— Ну всё, считайте, что завтра с утра разработка закончена, — вот так отреагировал Витя на доклад Иванова. — Да нет, не потому, что вы Трофимову «сдались» — не надо себя винить. С утра, с вечера ли — это уже неважно. Тут ведь вопрос не в этом… И даже не в самом Люпидадзе — хотя он и сам по себе весьма достойный противник… Я прекрасно знаю, кто за ним стоит. Это неприступная стена, надо быть полным бараном, чтобы пробовать с такой стеной бодаться…
Это была самая невероятная оперативная разработка в жизни Иванова.
Полковник привык к напряжённой борьбе за каждый клочок информации, к многомесячному ожесточённому противостоянию с изощрённым в искусстве маскировки и конспирации противником… Учитывая могущество и необъятные возможности нынешних оппонентов, следовало ожидать, что сейчас будет всё то же самое, только на порядок сложнее и опаснее, и затянется не на один год…
А всё расследование заняло едва ли полдня…
Противник не счёл нужным напрягать извилины для разработки хитроумных планов — всё было настолько неприкрыто и нагло, что в дрожь бросало! Им даже лень было на местах происшествий организовать скрупулёзную работу по поиску возможных улик: просто взяли и спалили всё дотла, подобно диким варварам…
— Знаете, Петрович…
— Что?
— То, что я вам скажу сейчас, — это не откровение. Это общеизвестный факт… Вы хорошо поработали, всё сделали как надо… Но не вы первый, не вы последний, это надо понимать… Вот на этой самой стадии у нас в стране обычно умирают самые громкие и скандальные дела.
— На стадии разных непробиваемых Люпидадзей?
— Ну, Люпидадзе — это лишь стена, фасад. Но в принципе — да, по факту выходит, что именно на них… Я прекрасно понимаю отчаяние матёрых «важняков», и вообще, всего оперсостава, которые выкладываются до последней капли, работают мастерски и талантливо, доводят дело до победного конца… Остаётся вроде бы мелочь: повязать гада, и всех делов… А тут — раз! Дело передайте, получите бумажку…
— Не надо меня утешать. Я не мальчик, всё понимаю… Не понимаю одного: за каким чёртом тогда вообще создали Комиссию? Чем мы лучше всех этих бесправных «важняков» и оперов? Мы имеем на руках конкретные факты: четыре поджога, пропавшая без вести семья и плюс две очень сомнительные смерти…
— Давайте оставим эту неблагодарную тему. Люпидадзе нам не дадут. И точка.
Иванов вдруг нездорово просветлел взглядом и покосился в сторону комнаты отдыха:
— А он здесь, в этом же здании?
— Ну да. А что?
— И кабинет у него такой же?
— Да, примерно такой же. Я не понял, к чему вы клоните?..
— И такая же хитрая комната отдыха?
— Петрович, что за дурацкие вопросы?!
— Я тут подумал… Нам же совсем не обязательно его арестовывать, тем самым грубо нарушая все законы. Нам ведь просто нужны его документально зафиксированные первичные признательные показания, чтобы взять за задницу Сенковского.
— Ага… Предлагаете пригласить Люпидадзе на ужин и угостить трепангом, приправленным скополамином?
— Хе-хе… Да нет, я думаю, он не согласится с нами ужинать. Человек-то большой, важный, занятой…
— Верно мыслите. Ужин для политика — часть производственной атрибутики. Другими словами, ужинать можно только с нужными, проверенными людьми и только по делу.
— Но никто же ведь не запрещает нам записаться на приём к этому высокоуважаемому товарищу… и побеседовать с ним на данную тему.
— Да записываться необязательно, я могу позвонить, договориться, чтобы вне очереди… — Витя перестал болтать ногой, слез с подоконника и озадаченно почесал затылок: — Не понял… Вы чего предлагаете?!
— А вот послушайте… — Иванов коротко, буквально в двух словах изложил посетившую его минуту назад идею.
Витя слушал с отвисшей челюстью и остекленевшим взглядом.
— Петрович… Нет, я понимаю: вы переутомились — такое напряжение…
То, что предлагал Иванов, было так просто и в то же время по-варварски чудовищно, что не укладывалось в сознании.
— Виктор Николаевич, я прекрасно отдаю себе отчёт, как это всё выглядит… Однако хочу напомнить вам, как поступили наши оппоненты с квартирами, где могли быть улики, и с людьми, проживающими в этих квартирах. Просто, нагло и бесцеремонно. Без каких-либо криминальных изысков.
— Но мы же не можем…
— Можем! Уверяю вас: нам понадобится всего десять минут, чтобы решить все наши проблемы.
— А если вдруг не решим? Вы представляете, как мы будем выглядеть?!
