однако уже через несколько секунд враги пришли в себя, сориентировались и открыли яростный ответный огонь. Мы услышали звук пуль, словно град бьющих в толстую глиняную стену. Несколько штук залетело внутрь нашей крепости. Я заметил, как одна из них царапнула Семена по щеке, но он, в горячке боя, даже не понял, что случилось, и только дернул головой, словно увертываясь от мухи. Бой продолжался уже несколько минут. Мы, не жалея патронов, пытались подавить огневые точки противника, подготавливая свой прорыв. Когда, мне показалось, что огонь коммандос несколько ослабел, я скомандовал:
– Гранаты к бою!
Амер и я швырнули по ручной гранате. Он – налево, я – направо. Под прикрытием разрывов гранат, поднявших тучу пыли и мелких камешков, мы с Семеном бросились к лесу.
От грохота стрельбы и взрывов мне заложило уши, и я бежал, немного опередив товарища, почти ничего уже не слыша. В этот момент я видел перед собой только редкие заросли, добравшись до которых можно было бы спастись.
Я напрягаю все свои силы, отчего пот течет у меня по лицу, по плечам, по спине, колет в боку и сердце грозит выскочить из груди, я задыхаюсь, но все равно кажется, что бегу очень медленно, что время для меня почти остановилось. Все же желанные деревца постепенно становятся все ближе и вот, наконец, я вбегаю в их защитную тень, останавливаюсь и оборачиваюсь назад. Никого. Я больше не слышу стрельбы. Вокруг меня стоит абсолютная тишина. Ни человеческих голосов, ни шума листвы, ни пения птиц. Ничего. Я один. Грязный, мокрый от пота, все еще судорожно сжимающий в руках свой «Калашников» с пустой обоймой. Глухой и почти ослепший от напряжения. Я понимаю, что мои спутники погибли, что задание провалено и виноват в этом командир, то есть я. От этого мне становится еще хуже. Мне уже нечем дышать. Страшный жар охватывает меня, все начинает кружиться перед глазами и, в этот момент, я прихожу в себя. Сознание снова ко мне вернулось. Память тоже.
Нет больше Восточной Анатолии, погибших там много лет назад товарищей, избитого пулями глиняного домика и спасительного леса. Я лежу в кровати, стоящей посреди какого-то помещения. Вокруг меня царит полумрак, в котором смутно угадываются очертания мебели.
Скосив глаза направо, я увидел небольшое окно, закрытое решеткой, через которое струился мягкий лунный свет, ложившийся длинными полосами на пол, покрытый светлым линолеумом. Налево от меня находится дверь. Возле нее на стуле не шевелясь, сидит человек, контуры тела которого едва заметны в густой тени. Я тоже не шевелюсь, хотя весь горю от жара и умираю от жажды. Моя постель вся пропитана потом. Воздух в помещении тяжелый, застоявшийся. Ясно, что прошло немало времени с тех пор, когда здесь проветривали в последний раз.
Человек у двери внезапно тяжело вздыхает и, пошевелившись, снова неподвижно застывает на своем месте.
«Кто он? Врач? Охранник? Или то и другое вместе? – размышляю я, несмотря на свое плачевное состояние. – Ничего, бывало и хуже. Попробуем привести себя в относительный порядок».
Я нажимаю зубами несколько раз на кончик языка и вращаю языком, чтобы вызванной таким образом слюной хотя бы чуть-чуть утолить жажду. Затем усилием воли расслабляю все мышцы вплоть до самых мелких и заставляю себя представить, что я лежу на прохладном песке у самой воды. Надо мной бездонное голубое небо. Легкий ветерок овевает меня. Холодные волны ласково окатывают меня, освежая и бодря. Мое тело, постепенно подчиняясь мозгу, начинает действительно остывать. Температура спадает. Через некоторое время я спокойно засыпаю.
Когда я снова пришел в себя, было светло. За зарешеченным окном ярко светило солнце и весело посвистывали птицы. Чувствовал я себя гораздо лучше, чем накануне. Судя по всему, действие наркотика, которым меня накачали, значительно ослабело. Жара уже не было, осталась только сильная жажда. Я осторожно огляделся вокруг. Светлая, довольно просторная комната. Типичная больничная палата. Кроме моей кровати, в ней находилась еще одна, не занятая. У кроватей стоят тумбочки, под кроватями утки, у окна шкаф, возле стены какие-то медицинские приборы. У двери на стуле сидит огромный человек и, скрестив на груди здоровенные руки, молча сверлит меня взглядом. Я тоже на всякий случай помалкиваю. Через некоторое время Человек-гора достает из нагрудного кармана рубашки телефон и набирает номер. Не сводя с меня глаз, он тихо говорит в телефон короткую фразу, которую я не могу расслышать. Вскоре в помещение входит целая компания.
Пожилой человек в белом халате, зашедший первым, явно является врачом. Из-за его плеча выглядывает квадратное усатое лицо, владелец которого, судя по всему, относится к правоохранительным органам. За усатым идут еще два каких-то тощих типа и, наконец, замыкает всю процессию Человек-гора, вставший со своего стула и загородивший собой дверь в палату. Сразу стало тесно и неуютно.
– Ну что, голубчик, как вы себя чувствуете? – задал врач традиционный вопрос, одновременно щупая мне пульс, осматривая зрачки и проводя другие положенные в таких случаях манипуляции.
– Хочу пить, а в остальном – все хорошо, все хорошо…, – ответил я ему хриплым голосом.
– Ну и прекрасно, голубчик, – обрадовался Айболит и, подав мне стакан воды, уступил место усатому.
Тот сюсюкать со мной не стал и сразу взял быка за рога.
– Гражданин Васильев Николай Васильевич, вы задержаны за нападение на сотрудников уголовного розыска. Я – следователь Гадульянов Роберт Валеевич. Сейчас вы встанете, оденетесь и пройдете с нами.
Тощие типы бросили мне мою одежду, естественно предварительно тщательно проверенную, а когда я оделся, Человек-гора, так и не сказав ни слова, заковал меня в наручники и повел к выходу.
И вот я все еще в Санкт-Петербурге, правда на этот раз помимо своей воли. Вместо жилища моего друга Маргулиса меня приютил следственный изолятор №47/4. Он гостеприимно раскрыл передо мной свои тяжелые двери, когда под конвоем троих помощников следователя Гадульянова меня доставили сюда из больницы.
Отобрав у меня все, что положено отбирать у несчастных арестантов в таких заведениях, Человек-гора лично привел меня в одиночную камеру. Там он, все также молча, снял с меня наручники и с грохотом закрыл дверь. Ну вот, оставь надежду всяк сюда входящий!
