Уилсон кивнул.
— Вот я и повторяю все это молодым снова и снова, до тех пор, пока их не начинает тошнить от моих нравоучений. Иногда приходится их поколачивать, чтобы слушали, — все очень просто, но и очень сложно.
Боксер замолчал, огонь страсти полыхал только в темных глазах; он продолжал спокойно, но очень убедительно:
— Я твержу им: несмотря на все то, что вам сделали, вы по-прежнему можете остаться собой, то есть человеком, а не животным, которым вас хотят видеть.
У Девлин защипало глаза; она несколько раз моргнула. Уилсон раздавил окурок и улыбнулся, успокаиваясь:
— До многих ребят достучаться и так не удается, но некоторых пронимает. Знаете, в моем блоке меньше наркоманов, чем в любом другом. Я считаю, что, если хотя бы десять или двадцать парней не вернутся в тюрьму, — это уже здорово. Некоторые, возможно, пробудут на свободе пару лет вместо пары месяцев, а некоторые не принесут с собой домой привычку к героину. Даже этого достаточно. Для меня — достаточно.
Девлин хотелось сказать Уилсону, какое огромное и благородное дело он делает, но она опять побоялась, как бы все ее слова не прозвучали избито.
— Почему же Хоббс с вами так обошелся? — спросила она.
— Я думал об этом с той минуты, как оказался в штрафном изоляторе, но так до сих пор и не нашел ответа. Хоббс всегда относился ко мне по-честному. У него есть глаза, и он видит, что к чему. Никогда раньше он не называл нас „нигерами“. Вся эта история с изоляцией блока — фальшивка. Я не могу объяснить, но сегодня, когда разразился мятеж, мне сразу стало ясно: именно этого Хоббс и добивался. Это его детище.
— Но зачем? — удивилась Девлин.
— Не знаю… Забавно, но именно сегодня Клейн поведал мне, что Хоббс безумен — не в обиходном, а в медицинском смысле этого слова.
— Что он имел в виду?
— Не знаю, но мнится мне, док был прав.
Следующий вопрос Девлин постаралась задать как можно более небрежно и без всякого интереса:
— Как вы полагаете, нам удастся выбраться отсюда живыми?
Уилсон взглянул на девушку в упор:
— Коули говорит, охранники не знают, что вы здесь?
Девлин кивнула.
— Тогда они и пальцем не пошевелят, чтобы помочь. Если продержаться дольше, возможно кто-нибудь из моих ребят пробьется сюда, но думаю, они будут не в лучшей форме.
— Вы говорите так, будто надеяться нам не на что…
— Администрация тюрем больше не горит желанием ввязываться в войны между заключенными. Помните, как это было в Уако? Если эти психи не начнут убивать заложников — а Эгри для этого слишком умен, — они продержатся неделю, а то и больше. А Грауэрхольц о нас не забудет. Времени у него достаточно.
— Но чего ради им приспичило убивать пациентов?
Уилсон пожал плечами.
— Вы же смотрите Си-эн-эн, чего же спрашивать? Вы же психиатр. А в мире разве не то же самое? Возьмите Боснию, Ливан, Южную Африку: расы, религия, семьи, племена… Люди убивают своих братьев повсюду. Думаете, они не питают ненависть к этим больным СПИДом парням? Питают, и еще какую: гораздо больше причин ненавидеть их, чем кого-либо другого…
Открылась дверь и вошел Коули.
— Как там дела, Коули? — спросил Уилсон.
— Все спокойно, эти свиньи выжидают. Лопес стоит на дежурстве: парень не выглядел так хорошо уже несколько недель. — Негр посмотрел на Девлин. — Грауэрхольц поджег нашу коробку с таблетками. — Он улыбнулся. — Но с полдюжины гадов валяются в полном отрубе, а еще столько же выблевывают себе потроха.
— И что дальше? — поинтересовалась Девлин.
Коули пожал плечами.
— У них два пути: окна палаты Крокетта и двери. Окна расположены высоко, и им придется пролезать между прутьев решетки по одному. Так что я думаю, они снова попытаются сломать двери.
— Возможно, они захотят раздвинуть прутья дверной решетки с помощью автомобильного домкрата, — предположил Уилсон.
Коули покачал головой.
— В этом случае им опять же придется пролезать по одному. Нет, они ждут чего-то другого. Нам тоже остается только ждать.
Коули мягко зашагал к двери, ведущей в душевую и аптеку.
— Пойду-ка я сосну, если никто не возражает. Как знать, может, в последний раз.
Тут Девлин попался на глаза ее чемоданчик, приставленный к столу.
— Коули, — окликнула она негра, — подойди-ка сюда.
Коули обменялся с Уилсоном взглядом и подошел к Девлин. Та встала на ноги.
— Присядь.