— Я отвечаю на тысячу процентов: решим! Я вас хоть раз подводил?
— Ну хорошо… Если вы так уверены… Что нам нужно?
— Для начала вызвать «дознавателя». И позвонить Косте, чтобы связался с Ростовским. Потому что сразу после этого нам надо будет работать на их поле, а Ростовский по тамошней ситуации осведомлён лучше всех.
— Да, по Ростовскому — всё, игра кончилась. А вот по этому… Чёрт, ну просто дикость какая-то!
— Ну, что поделать: дикость — на дикость. Подобное — подобным.
— Я бы ещё час назад не поверил, что когда-нибудь мне придётся заниматься такими вещами! Это же ведь просто идиотия какая-то! Ну, Петрович! Ну, придумал… Хорошо. Уболтали. Вызывайте «дознавателя»…
Глава 9
Цитадель
Валера Ростовский. Я вас люблю, чего же боле?
Готовьтесь: это будет больно…
Вечером в четверг я прибыл, как и приказали, в головной офис. Мы с Сенковским обедали на крыше. В принципе по времени дня это был ужин (семь часов вечера), но коль скоро хозяин распорядился так:
— Подавайте обед…
…значит, это был обед. И неважно, что они сегодня уже обедали в посольстве, — он тут главный, ему виднее.
В процессе я подробно доложил обстановку. Видно было, что Сенковский удручён и опечален нехорошей сценой в машине… Вместе с тем мне показалось, что он очень доволен, что у нас до сих пор ничего не получилось. Он долго мялся, пытаясь сформулировать вопрос, а может, решал, стоит ли его вообще задавать, потом всё-таки спросил:
— Ну а как вообще… там у вас… Что-нибудь там… Ну… А?
Занимательно… Такой умница, гигант мысли и всё такое прочее, а как доходит до вот этого щекотливого момента, становится таким косноязычным, ну ни дать, ни взять — пьяный прапор на пункте боепитания!
— Что вы имеете в виду?
— Ну… Валера, ты же неглупый парень! Ты не понимаешь, что я имею в виду?!
— Могли бы и не спрашивать. Не видели, как она ко мне относится?
— Хорошо, хорошо… Гхм… Эмм… Давай — рабочий день кончился, можно маленько расслабиться…
И налил нам водки — сразу грамм по сто пятьдесят. И залпом вмазал. Я бы даже сказал — с видимым облегчением вмазал. Поэтому и сделал вывод: доволен, что у нас ничего пока не получилось. Вот ведь противоречия человека терзают — не позавидуешь.
Заметив, что я не пью, Сенковский тут же прицепился:
— Слушай, я могу тебе назвать как минимум пару сотен первых людей страны, которые готовы половину состояния отдать за право выпить со мной в интимной обстановке. И знаешь что?
— Что?
— Я не беру эти половины состояний. И почему?
— Потому что вам не надо. У вас своё есть.
— Неправильно. Человеку всегда мало, сколько бы у него не было… Просто я очень разборчив в людях и никогда не пью с кем попало.
— Я понимаю…
— Ну и в чём дело?
— Просто я за рулём…
— Что за глупости? Ты теперь можешь хоть по правительственной трассе, на двух колёсах, зигзагами — никто не посмеет слова сказать. А почему?
— Потому что я работаю у вас.
— В принципе верно, но сформулировано недостаточно чётко. У меня работают несколько десятков тысяч человек, это не то. Просто ты — мой человек. Разницу понял?
— Понял. Но у меня принцип: за рулём — ни грамма.
— Какой ты у нас правильный! И не отступишься?
— Нет.
— Хорошо. Уважаю принципы, — Сенковский уже начал потихоньку размякать от выпитого. — Ну, тогда давай так: домой тебя отвезут.
— Я на своей…
— Вот же вредина! Тебя отвезут домой на твоей машине! И поставят её в гараж!
— У меня нет гаража.
— Чёрт… Ну ты тру-удный! Погоди… Как это — нет гаража? А где машину ставишь?
— Где и все — во дворе.
— Так… Ну, это не проблема… — Сенковский позвонил, тотчас же влетел секретарь с сиюминутной боеготовностью во взоре.
— Видишь этого типа?
— Вижу.
— Через три часа у него возле дома должен быть гараж. Вопросы?
Я думал, секретарь — на вид очень смышлёный парнишка — начнёт «отмазки» лепить: поздно, все уже по домам, вопрос можно решить только завтра…
— Всё понял, сделаем. Разрешите выполнять?
— Вперёд! — Сенковский налил водки и выжидающе уставился на меня: — Ну?
Секретарь кивнул и испарился. Я поднял рюмку. А куда деваться?
