— Глина! — хлопнул себя по лбу Ренат.
— Глина?
— Я видел у реки хорошую жирную глину. Закатаем рыбу в глину и запечем на углях…
— Запечете, да, на углях? — мстительно возразил Дима, мотнув в сторону «конским хвостом». — А костер? Эти доски со стройки не загорятся. Они пропитаны специально…
— Держи, — девица сунула руку в рюкзачок и достала первую попавшуюся бумажку. — Не хватит, я тебе еще дам… У меня, кстати, целая пачка…
— Между прочим, — Ренат поджал губы, — настоящие туристы разжигают костер с одной спички.
— Тут доски специальным раствором пропитанные, — вдруг вступилась за Диму девица.
— Будет вам костер, — пробурчал Дима, поджигая бумагу. — Тоже мне, критики. Небось, зажигалку «Zippo» только с третьего раза запалить способны… Слушай, а бумага твоя горит хреново… И с водяными знаками какая-то…
— Да это вроде как ваучеры, — Джессика пренебрежительно махнула рукой, — я на автобусной остановке целую пачку нашла. Маленькие по размеру, конечно. Но влагу очень здорово в себя вбирают. Я их в обувь, как правило, запихиваю.
* * *
Сложенные «колодцем» дрова вспыхнули необыкновенно синим пламенем. Потом костер приобрел красный оттенок и горел, потрескивая и выбрасывая вверх рои искр, пока не превратился в угли, которые в наступившей темноте казались драгоценными камнями, превосходящими сокровища Агры.
— Да, влипли, — вздохнул Семен, пристально наблюдая, как опустошается миска с его стряпней. — Девушка, — он осторожно обратился к Джессике, — А что случилось с тем молодым человеком, выдававшим себя за милиционера? С тем, тем самым, который уединился с вами в кусты? Мы выстрел слышали…
— Он споткнулся, папаша. Натурально споткнулся. И не порть аппетита, — она закончила есть и тут же, распечатав пакетик, сунула в рот пластинку жевательной резинки.
— Ни-чя-го, — оценил Дима кулинарные способности школьного товарища и смачно сплюнул прилепившуюся к губе косточку. — Разве что пересолил чуток…
— Но выстрел… — неуверено напомнил Семен.
— Бум! — она надула пузырь из жвачки вместо ответа. — Вот тебе и выстрел, папашка.
— Так что же могли взять из сейфа у этого Трупина? — ни к кому не обращаясь вернулся к теме Ренат, раскуривая от тлеющей головешки сигару.
Он выкуривал две сигары в день. А Дима — целую пачку сигарет. Двадцать штук.
— Тебе лучше знать, — Дима пожал плечами. — Ты же с ним дверь в дверь работал.
— Да, влипли, — вздохнул Семен, стараясь сесть так, чтобы в его сторону не несло сигарным дымом. — Хан, ты работал в одном и том же месте с убитым, да еще кто-то видел, как мы отъехали на джипе в то же время, когда произошло преступление.
— И за нами погнались бандиты, которым понадобилось то, что лежало в сейфе, — кивнул Дима. — Вернее то, что из сейфа было украдено. И правоохранительные органы, уверен, тоже нами интересуются. Что же там лежало в сейфе, вот загадка? — он обвел взглядом слушателей, уютно расположившихся вокруг костра.
Подброшенные только что доски, которые прежде не хотели гореть, теперь выстреливали в ночное звездное небо искрами. — Ренатик, а ты ведь — главный подозреваемый. Работал вместе, общие дела, наверное, были, и джип твой, что замечен поблизости преступления. Весьма вероятно, отпуск ожидает быть интересным и вовсе не таким благополучным, как мы себе его представляли.
— На хрена мне надо было его убивать, — поморщился Ренат.
— Мы с ним даже не партнеры… Так — привет-привет… Кстати, у меня еще и алиби имеется.
— Вот как?
— Незадолго перед отъездом я зашел к Трупину. Попросил, чтобы он забирал мою почту и «скачивал» с Интернета… А то накопится… Сотрудников своих я ведь всех еще два дня назад распустил. Пусть отдохнут, так выгоднее — в отпуск всем сразу…
— Когда это ты заходил? — удивился Семен. — Мы же с тобой, пока Митрича ждали, кофе пили… — он назвал Диму школьным прозвищем.
— Да еще до того, как ты появился… Где-то около семи.
— Кстати, кофе варить ты не умеешь, — Семен поджал губы.
— Так то не я, обижаешь, я секретаршу того самого Трупина и попросил. Моя-то уже в отпуске. Секретарша Трупина приготовила кофе и оставила в приемной. А к Трупину я как раз перед твоим приходом заходил.
— Вот ты и мог его пришить, когда заходил насчет почты и кофе. Нет, мужики, — замахал руками Дима, — я вовсе не хочу сказать, что Хан замочил соседа из-за того, что его секретарша не умеет варить кофе. Но…
— И я тоже не умею кофе варить, — призналась Джессика. — Каждый раз получается так, что резиной пахнет. Или презервативами. Палеными. Но вы ведь меня за это не замочите?
