— Володе тоже налей, — распорядился он.
Ольга поставила на стол две новые чашки.
— Приятно выглядите, — заметил Пантюхов, — чуть-чуть поцарапались. Можно подумать, на курорте отдохнули, если б еще загар был.
— Мы его отмыли, — ответила Ольга. Лехе показалось, что улыбка у нее злая и ехидная. — И оттерли.
— Уловил, — разводя сгущенку в кофе, произнес глава. — Не слишком терлись-то, не до дыр?
Леха не знал, можно сейчас улыбаться или нет. На всякий случай решил не реагировать никак.
— Нет, мы нежно, — сестричка явно наглела.
— Ладно, — ни один мускул на лице Пантюхова не дрогнул. — Эта тема не самая актуальная. Я думаю, что вы могли бы мне рассказать, как провели эту недельку. Вместе были или порознь, где, что видели, что слышали, о чем говорили. Может, вы, Алексей Иванович, начнете?
Коровин подумал, что врать не имеет смысла. Он стал рассказывать все подряд, от и до, начиная с ночного налета и кончая прибытием сюда. Только про траханье в ванной постеснялся рассказывать. Пантюхов слушал мрачно, но молча, не возмущаясь, не переспрашивая и вообще никак не выражая своего отношения к Лехиному докладу.
— Все? — спросил он, когда Леха закончил. — Теперь, Оленька, может быть, ты что-нибудь добавишь?
— Может быть. Но добавить мне нечего. Разве про то, как они меня на пленку записывали? А ты разве еще не видел? — Голосок звучал так нежно и приятно, что издевательская интонация сестрички для ее высокопоставленного братца не была загадкой.
— Нет, к сожалению, пока еще не знаю, видел или нет… — с истинно братской нежностью произнес Георгий Петрович. Если б он Лехе сказал такую фразу, то Коровин скорее всего заледенел бы от страха. Но Ольга, видно, ни черта не боялась.
— А ты подумай, поразмысли, напряги извилины, — с серьезной миной на лице, но с пакостной ухмылкой в глазах сказала Ольга. — У тебя их много, извилин этих, или только одна, на заседательном месте? Уточни, пожалуйста. Если больше, то, наверно, сумеешь определить, видел ты мою пленку или нет.
— Какая же ты вредная, Ольгушка-Лягушка. Я думал, что среди всех вредных женщин для меня самая вредная — Галя Митрохина, а оказывается — ты вреднее. И обе живы, как ни странно.
— Галя еще жива? Как же ты так?
Пантюхов посмотрел на нее уничтожающе.
— Ты ведь трезвенькая там, на пленке, — заметил он. — И сейчас не пьяная. Господина Коровина я понять могу и поверить ему могу. Он ведь, как попка, хотя и с выражением, текст озвучивал. Что написали, то и вякал. Но тебя-то кто за язык тянул? Можешь объяснить?
— Что? — Сестра изобразила на лице оскорбленную невинность, опять же явно издеваясь.
— Не кривляйся, сама знаешь. Никто, кроме тебя, не мог знать того, что прозвучало у них на записи. Не могли они про это дело узнать из другого источника.
— На моей или на Алешиной?
— Часть на твоей, часть на его. Но он, если и выговорил кое-как, то с чужой подсказки. А вот узнали они все от тебя. Я им ничего не сообщал.
— Все, — сказала Ольга, изобразив на лице неописуемый ужас. — Лешенька, давай помолимся! Он нас сейчас резать будет. Или четвертовать. Егор такой, я его с детства знаю. Владимир Евгеньевич не даст соврать. Верно?
Воронков был явно растерян и ни подтверждать, ни опровергать ничего не собирался.
— Ты брось кривляться, — с угрозой произнес глава. — Между прочим, мне уже сейчас пятки поджаривают. Они дали его, — Пантюхов мотнул головой в сторону Лехи, — в эфир. Ненадолго, но дали. Если здесь им это больше не удастся, обещали провернуть через Москву. Может так получиться, что мне будет нечего терять.
— А ты в Компартию вступи. Там все такие, у которых ничего, окромя цепей… Ой, я ж забыла — ты там уже был. Небось и билет далеко не спрятал. Ты ж запасливый.
— Если они дадут твою запись, — Георгий Петрович прищурился, — мне придется все концы отрубить…
— И свой личный? — сочувственно вздохнула Ольга. — Ужас какой! Придется Машеньке любовника подыскивать.
Но Пантюхов и на этот раз не дал ей по морде, хотя Леха, если б какая-то стерва с ним так разговаривала, возможно, уже отоварил бы ее как следует. Конечно, если б занимал такую должность, как Георгий Петрович.
— Не надо клоунады, Оля, — посоветовал глава. — Я ведь не пугаю, я ситуацию объясняю. Конечно, мне многого будет жалко, но уйти я сумею. Далеко. И не пустой.
