– А что насчет Джексона? – спросил Ричер. – Ты считаешь, Бо поступил правильно?
Рэй пожал плечами.
– Джексон был шпионом. Нечто подобное уже случалось в прошлом. Бо изучал историю. Такое уже происходило в тысяча семьсот семьдесят шестом году, правильно? «Красные мундиры» повсюду рассылали своих шпионов. А мы их ловили и вешали. У многих старых дам на Восточном побережье в саду растут вековые дубы, знаменитые тем, что когда-то на них были вздернуты шпионы «красных мундиров». Кое-кто из этих дам берет по полтора доллара только за то, чтобы посмотреть на эти деревья. Я знаю, я сам там был.
– Когда у вас здесь гасят огни? – вдруг спросил Ричер.
– В десять часов. А что?
Ричер ответил не сразу. Пристально посмотрел на Рэя. Прокрутил в памяти разговор с ним. Вгляделся в худое, подвижное лицо. Заглянул в безумные глаза, горящие под нависшими бровями.
– После сигнала гашения огней я должен быть в другом месте, – сказал Ричер.
Рэй снова рассмеялся.
– И ты полагаешь, я тебя выпущу?
– Если тебе дорога жизнь.
Подняв пистолет, Рэй навел его на голову Ричера.
– Из нас двоих вооружен я.
– Ты умрешь раньше, чем успеешь нажать на спусковой крючок, – заверил его Ричер.
– Спусковой крючок здесь. А ты вон там.
Ричер махнул рукой, призывая его слушать. Подался вперед и быстро заговорил тихим голосом:
– На самом деле я не должен говорить тебе это. Но нас предупредили, что мы можем встретить тех, кто по уровню интеллекта выше остальных, и нам дано право в случае оперативной необходимости объяснить этим людям кое-какие моменты.
– Какая еще оперативная необходимость? Какие еще моменты?
– Ты был совершенно прав. Большинство из того, что ты сказал, соответствует истине. Есть пара неточностей, но мы сознательно время от времени распространяем ложную информацию.
– О чем это ты?
Ричер понизил голос до зловещего шепота:
– Я офицер всемирной армии. Командир передового отряда. В окрестных лесах скрывается пять тысяч моих солдат. В основном русские, но есть и китайцы. Мы уже давно наблюдаем за вами с разведывательных спутников. В настоящий момент на этот дом наведена рентгеновская камера. Тебе в голову нацелен лазерный луч. Технологии СОИ[7] в действии.
– Ты шутишь, – недоверчиво произнес Рэй.
Ричер покачал головой, сохраняя абсолютно серьезное выражение лица.
– И вы были правы насчет вживленных микросхем. Смотри.
Он медленно поднялся с пола и задрал рубашку, открывая грудь. Повернулся к Рэю, показывая большой шрам на животе.
– Это одна из первых моделей. Сейчас микросхемы стали гораздо меньше. Последние модели вживляются без хирургического вмешательства. Такими мы метим новорожденных. Но старые тоже работают надежно. Как ты правильно сказал, спутникам в любую минуту известно мое точное местонахождение. Если ты попытаешься нажать на спусковой крючок, лазерный луч снесет тебе полголовы.
В глазах Рэя вспыхнула тревога. Оторвав взгляд от шрама на груди Ричера, он с опаской посмотрел на потолок.
– Suis pas américain, – продолжал Ричер. – Suis un soldat français, agent du gouvernement mondial depuis plusieurs années, parti en mission clandestine il y a deux mois. Il faut évaluer l’element de risque que votre bande reprеsent par ici.[8]
Он говорил быстро, стараясь подражать речи образованной парижанки. Именно так, по его воспоминаниям, говорила его покойная мать. Рэй был потрясен.
– Ты иностранец?
– Француз. У нас интернациональные бригады. Я сказал, что нахожусь здесь для того, чтобы оценить степень опасности, которую вы представляете для нас.
– Я видел, как ты стрелял. Это я заметил ту березку. Тысяча ярдов.
– Мои пули наводились со спутника. Как я уже говорил, технологии СОИ, через микросхему. Каждый из нас может стрелять на дистанции в две мили и поражать все мишени.
– Господи… – пробормотал Рэй.
– В десять часов я должен буду выйти отсюда. Это мера предосторожности. У тебя жена здесь?
Рэй молча кивнул.
– А дети? Я видел здесь много детей. Среди них есть твои?
– Да. Два мальчика.
– Если в десять часов я не выйду отсюда, все они умрут. Как только станет ясно, что я пленник, весь ваш лагерь будет сожжен дотла. Нельзя допустить, чтобы моя микросхема попала в чужие руки. Я предупреждал свое командование, что вы все равно не разберетесь, как она работает, но командир сказал, что среди вас могут найтись более умные люди, чем я думаю. Похоже, он оказался прав.
Рэй гордо кивнул, а Ричер взглянул на часы.
