— Эй, приятель! — Утирая жирные губы ладонью, Агустино подрулил к стойке. Лег на нее грудью, скабрезно подмигнул бармену. — Как у нас тут с веселыми девочками? Сколько просят красотки в вашей эстансии за чего-как с хорошими парнями?
— Если я за твои паршивые медяки разрешил посидеть в своем баре с плошкой жареной барабульки, — лениво ответствовал бармен, посмотрел бокал на свет и неспешно отставил его на стойку, — это не значит, что я готов и дальше терпеть здесь твою гнусную харю. — С прежней медлительностью он достал из-под прилавка и с грохотом выложил на стойку револьвер. — Еще раз откроешь пасть, — в следующую тираду бармен влил все припасенное им на сегодня презрение, — и тебя полюбит веселая девочка с красивым именем Пуля.
Агустино хихикнул, открыл было рот, но ему не удалось издать ни звука. Астремадурас, бурча слова извинения, схватил за шкирку и потащил на выход объевшегося и потому не очень-то сопротивлявшегося Агустино.
Им все равно было уже пора возвращаться в полицейский участок. Начальник полиции Текесси Педро Носалес, выслушав Астремадураса, сказал так: «Я помогу. Хотя лично я и не прощаю вам девятьсот третьего года».
И пообещал что-нибудь разузнать: «Заходите через час». Так команданте Педро дал понять, что хочет остаться один не меньше чем на час. И этот час уже истек.
В кабинете Носалеса они застали несколько новых людей.
— Вот эти панамцы, Диего, о которых я тебе говорил, — сказал начальник полиции, обращаясь к человеку с длинными черными волосами, связанными «конским хвостом». Этот малый в камуфляжных штанах и черной рубашке, сидящий на краю стола Носалеса, мало походил на сотрудника полиции, пусть даже и колумбийской. А взгляд исподлобья, пронзающий Астремадураса и его людей, никак не подошел бы человеку законопослушному, влюбленному в Уголовный кодекс.
Зато другие люди Астремадурасу понравились. Священник и девушка. Девушка чем-то походила на его собственную жену, какой та была десять лет назад, — юная, невинная, набожная. Священник же был как раз таким, каким, по мнению Астремадураса, и должен быть святой отец: не высоким и сухим, как вяленая барракуда, со строгим лицом непреклонного аскета, чей облик наводит на невеселые раздумья о каре небесной, Страшном суде и неизбежности чистилища, а круглым добродушным человеком, к которому не страшно идти на исповедь и которому не жалко пожертвовать последние бальбоа… а уж тем более колумбийские песо.
— С вами мы поговорим позже, — пообещал Педро Носалес панамской делегации, поигрывая ладанками и амулетами на шее. — Занимайте очередь.
Человек с «конским хвостом», которого Педро назвал Диего, отвел взгляд от троицы гостей из сопредельного государства и посмотрел на девушку.
— Пожалуй, мы можем разрешить вам позвонить… кому, вы говорили, сеньорита? — спросил он.
За сеньориту ответил святой отец:
— Тетушке Розалии в Медельин. Ей сильно нездоровится. Говоря откровенно, сын мой, тетушка очень плоха. На все воля Господа, но мы хотели бы поддержать ее в трудную минуту словами любви и сострадания.
— Какой номер в Медельине? — сухо поинтересовался человек с «конским хвостом».
Астремадурас не мог выразить свое возмущение, ведь он не у себя дома, но в душе у панамского полицейского все кипело. Почему тут распоряжается этот прохвост с кобурой на боку, по которому, сразу видно, плачет несколько пожизненных? Невозможно себе представить, чтоб в двадцать седьмой участок зашел бы главарь какой-нибудь шайки — например, Гучо-Матадор, предводитель банды выходцев с Ямайки. Зашел бы, помахивая оружием. Да детектив Кастилио пристрелил бы Гучо на пороге!..
Вспомнив о двадцать седьмом участке, Астремадурас бросил взгляд на своих. И увидел, как детектив Кастилио, вроде бы случайно шагнув вбок, перекрывает Агустино путь к висящему на крюке пиджаку, из кармана которого выглядывает уголок бумажника.
Тем временем Диего накручивал телефонный диск. Он дозвонился до каких-то своих людей в Медельине и попросил выяснить, кто проживает по адресу, за которым закреплен номер… и он зачитал записанный на бумажке номер телефона тетушки Розалии.
«Что ж это происходит? — недоумевал Астремадурас, изводя очередной платок на утирание пота. — Почему люди приходят звонить в полицейский участок? Других телефонов в городе нет? Я слышал, конечно, о колумбийской нищете всякое, но чтоб до такого доходило… Кто б мог вообразить! И что, они каждого допрашивают, кому вдруг требуется совершить звонок по простым житейским надобностям? Пресветлая Богородица, что ж это за страна…»
— Звоните вашей тетушке. — Получив ответ из Медельина, человек с «конским хвостом» передал трубку девушке.
