— Да, сильно не разбежишься! — с пониманием отметил Новиков.
— Но Забелину удалось сделать то, что в данной ситуации оказалось единственно правильным — он установил контакт с экипажем и убедил этих людей слушать его. Вместе они обезвредили террористов. Вот, в общих чертах, как все сложилось. Наша беда оказалась в том, что мы не смогли выявить предателя, вернее не смогли сделать это вовремя. В результате потеряли людей… — Васильев помолчал, как бы давая Новикову осмыслить сказанное — мне уже указали на наши ошибки. Я сказал, что готов отвечать. Эти обвинения, ведь, справедливы — мы руководители и должны видеть дальше других.
Новиков наклонил голову.
— Если стоит вопрос об ответственности, я тоже не был в стороне, буду отвечать вместе с вами, Сан Саныч.
— Ладно, до этого пока дело не дошло. Нам надо закончить начатое. Есть перехват разговора из Управления радиоконтрразведки. Как выяснилось, сюда в Москву приехал эмиссар радикальных исламистских кругов из Саудовской Аравии, некий Саид. Естественно, приехал не открыто, а под легендой. Его вело другое подразделение, относящееся к Департаменту контрразведывательных операций, но на каком-то этапе они его упустили. Теперь, из этого разговора выясняются две вещи: во-первых, этот Саид не просто посланец ваххабитов с толстой сумкой денег, он еще и сотрудник спецслужб. И это доказано.
Новиков внимательно слушал генерала, не упуская ни малейшей детали, его сонливость исчезла, голова стала ясной, четкой, словно выпитый кофе странным образом промыл затуманенные мозги.
— Во-вторых, — продолжил генерал — целью Саида является организация взаимодействия чеченского подполья, действующего за пределами республики. Он уже связался с Атгериевым и они обо всем договорились. Люди саудовцев с большими денежными суммами выдвигаются на Северный Кавказ, где их будет ждать заместитель Атгериева Абу Мовсаев. Там, как я понял, они определят ближайшие цели для террористических ударов, а чеченцы помогут им со своей агентурой в российских городах.
— Ясно — произнес Новиков, — надо срочно искать этого Саида.
— Да, он ключевое звено. Поэтому я и приказал не торопиться с курьером. Сейчас надо действовать осторожно. Но в тоже время и не затягивать. Я думаю, вся эта активность связана с приближающимися майскими праздниками, особенно Днем Победы. Именно в это время они хотят нанести свои удары. Кстати, где у тебя Шумилов? Прохлаждается в Нижнем? Пора бы ему заняться работой!
— Шумилов только вчера вечером закончил там все дела — с некоторой обидой в голосе за своего подчиненного, сказал Новиков, — полковник Шумилов провел очень большую работу. Благодаря ему, мы теперь знаем, как складывалась ситуация.
— Я не говорю, что он бездельник — примиряющее ответил Васильев, — знаю, что он хорошо поработал. Но сейчас люди его уровня нужны здесь, надо срочно вызвать в Москву.
— Товарищ генерал, Шумилов должен был выехать на поезде следом за курьером. Возможно, он уже подъезжает сюда.
— Хорошо, хорошо! Как только приедет, немедленно вызывайте на работу. Отдохнуть еще успеет. Отдохнем, когда закончим эту операцию. Кстати, насчет Бердюгина, где он сейчас?
— Мне доложили, что он сел на поезд «Уральск-Москва», поскольку аэропорт был заблокирован из-за угона самолета, и к вечеру будет здесь.
— Его надо брать аккуратно. Не забывайте, что он хорошо подготовлен. Для организации этого и нужен Шумилов.
— Я думал самому заняться — начал Новиков, но генерал не дал ему договорить.
— У тебя есть и другие дела, я же не могу разорваться! — сказал он с раздражением, — у нас несколько важных оперативных разработок, по которым надо немедленно принимать решения. Операция «Странники» вступает в завершающую стадию, ею сейчас плотно займутся Шумилов и Забелин. Ты продолжишь общее курирование, но большее внимание надо уделить вот этим — Васильев поднялся, открыл сейф и достал два толстых оперативных дела и одну тонкую папку, — изучи хорошенько, а потом обменяемся мнениями.
Выйдя из кабинета начальника, Новиков поспешил к себе, чтобы узнать, где в данный момент находится Шумилов. Как ему тут же доложили, полковник, действительно утром приехал в Москву и отправился на пару часов домой, чтобы привести себя в порядок. Новиков набрал домашний номер Шумилова.
Трубку взял сам Николай Поликарпович.
— Это Новиков.
— Я узнал вас, Виктор Евгеньевич.
