Степанов прошелся по камере, помещение оказалось довольно просторным. Затем вернулся, обнял Малышеву за плечи и подвел к ближайшим нарам.
– Вы присядьте, Анна Ивановна, – посоветовал он. – Успокойтесь.
– Спасибо, – садясь, еле слышно проговорила женщина. – Спасибо, Саша…
Недалеко было до истерики, но она пока держалась, лишь дрожала и прерывисто дышала. Наверняка захват лагеря незнакомцами все еще стоит перед ее глазами.
Степанов покосился на профессора и бугая, по-прежнему стоящих около двери. Подошел к окну, подтянулся и постарался выглянуть. Но это ничего не дало, окошко находилось ниже уровня земли, виднелась лишь заплесневелая кирпичная кладка воздушного колодца.
Вздохнув, спрыгнул:
– Попали…
Профессор вдруг дико заозирался, засопел, потом шагнул к двери и принялся пинать ее.
– Выпустите нас! Подонки! Мерзавцы! – закричал он. – Как вы смеете похищать мирных ученых?! Что мы вам сделали?!
Степанов крикнул от окна:
– Успокойтесь, Петр Сергеевич. Только зря тратите силы и напрасно сотрясаете воздух.
– Мы должны бороться!
– Это надо было делать еще в лагере.
Профессор последний раз пнул дверь, уже с меньшей охотой. Повернулся и прислонился к ней спиной. Огляделся, вспомнив, что он старший группы:
– А где Меньшиков? Почему его нет с нами?
– Откуда мне знать? – Степанов развел руками, хотя не был уверен, что профессор увидит этот жест в полумраке. – Его вообще, как я заметил, отдельно повезли, будто что-то от него хотели то ли услышать, то ли узнать.
Иванов в этот момент тоже пришел в себя. Принялся ходить по камере, от двери к окну и обратно. Бил кулаком в раскрытую ладонь. Начались обычные в таких случаях высказывания:
– Эх, если бы не автоматы у этих уродов, я бы им дал жару! Они бы у меня…
Степанов поморщился: глупо выглядело, очень глупо.
– Успокойся, после драки кулаками не машут.
– А что? Я разве не прав? – здоровяк остановился, сурово глянул. – Разве я не смог бы?
– Там и побольше тебя были, если ты, конечно, не заметил.
– Плевать.
Профессор опять развернулся к двери, собираясь вновь пнуть по ней. Воскликнул:
– Игорь прав, мы должны бороться!
Степанову пришлось открыть им глаза на происходящее, Алексей понимал, что, если они не будут сидеть тихо, неизвестные похитители придут и успокоят. Либо изобьют, либо вовсе пристрелят.
– Сейчас мы доберемся до кровавых соплей, если кто еще не понял. Возмущаться надо было по пути сюда, теперь же это не имеет никакого смысла. Можете кричать хоть сутки напролет, нашим похитителям до этого нет никакого дела. Но вот если им надоест слушать наши вопли, то запросто придут и поколотят. Могут вполне и пристрелить, здесь не Россия, здесь джунгли. И никто нас искать не станет.
– Просто сидеть и молчать? – Иванов снова стал ходить. – Нет, я на это не согласен. Я буду бороться. Я им дверь выломаю!
– Ха! Иди, ломай!
– Вот малость соберусь и выломаю.
– Ты на ней скорее свой медный лоб сломишь, чем она тебе поддастся.
– Это мы еще поглядим.
Иванов остановился. Развернулся к двери. Набычился, словно примеривался и набирал силу. Обратился к Никонову:
– Профессор, ну-ка отойдите в сторону. Сейчас я ее попробую плечом взять!
Степанов хмыкнул, едва институтский бугай врезался в толстенную дверь и, не шелохнув даже ее, со стоном отшатнулся. Тупоголовый человек, действительно меднолобый, раз не понимает простой истины – что дверь не из картона, а из стали.
– А ты головой попробуй, Игорек.
– Да пошел ты, – Иванов потер ушибленную часть тела, поморщился. – Нашел время умничать. Лучше бы помог вместо болтовни и насмешек.
– Тут я тебе помочь ничем не могу. Тут…
Степанов не договорил. С обратной стороны двери послышались тяжелые шаги, словно двигался слон. Спустя мгновение громыхнул засов, дверь открылась на всю ширину, и взглядам ученых предстал человек, видимый лишь по грудь: гигантский рост не позволял обозреть его целиком, хотя дверь была довольно высокой.
Негр-гигант нехотя наклонился. Холодным взглядом контрастно белых белков глаз прошелся по притихшим пленникам. Громадная ручища поднялась, сжала кулак. Этот самый кулак-наковальня медленно протянулся к носу ошарашенного Иванова, что находился ближе всех, и негр на ломаном русском с угрозой сказал:
– Еще раз стукнешь – я тебе башка разобью. Кулаком.
Покатый лоб собрался в единственную морщину, негр-гигант, похоже, вспоминал великий и могучий язык. Добавил после некоторой паузы:
– Всем сидеть тихо. Я убивать сразу.