«А святой отец волнуется, — отметил Астремадурас. — Еще бы не волноваться, когда в этом, с позволения сказать, государстве не доверяют даже служителям Божьим, когда падре вынужден унижаться перед всякими отбросами…»
— Тетя Розалия?
Голос девушки тоже понравился Астремадурасу. Благодаря службе в полиции он стал отвыкать от родниково-чистых, от облачно нежных голосов. В основном двадцать седьмой участок оглашали хриплые и визгливые бабьи вопли.
— Я так рада, святая Мадонна, что вы сами смогли подойти к телефону! Это Летисия из города Текесси. Как ваше здоровье, тетушка Роза? Хуже или лучше? Мы с отцом Януарием из церкви Святого Антония — вы помните его? — очень волнуемся за вас.
«Девушка тоже волнуется. — И этот факт не ускользнул от Астремадураса. — Как тут не волноваться, когда тетушка больна, а ты не можешь оказаться рядом с ней, держать ее за руку… А у самой девочки рука, кстати, подрагивает… Еще бы не дрожать, если терпишь столько унижений ради того, чтобы просто позвонить больной…»
— Выздоравливайте, пожалуйста, тетушка Розалия! Мы бы очень хотели увидеть вас у себя, бодрую, резвую, веселую, как всегда, с сумками, полными гостинцев. Все мы, и я, и два брата моих, и четыре сестры мои, будем вас очень ждать. Да прибудет с вами наша любовь! Пусть утешит вас в трудную минуту наша любовь!
Астремадурас потер глаз, сделав вид, что ему туда попала ресничка. Нет, эту страну все-таки можно простить. Простить только из-за того, что в ней остались еще такие девушки…
— Все? — поинтересовался человек с «конским хвостом», когда девчушка положила трубку. — Или еще хотите куда-нибудь позвонить?
Астремадурас еле сдержался, чтобы не сграбастать этого ублюдка и не приложить лбом о стену. Да что ж за люди тут командуют в полицейском участке! И почему Педро Носалес, команданте Педро, как он себя называет, ни во что не вмешивается, будто не его это участок и не он начальник местной полиции?!
— Все. Спасибо, — поднялась со стула девушка. — Да пребудет с вами Бог!
— Вайя кон Диос, дети мои, — сказал священник, вставая и прикладывая рукав старенькой сутаны к капелькам пота на лбу.
Да, очень не нравилось Астремадурасу все, что происходило в этом колумбийском городишке. Лишь девушка и священник стали приятным исключением.
— Славная курочка! — с похабным хрюканьем возгласил Агустино, когда за девушкой и священником закрылась дверь.
— …когда откроются врата. Ибо сказано: «Cave, cave, Deus vivit». Но сказано кому? Не тем ли, кто согрешил, и не тем ли, кто задумал греховное?! Да, Господь видит все, но нет нужды бояться Его людям честным. Боюсь ли я, когда тружусь на благо семьи моей, на благо детей моих? Боюсь ли я, когда помогаю больным? Боюсь ли я, когда говорю добрые слова? Нет, я радуюсь, что Господь видит меня в этот час, оттого душе моей делается светлее…
Теперь им оставалось только ждать. Сообщение ушло, его приняли, его поймут и предпримут шаги. Место пребывания указано, количество людей, которых необходимо вытаскивать, уточнено. Необходимость экстренного вмешательства в ситуацию подчеркнута. Остается ждать.
Любовь Варыгина знала, что связной «тетушка», передав сообщение, сейчас спешно покидает страну пребывания. После такой засветки связного можно считать проваленным окончательно. Но иначе было нельзя. Да ведь и игра идет такая, что, не жертвуя пешками, а то и целыми фигурами, не победить.
А размеренный голос падре растекался по церкви, проникая в самые далекие, самые потаенные уголки здания и человеческих душ:
— …потому что все мы дети Творца. И любовь — главный дар Его. Каждого человека Творец наделяет равной долей любви. Дар тот можно истратить на себя одного. А можно делить с людьми. Дар тот можно выплеснуть сразу весь. А можно обращаться с ним бережливо. Можно, как жаждущих водой из кувшина, наделять любовью всех, кому она требуется. Дара Божьего хватит надолго, хватит для многих. И каждый решает сам, как ему поступить с даром Божьим…
Что говорит отец Януарий, понимали далеко не все — текст шел без перевода. Некоторые просто слушали, как песню на незнакомом языке, плавную батюшкину речь на испанском с цитатными вставками на латыни. Простоватое лицо священника преобразилось, осветилось изнутри и — нет уже перед вами того неказистого, смешного малоростка в сутане. Перед вами Пастырь.