— Во-во, — подтвердил Семен. — Кофе — уникально тонкая субстанция, и запах, как и вкус, может зависеть от прокладки в кране, из которого набирают воду. Даже чай не так чувствителен… Запах главнее вкуса. При случае объясню, как этого добиться.
— Я не говорю, что Хан убил… Даже если б убил, я все равно на его стороне был бы. Но так могли подумать… — попытался объяснить Дмитрий.
— Так не могли подумать, — Ренат докурил сигару и бросил окурок на тлеющие угли. — Когда я уходил от Трупина, он был жив и здоров, и даже довольно весел. Это может подтвердить его секретарша.
— Что ж, один свидетель есть, — согласился Дима. — Если, конечно, про секретаршу ты не выдумал.
— Видел бы ты ее, сразу понял бы, что такую выдумать — фантазии не хватит.
— Что, красотка?
— Ослепительная женщина! — вдруг вставил Семен.
— Ишь ты, наш девственник, а ты откуда знаешь? — удивился Дима.
— Случайно, — Семен даже покраснел, — когда мимо двери проходил, а дверь была открыта… Ослепительная женщина и очень стильная… Я таких только на обложках журналов видел.
Королева, одним словом. Шатенка, глаза зеленые, платье модное, короткое, ножки — точеные, каблучки высокие…
— Но я думал, ты женщин не замечаешь, — ехидным голосом заметил Дима.
— Я на нее не как на женщину смотрел, а как на явление природы. Она еще мою сумку увидела и спрашивает: «Куда-то собрались?» А я ей — в Нововладимир, в отпуск. Она так улыбнулась и говорит: «Как романтично…» — Бродяги, я, пожалуй, пойду баиньки, — сообщила девица совершенно сонным голосом, — Мой дальнобойщик в четыре утра меня разбудил, так что и поспать в прошлую ночь не удалось.
— Что верно, то верно — пора, — Ренат поднялся.
— Я, чур, в машине, — Семен живо тоже вскочил, — а то тут змеи могут быть.
— Ложитесь с Димкой в машине, — согласился Ренат. — А я в спальнике где-нибудь тут, — он огляделся, подыскивая подходящее место, и наткнулся взглядом на Джессику. — У меня спальник, между прочим, на заказ шили, на гагачьем пуху, там трое уместятся. Лучше, чем на газетках, верно? Приглашаю…
— Гага северная птица, — ни к селу ни к городу сообщила девица, — она морозов не боится, и умеет на ходу… В спальник, так в спальник, я разве против, чесаться не буду… — и в очередной раз хлопнула пузырем из жвачки.
— Ренат, — вдруг проявил джентльменские наклонности Дима.
— Я могу и сам где-нибудь пристроиться. Там, в доме, сохранилась часть настила… Пусть девушка ложится в машину.
Сема ее не потревожит, да он и места мало занимает…
Ренат ответил многозначительным взглядом.
— Хан, я сам могу к тебе в спальник, — торопливо предложил Семен, — может, тут змей вовсе и нет. А девушка свободно разместится в джипе одна.
Взгляд у Рената стал испепеляющим.
— В спальник, так в спальник, — легко согласилась девица, — Папашки, вы тут из-за меня не спорьте, дорога-то впереди длинная.
* * *
Диме привидилось, что на него кто-то смотрит. Открыл глаза и увидел в зияющем проеме окна сидящего на корточках таджика. Таджик был почти натуральный, только немного прозрачный, в тюбетейке и длиннополом ватном халате. Сидел он прямо на подоконнике, свесив наружу зад.
— Ты кто? — испуганно и беззвучно спросил Дима.
— Ай-яй-яй, нехорошо, — сказал таджик с акцентом, с которым, по мнению Димы, и должны говорить таджики. — Ай-яй-яй, нехорошо, убили парня, ай-яй-яй, ни за что ни про что замочили. Теперь мертвый гонится за вами, а что ему остается?
— Кто убил? — спросил Дима, чувствуя, как одервенело тело: то ли от страха, то ли от ночной прохлады.
— Кто убил, тот сам знает, — глубокомысленно заключил таджик речетативом.
— А ты, ты откуда знаешь, что убили?
— Ночным людям все известно, — таджик покачал головой. Наконец, понимая, что его преследует кошмар, Дима задал вопрос:
— Если все известно, то кто же убил Трупина?
— Плохо соображаю, — признался таджик. — Не помню уже. И раньше плохо соображал, а после того, как по голове обрезком трубы ударили, — он снял тюбетейку и повернул голову так, чтобы Диме была видна глубокая вмятина в черепе, — совсем не соображаю. Скажу только — каждый из вас, как только мертвым станет, тоже все узнает…