— Никуда ты не уйдешь, — очень жестким и трезвым голосом, совсем не тем, девчачье-кривляющимся, каким говорила минуту назад, возразила Ольга. — Пустой номер. Ты ж на виду, наверху. Твой же Воронков тебя и сдаст. Но если даже и уйдешь, найдут тебя, выпотрошат и закопают. Или эти, которые нас похитили, или московские, которые за ними стоят.
— Ты уверена, что за ними московские? — У Пантюхова явно сел голос.
— Уверена. Сам же сказал, что они тебя пугали показом ролика по ОРТ.
— А блефовать они не могут?
— Нет. У меня было впечатление, что та команда связана с газовиками. А они многое могут.
— Откуда ты знаешь, с кем они связаны? Что, докладывали тебе?
— Обмолвились пару раз.
На минуту установилась напряженная тишина. Воронков, пришедший в себя после того, как Ольга заявила, будто он может «сдать» Пантюхова, сделал преувеличенно веселую улыбку.
— В шестидесятых годах, помнится, говорили, что в мире есть три самых мощных террористических группировки: ОАС, Баас и Мосгаз. Вы, случайно, не эту шуточку вспомнили?
Пантюхов посмотрел на Воронкова вовсе не поощрительно.
— Не отвлекайся на ерунду. Оленька, хорошо подумай и вспомни: насчет чего они там обмолвились.
— Насчет того, что надо позвонить Ринату. Краем уха слышала, через дверь. Еще там, в овощехранилище бывшем. Второй раз уже здесь, в Спецовке, охранник по сотовому спрашивал: «Это Равиля Ибрагимовна? Будьте добры Рината Фаридовича». Больше ничего. Но такое сочетание редко встречается, верно?
— И что, — спросил Воронков заинтересованно, — больше вы ничего не услышали?
— Нет, только это. Они отходили от дверей подальше. Но, по-моему, догадаться, что речь идет об Ильдаровых, несложно.
— Вот именно, — согласился Воронков, — только вот не очень понятно, как это ребята, судя по всему, очень профессиональные, такой прокол допустили? Может, им просто надо было, чтоб вы об Ильдаровых подумали?
— Резонно, — кивнул Пантюхов, — подставить Рината — ход хороший. Но тогда это вовсе не газовики.
— А кто?
— Те, кому выгодно, чтоб Георгий Петрович столкнулся с Ильдаровым, — улыбнулся Воронков. — Учитывая дополнительные факты — брошенная в лесу машина службы «04» и таинственное подключение выселенной под снос Спецовки к газовой сети, — можно сказать, что подставка хорошая.
— Стало быть, они должны были меня отпустить? — удивилась Ольга. — Чтоб я могла вам все это рассказать?
— Наверно, и отпустили бы, если б какой-то бомж не закурил в подвале. Может, и еще какой фактик против Ильдарова подбросили. Бывает, что случайные обстоятельства мешают.
— Вообще, господа, — сказал Пантюхов, — весь этот разговор не по делу. То есть, конечно, по делу, но не по самому актуальному. Кто за всем этим стоит — мне уже давно ясно, а будет он здесь через Рината действовать или через кого-то еще, это дело техники. Давайте лучше всем коллективом поразмыслим, что делать и с чего начать. Пока в эфире был только кусок с выступлением Алексея, причем не такой уж и большой. Воронков клянется и божится, что облТВ под контролем и ничего похожего больше не будет. Даже если Москва начнет что-нибудь этакое показывать, в области этого не увидят. Вкладчики «Статус-банка» пока еще за деньгами не побежали, но требуют встречи с председателем правления. Их вообще многое заинтересовало. Например, кто такой Коровин и откуда он взялся. Митрохина они знали хорошо, а тебя — нет. Пока там все разъяснения давал Антонов. Плохо или хорошо — трудно сказать, только в течение этих двух дней они продолжают ходить. Так что нужно, чтоб ты снова выступил по телевидению. С опровержением, естественно, того, что тогда, в первый раз, наговорил.
— А поверят? — спросил Леха.
— Поверят. Скажешь всю правду, что, мол, заставили говорить, хотя на самом деле ты знать ничего не знал.
— Я там, — Коровин наморщил лоб, — вроде бы говорил, что не надо верить слухам насчет того, что банк разоряется. Это тоже опровергать надо?
Ольга хихикнула и изобразила негромкие аплодисменты.
Пантюхов нахмурился.
— Нет, это опровергать не надо. А вот все прочее — надо. Главным образом то, что ты говорил насчет требований, к которым надо прислушаться.
— Позвольте заметить, Георгий Петрович, — вмешался Воронков, — что Алексей Иванович не в курсе того, что прошло в эфир, а что нет. И вообще эта идея с повторным выступлением мне кажется невзвешенной. Намного проще поступить так. Вырезать все, что касалось рассказа о похищении, а остальное превратить в рекламный ролик. Я уже проинструктировал и облТВ и Антонова, чтоб они объясняли этот случайный выход в эфир технической ошибкой, когда на экран вывели рабочий материал к рекламному ролику.
