– В секретном отделе есть схема прокладки всех фидерных линий.
– Еще бы в ней разобраться, – буркнул себе под нос Черкасов и вышел из зала.
Чувствуя, как его лицо покрывается красными пятнами, Пинчук поспешно повернулся к своему терминалу.
– С чего это Черкасов заинтересовался кабелями? – спросил кто-то из дежурных офицеров у него за спиной.
– Чудит особист, – ответил другой.
Не прошло и десяти минут после визита Черкасова, как в дежурную часть вошел начальник радиопередающего центра. Усевшись за центральный пульт рядом с начальником смены, он объявил:
– Контрразведчики выдвинули версию о выведении противником «Архангельска» с боевого дежурства путем передачи на лодку ложного приказа.
После этих слов в операционном зале установилась мертвая тишина. Все офицеры изумленно уставились на начальника радиопередающего центра, и только один Пинчук продолжал тыкать непослушными пальцами в клавиатуру своего терминала.
– Я-то понимаю, что это полная ерунда, – разрядил обстановку начальник центра. – Но раз случилось ЧП, контрразведчикам непременно нужно продемонстрировать, что они тоже не зря едят свой хлеб. Короче, сейчас сюда приедут спецы из их технического отдела и будут прозванивать все кабели в поисках врезки[5]. Придется на время освободить для них рабочие места, чтобы они могли подключить свою аппаратуру.
В дежурной части ощутимо запахло паленым, как на кухне у Пинчука, когда ротвейлер Ральф, пытаясь украсть со сковороды отбивную, ткнулся мордой в зажженную конфорку. Пока еще никто, кроме самого Пинчука, не чувствовал этого запаха. Но, как только особисты обнаружат врезку и накроют возле кабеля американцев, вонь услышат все. Потому что американцы, спасая собственные задницы, сдадут его со всеми потрохами. Пусть даже те, кто подключился к кабелю, не знают его фамилии. Особистам достаточно узнать, что американцы действовали по наводке сотрудника главного штаба, и они быстро установят, кто указал америкосам место, где проложена кабельная линия. Как подставили, суки?! Неспроста ему не понравилось последнее задание! Ведь как чувствовал, что с этим долбаным кабелем можно погореть! Вот и спалился! Надо было послать Уотерса и всех остальных цэрэушников ко всем чертям! А теперь... Пинчук оборвал вихрь собственных мыслей. Теперь надо сваливать, пока еще не поздно.
Он встал со своего места и демонстративно тряхнул извлеченную из кармана пачку сигарет.
– Пойду перекурю.
Курить в операционном зале запрещалось, и намерение выйти выглядело вполне мотивированным. Тем более что дежурные офицеры периодически выходили в курилку. Однако, выйдя из дежурной части, Пинчук в курилку не пошел. Вместо этого он спустился на первый этаж, пересек опустевший вестибюль и вышел из здания. Мичман на КПП равнодушно взглянул на его удостоверение и нажал кнопку на своем пульте, разблокировав турникет. Вот идиоты! Надо было первым делом перекрыть выходы, а теперь все – поздно. Покинув штаб, Пинчук нырнул в оставленную за воротами «Ауди».
Через полчаса он был уже во дворе собственного дома. На всякий случай, чтобы удостовериться в отсутствии супруги, достал мобильный телефон и набрал номер собственной квартиры. После третьего гудка трубку сняла жена. «Вот же дура, – мысленно выругался Пинчук. – Вместо того чтобы сходить куда-нибудь, небось в телевизор пялится».
– Хорошо, что ты дома, – ответил он. – Я на Садовом столкнулся с джипом. Привези пятьсот баксов – надо рассчитаться.
Жена тут же начала зудеть про необходимость соблюдать осторожность, но Пинчук оборвал ее:
– Хватит болтать. Давай, бери деньги и приезжай. Я на Смоленской площади – увидишь.
Отключившись, он отогнал машину за угол, чтобы ее не было видно со стороны подъезда. Увидев вышедшую из дома жену, Пинчук пожалел, что назвал ей такую сумму. Но если бы сказал, что влетел всего на сто баксов, могла бы и не поверить. Знает, зараза, что у него с собой не меньше трех-четырех сотен. Ладно, хер с этими пятью сотнями. Дома у него в тайнике спрятаны еще одиннадцать штук, про которые супруга не знает.