Коули взгромоздился на стул.
— Хотите что-то сказать, ребята?
— Только не я, — отрекся Уилсон.
Девлин открыла чемоданчик и достала из него журнал в зеленой обложке.
— Что это? — поинтересовался Уилсон.
Девлин взглянула на Коули:
— „Америкен Джорнел оф Психиатри“. Это у нашего брата что-то вроде „Спортс Иллюстрейтед“.
— Ни хрена себе…
Девлин раскрыла журнал и положила его на стол перед носом Коули.
— Вот за этим я тогда и вернулась, — пояснила она.
Коули посмотрел на страницу. Затем поднял глаза на Девлин.
Веки негра подрагивали.
У Девлин комок подступил к горлу, она сглотнула. Не сводя с нее глаз, Коули вытащил из кармана рубашки очки в проволочной оправе и нацепил их на нос. Затем уткнулся в журнал, запустив пальцы в седые коротко стриженые волосы.
«СПИД и депрессивные недомогания в изолированных учреждениях: предварительное изучение вопроса, проведенное в государственном исправительном учреждении „Зеленая Речка“».
Авторы: Джульетта Девлин, Рей Клейн, Эрл Коули.
Не говоря ни слова, Коули долго смотрел в журнал. Затем его широкие плечи задрожали от сдерживаемых эмоций. Внезапно он сорвал очки и, прикрыв глаза рукой, завопил:
— Драть вас за ногу, может здесь человек уединиться и спокойно почитать?
Уилсон растерянно смотрел на Коули. Он открыл было рот, но Девлин кивнула на дверь. Пока они не вышли, Коули так и сидел, закрыв лицо ладонями. Уже в коридоре Девлин обернулась: прикрывая глаза левой рукой, Коули правой гладил страницы журнала как невесть какую драгоценность. Отняв от лица и вторую руку, он поднял глаза на Девлин: щеки негра были мокры. Некоторое время Девлин и Коули так и смотрели друг на друга, не обмениваясь ни словом, не жестом. Затем Девлин прикрыла за собой дверь.
— Да что это было? — спросил Уилсон.
Девлин прошла с ним по коридору; наконец, удостоверившись, что голос ее не подведет, она ответила:
— Это отчет о наших совместных с Клейном исследованиях.
— И там указана фамилия Коули?
— Да, он соавтор.
Уилсон оглянулся.
— Я видел свое имя только на страницах спортивных журналов. Вы здорово поступили.
— Спасибо, — поблагодарила Девлин, снова собираясь с силами, чтобы не разреветься.
За сегодняшний день она, похоже, испытала столько эмоций, что хватило бы на десять лет. Прежде подобных чувств ей испытывать не приходилось, да она доселе и не подозревала об их существовании. Но необходимо их сдерживать, если не хочешь совсем рассиропиться. Она отвернулась к стене. Бог знает откуда взялись силы, но она успокоилась.
Уилсон неуверенно мялся за ее спиной. Спустя некоторое время он сказал:
— Поймите его правильно, когда он кричал на нас, у него и в мыслях не было вас…
Девлин засмеялась:
— Да знаю я, что у него было в мыслях… Простите меня. — Ей хотелось прекратить смех, но она боялась, что заплачет. — Я просто очень рада, что он успел прочитать свое имя в журнале, прежде… — Ее смех оборвался. — Прежде чем будет поздно.
Повернувшись, Девлин уткнулась в Уилсона и спрятала лицо у него на груди. Боксер растерялся. Девушка положила руки ему на плечи и притянула к себе.
— Обнимите меня…
Уилсон неуверенно обхватил ее одной рукой. Девлин ощутила, как его член набухает, упираясь ей в живот, и кроме сумасшествия всех эмоций почувствовала еще одну. Подняв голову, она взглянула в лицо Уилсона.
— Я не хотел бы показаться невежливым, — извинился тот, — но ничего не могу с этим поделать.
— Все нормально, — сказала девушка и добавила: — Я рада…
Уилсон судорожно сглотнул: его взгляд на секунду упал на губы Девлин.
— Пошли, — сказала она.
Приведя боксера к укрытию, которое когда-то готовил для себя Коули, Девлин отперла дверь и включила свет. Уилсон уставился на лежавший на полу матрас.
— Вы уверены? — спросил он, колеблясь.
— Кому какое дело, если мы, возможно, не доживем до утра?..
— А Клейн?
Девлин посмотрела в потолок, подбирая нужные слова, затем заглянула боксеру в глаза:
— Клейн — самый лучший человек из всех, кого я когда-либо знала.
Уилсон моргнул и отвел глаза.
— Он не знает этого, но я люблю его, и заклинаю Господа Бога всем святым, чтобы Клейн пересидел все это в своей камере. Но Клейна здесь нет.