Ручища разжалась и медленно выплыла из камеры. Дверь так же медленно закрылась, и лязгнул засов.
Иванов, слышно было, как только сейчас выдохнул, ошарашенно протянул:
– Вот это зверюга. Где таких только выращивают? На каких таких стероидах?
Степанов отошел от окна и сел на нары.
– Таких выращивают в джунглях. Или они сами такие вырастают, хрен поймешь.
Профессор сглотнул ком в горле и сел рядом. Вытер испарину с лица.
– Но что мы им сделали? Почему нас схватили и привезли сюда? За что?
– Думаю, скоро сообщат, Петр Сергеевич. – Степанов ковырнул носком ботинка прелую солому на полу, отшвырнул от себя. – Иначе зачем им было оставлять нас живыми и везти сюда? Охрану с проводниками, помнится, вообще прогнали, а вот нас – захватили.
Профессор сверкнул в полумраке стеклами очков:
– Думаете, станут требовать выкуп?
– Вряд ли, Петр Сергеевич. С нас много не возьмешь, что взять с простых ученых? Квартиру? Я вообще в коммуналке живу, дом мой под Саратовом, много он не стоит… не думаю, в общем, что мы здесь из-за выкупа. Тут что-то другое.
– Но что именно? – Никонов вроде докторскую степень имел, но тут вдруг стал туго соображать. – Что им от нас нужно?
– Не знаю. Честно, не знаю. Время покажет.
Профессор поднялся с нар. Принялся ходить по камере, но молчал и дверь не пытался штурмовать: здоровенный негр до сих пор не укладывался в голове.
Иванов просто молча сидел, раскачиваясь. Бравада пропала, опять же негр вполне доходчиво объяснил, чем это грозит, оттого на институтского дутого силача навалилось оцепенение. Может, и дергался бы, но только не здесь, тут запросто башку проломят, какой бы крепкой она ни была. В родной полиции – пожалуйста, выступай, дверь камеры тряси, выкрикивай оскорбления правящему режиму, адвоката на помощь зови, все равно больше удара дубинкой не получишь, а здесь наковальня пятипалая, одним ударом сомнет череп в лепешку.
Степанов попробовал лечь, подумать над сложившейся ситуацией, но, на ощупь проверив поверхность нар, отказался от этой затеи – грязно, липко, дурно пахнет. Сами собой всплыли предупреждения российского таможенника в аэропорту Шереметьево-2 насчет опасностей и стрельбы, но кто его тогда слушал? Все считали, что защищены законом и злодеев больше нет, но оказалось, что есть…
Профессор остановился посреди камеры. Опять поднял тему пятого участника экспедиции:
– Но где же Меньшиков? Почему он не с нами? Вроде бы вместе приехали… с чего вдруг его забрали?
Степанов придвинулся спиной к теплой стене, вытянул ноги. Отвечать не стал, он сам попросту не знал, что приключилось с пятым. Вполне могли расстрелять либо скормить живьем собакам. А скажи такое – либо профессор запаникует, либо Иванов визжать начнет, либо Малышева в истерике забьется, умирать никому не хочется, все считают, что смерть должна прийти только в старости, но не раньше.
…За дверью раздались шаги нескольких человек. Все подобрались, надеясь, что сейчас им объяснят, что к чему, но дверь открылась, и в камеру зашел какой-то местный житель, судя по отсутствию одежды, за исключением коротких грязных шорт. Принес здоровенную кастрюлю с баландой и поставил на ближайшие нары. Вытащил из кармана несколько ложек, положил рядом с кастрюлей. Вышел и захлопнул дверь.
Профессор приблизился к кастрюле, заглянул. Тут же передернулся и поспешно отошел.
– Какая-то еда, но воняет отвратительно.
Степанов слез с нар. Тоже заглянул:
– Это местная разновидность русского борща, профессор. За неимением лучшего нам придется есть баланду.
Малышева, до этого времени молчавшая, вдруг всхлипнула и отчетливо произнесла:
– Что же теперь с нами будет?
Остальные молча переглянулись. Ответа не знал никто.
Спустя две недели
Зеленая полоса ползала по монитору, отматывая уже, наверное, миллиардный круг. Сидящий рядом с пультом дежурный офицер лениво катал по столу карандаш, пребывая мыслями где-то далеко, и лишь краем глаза наблюдал за показаниями радара. Расхаживающий за его спиной полковник был, наоборот, взвинчен до предела, иначе и не скажешь; движения дерганые, прическа сбилась, кулаки сжаты, во всей фигуре чувствуется напряжение, глазами так и ищет, на ком бы сорвать злость. Третьим в помещении находился невысокий седоватый мужчина, в штатском. В отличие от первых двух, равнодушного и взвинченного, спокойно стоял у окна и рассматривал освещенный фонарями двор. На лице играла еле сдерживаемая улыбка, но полковнику своего настроения он пытался не показывать, не время еще.