Проводив взглядом жену, пока она не скрылась из вида, Пинчук поднялся в квартиру. Ральф, обрадованный ранним возвращением хозяина, виляя обрубком хвоста, выбежал в коридор. Заперев за собой дверь, Пинчук потрепал ротвейлера по слюнявой морде. Он завел собаку, когда начал работать на американцев, чтобы в какой-то мере обезопасить собственную квартиру от негласного проникновения контрразведчиков. Сначала держал бультерьера, но у пса оказалась не в порядке психика – пришлось усыпить. А вот к Ральфу он привязался. Пес был, пожалуй, единственным существом на свете, который принимал его таким, какой он есть, и был по-настоящему предан. Жаль, что нельзя взять его с собой. Жена что – корова старая. Да и Оксанка-любовница не бог весть какая потеря. Для этого дела бабу всегда можно найти – были бы деньги. А вот по Ральфу он действительно будет скучать.
С грустью посмотрев в черные, как маслины, глаза пса, Пинчук прошел в свою комнату, где снял с полки радиоприемник и отвинтил заднюю крышку. Под крышкой лежала перехваченная резинкой пачка стодолларовых купюр – десять тысяч, десять бумажек отдельно – еще тысяча, пластиковая карта «Америкэн экспресс» нью-йоркского банка с круглой суммой его гонораров и российский загранпаспорт с открытой американской визой, его собственной фотографией, но с другими именем и фамилией. Паспорт и банковская карта являлись своеобразной страховкой, позволяющей избежать приближающегося провала, но сейчас они не добавили Пинчуку спокойствия. Да сейчас и не время. Он расслабится позже, когда окажется за границей, в недосягаемости для родной контрразведки.
Однако надо было спешить. Его уже наверняка хватились на службе, и если еще не забили, то скоро обязательно забьют тревогу. Пинчук быстро снял с себя форму капитана первого ранга – вряд ли, да что вряд ли, теперь уж он точно ее никогда не наденет, – так же быстро переоделся в гражданский костюм, покидал в портфель первые попавшиеся в шкафу вещи. Впопыхах что-нибудь обязательно забудешь. Ладно, неважно. В конце концов у него хватит денег, чтобы купить себе все необходимое. Рассовав по карманам паспорт и деньги, бывший каперанг вышел в коридор. Задержавшись перед зеркалом, взглянул на себя в зеркало. Морской офицер превратился в гражданского руководителя. Собственное отражение ему понравилось. Властное лицо, уверенный взгляд знающего себе цену человека. Разве такого можно заподозрить в чем-либо противозаконном? Ральф жалобно заскулил, когда он запирал за собой дверь. Чувствует, скотина, что хозяин сюда больше не вернется. Все, что было связано с Пинчуком, даже фамилия, осталось в прошлом. Из подъезда во двор вышел Хиромант.
Машина была ему еще нужна, и он снова сел за руль. Трансагентство находилось в двух кварталах, и он доехал туда за пять минут. Кассовый зал, украшенный логотипами различных авиакомпаний, был пуст. Правда, следом за ним в трансагентство вошла похожая на сытую породистую кошку девица из тех, что пасутся по вечерам возле «Националя», «Метрополя» и супердорогих ночных клубов. Не глядя на него, девица прошествовала к одной из двух сидящих за кассовыми терминалами девчонок-кассиров и опустилась в предназначенное для клиентов кресло.
– Подберите мне рейс на Бали. Только не очень ранний, терпеть не могу рано вставать, – закинув ногу на ногу с явным намерением продемонстрировать обтянутое нейлоном колено, объявила она.
Хиромант хмыкнул в ответ на ее попытку привлечь к себе внимание и прошел ко второму кассиру.
– Сегодня еще есть рейсы в Штаты? – деловито спросил он.
– Да, конечно. – Кивнула девушка-кассир. – Нью-Йорк, Вашингтон.
– Оформляйте. – Хиромант протянул ей свой загранпаспорт.
– Куда летим? – улыбнулась девушка.
Еще одна! Бабы они и есть бабы. Даже билет не могут продать без своего блядского кокетства. Но в следующую секунду Хиромант сообразил, что вопрос кассира преследует чисто профессиональный интерес.
– Какой ближайший рейс, чтобы только я мог успеть в аэропорт? – спросил он.
– В Вашингтон. Вылет в 17.10 из «Шереметьево-2», – с прежней улыбкой ответила девушка.
– Вот на него и дайте. Сколько с меня?
Кассирша назвала сумму. Хиромант вынул из бумажника вложенную туда пачку купюр и, отсчитав нужное количество, протянул их ей. Но вместо того чтобы взять деньги, та уставилась куда-то ему за спину. Почувствовав неладное, Хиромант резко обернулся. От распахнутых настежь дверей трансагентства к нему стремительно приближались трое крепких мужчин.
– Стоять на месте, Пинчук! – рявкнул идущий первым молодой атлет.
Этот голос, особенно в сочетании с фамилией, которая должна была остаться в прошлом, парализовал Хироманта. Но, хотя он и не пытался встать, атлет положил ему на плечо свою крепкую руку, а двое его напарников сноровисто защелкнули на нем наручники.