– Сейчас половина восьмого, так? Я просплю два с половиной часа. Спутник разбудит меня ровно в десять. Можешь подождать и посмотреть.
Он растянулся на полу, подложив под голову согнутую руку. Поставил будильник в голове на без двух минут десять. Мысленно взмолился: «Только не подведи меня сегодня».
– Я отказываюсь поверить в это, – решительно произнес генерал Гарбер.
– Ваш Ричер замешан, – ответил Уэбстер. – Тут нет никаких сомнений, черт побери. У нас есть снимки, ясные как божий день.
Гарбер упрямо покачал головой.
– Сорок лет назад меня произвели в лейтенанты. Сейчас я генерал-лейтенант. Под моим началом служили многие тысячи человек. Десятки тысяч. И большинство из них я знал достаточно хорошо. Так вот, среди всех них Джек Ричер единственный, кто никогда не впутается ни во что подобное.
Гарбер сидел за столом в передвижном командном пункте, расправив плечи. Он снял плащ защитного цвета и открыл взору старый, мятый форменный китель, несущий на себе свидетельства целой жизни, проведенной на военной службе. Весь китель был увешан значками и орденскими планками. Это был китель человека, прослужившего в армии сорок лет и не совершившего за все это время ни одной ошибки.
Генерал Джонсон внимательно следил за своим подчиненным. Голова Гарбера, покрытая седым ежиком, оставалась неподвижной. Его глаза светились спокойствием. Руки удобно улеглись на стол. Голос звучал твердо, но тихо. Уверенно, словно Гарбера попросили защитить предположение, что небо голубое, а трава зеленая.
– Мак, покажи генералу снимки, – сказал Уэбстер.
Макграт открыл конверт. Вытряхнул четыре фотографии и пододвинул их Гарберу. Гарбер поочередно рассмотрел снимки, поворачивая их к тусклому зеленоватому свету над головой. Джонсон следил за его глазами, ожидая увидеть в них сомнение, затем покорность. Но не увидел ни того ни другого.
– Эти снимки можно истолковать по-разному, – наконец сказал Гарбер.
Его голос оставался спокойным. Джонсон услышал в нем военного, защищающего своего любимого подчиненного. Уэбстер и Макграт услышали посредственного полицейского, выражающего сомнение. Однако они решили, что сорок лет безупречной службы дают генералу право быть услышанным.
– Как именно? – спросил Уэбстер.
– Четыре отдельных мгновения, вырванных из непрерывной последовательности. Они могут сказать нам неправду.
Перегнувшись через стол, Уэбстер ткнул в первый снимок.
– Ричер отнимает у девушки ее вещи. Это ясно как белый день, генерал.
Гарбер покачал головой. Наступила тишина, наполненная лишь гудением электроники. Наконец Джонсон увидел намек на сомнение. Но в глазах Макграта, а не Гарбера.
Громыхая ногами по трапу, в пункт поднялся Броган. Пригнулся, входя в дверь.
– Видеозапись наблюдения, – сказал он. – Мы только что просмотрели то, что записали наши самолеты. Вам тоже следует на это взглянуть.
Пригнувшись, он вышел. Четверо мужчин переглянулись и встали. Прошли по холодному вечернему воздуху до машины спутниковой связи и поднялись в кабину. Милошевич сидел в рубашке с короткими рукавами, купаясь в голубоватом свечении ряда видеомониторов. Перемотав кассету назад, он включил воспроизведение. Четыре экрана озарились четкой картинкой небольшого поселка, снятого сверху. Качество изображения было превосходным. Как у хорошего кинофильма, но только снятого камерой, поставленной строго вертикально.
– Это Йорк, – объяснил Милошевич. – Внизу справа бывшее здание суда. А теперь смотрите.
Ткнув кнопку ускоренной перемотки, он стал следить за показаниями счетчика. Остановил кассету и снова включил воспроизведение.
– А это в миле с четвертью от поселка. Камера сместилась на северо-запад. Это плац и стрельбище.
Камера словно отъехала, давая общую панораму. На юге остались две поляны с бревенчатыми домиками, к северу от них выровненный плац. А между ними густую растительность пересекал длинный узкий шрам длиной в полмили и шириной ярдов двадцать. Камера сместилась вправо, затем изображение снова приблизилось, сфокусировавшись на толпе, собравшейся на восточном краю стрельбища. Затем надвинулась еще больше, наводясь на маленькую группу людей у коричневых матов. На экране можно было четко различить четверых мужчин. И одну женщину. Сглотнув комок в горле, генерал Джонсон уставился на свою дочь.
– Когда это было снято?
– Несколько часов назад, – сказал Милошевич. – Холли жива и здорова. – Остановив изображение, он четырежды ткнул пальцем в экран. – Это Ричер. Это Стиви Стюарт. Вот это, судя по всему, Оделл Фаулер. А жирный тип – Бо Боркен. Совпадает со снимком из личного дела, заведенного на него в Калифорнии.