— Не разбудил?
— Нет, я как раз бреюсь, стою вот, весь в пене.
— Когда планируешь подъехать?
— Закончу наводить марафет и буду на месте. А что случилось?
— Вечером на Ярославский вокзал приезжает Бердюгин. Его надо задержать.
— Бердюгина?
— Ах да, ты же ничего не знаешь. Бердюгин это человек, связанный с чеченцами. Он подставил всех наших ребят, в том числе и твоего Сашу Цыганкова. На его совести их гибель.
— Вот сука! Кто бы мог подумать? Он же оперативник, опытный офицер, был в Чечне… А что с Сергеем Забелиным, как он?
— Длинный разговор, не по телефону. Подъедешь, все расскажу. Но сначала надо будет провести захват предателя. С оперативно-поисковым Управлением я уже связался. На всякий случай будет еще группа спецназа.
— А может мне взять своих ребят, из отдела?
— Давай без самодеятельности! Есть порядок и будем его придерживаться. В противном случае, Николай Поликарпович, не сносить нам головы. И так проколов много!
— Понятно! Сейчас подъеду.
Фирменный поезд «Уральск-Москва» — Ярославский вокзал, 27 апреля, 19.35
Вторую ночь, уже подъезжая к Москве, Бердюгин провел без сна. Он проваливался в короткое, неглубокое забытье и тут же просыпался. Однако заснуть по-настоящему, так, чтобы отдохнуло тело, никак не удавалось. Он думал все это время о себе, Забелине, о последней операции.
Горькое чувство вины, совершенной ошибки, вдруг охватило его. Перед ним промелькнула вся его жизнь — бесконечно пустая, глупая, бесполезная жизнь бесполезного человека.
Он тот, кто предал. Человек, предавший всех. Это звучит как название шпионского детектива или боевика. Но ему не смешно!
Он думал, что Родина, друзья, семья — дело наживное, достаточно иметь лишь много денег. Но жизнь не весы менялы: десять грамм любви стоит столько-то, десять килограмм чести столько-то. Нельзя прийти, как в автосалон за машиной и выбрать себе жизнь в зависимости от полноты кошелька.
Поезд постепенно втягивался в предместья Москвы. Люберцы. Показались многоэтажные высотки, улицы, освещенные огнями и забитые машинами, снующий по тротуару народ. Это была Москва с её суетой и вечным движением. Солнце уже село, но желтый свет фонарей без труда пробивался в купе, отсвечиваясь в зеркале двери. Бердюгин не зажигал свет, ехал в полумраке.
Пришедшие в голову мысли растревожили его, и он вновь налил в стакан коньяк из почти пустой бутылки.
Итак, он ничего не достиг, ничего не добился, не стал тем, кем хотел. Он превратился только в жалкого человека, достойного сожаления. Предатель, который никому не нужен.
Парадокс состоял в том, что он не мог найти даже жалости в душе к самому себе. Как он дошел до такой жизни? Почему? Эти вопросы не давали ему покоя, и он не мог на них ответить.
Его жизнь не была чем-то особенным — особенно плохой или особенно хорошей. Рос он средней семье: папа инженер, мама преподаватель в техникуме. Все как у всех. Был октябренком, пионером, комсомольцем. Ничем не выбивался из общего ряда замечательных советских детей, из которых система готовила будущих строителей коммунизма.
Однако жизнь показывала ему, что не все так благополучно, как рисовала официальная пропаганда, не все вокруг розово и прекрасно. Оказывается, даже в их бесклассовом обществе, давно уничтожившем частный капитал, есть богатые и бедные. Расслоение, правда, не такое явное, резко бросающееся в глаза, как сейчас, но все-таки оно было.
Тогда, в далеком прошлом, в голове Бердюгина начали появляться вопросы. Почему торгаши, партийные бонзы и вся шушера, крутящаяся вокруг них, могут себе позволить иметь то, что называлось в советские времена дефицитом: хрусталь, ковры, подписные издания, продуктовые наборы. А он, в сущности, такой же гражданин, как и они, не может? Хотя те же партийные чиновники и называли его «товарищ», словно они на равной ноге, на самом деле он никогда не был им «товарищем».
Он был партийной единицей среди миллионов таких же единиц, своевременно уплачивающих партвзносы. Единица, которая никогда не попадет в цековский санаторий или получит партийный паек из закрытого спецраспределителя.
Постепенно в его душе стали стираться грани справедливости. Правда и неправда оказались трудноотличимы, слились в некоем симбиозе, и препарировать это соитие оказалось труднее, чем отделить сиамских близнецов.
