— Девка какая-то.
Григорьев сразу понял, что за «девка» стоит на площадке. Глазок у него был хороший, «панорамный». Всю лестничную клетку видно. Она была пуста. Не считая хрупкой, похожей на подростка, девушки.
— Кто такая? — спросил Гена у Алексея Алексеевича.
— Понятия не имею. Обмерщик и есть, наверное. Откройте, спросите.
Гена кивнул Алексею Алексеевичу.
— Простите за неудобство. Пройдите пока в комнату. Не люблю, когда за спиной стоят.
— Конечно, я понимаю, — тот кивнул. — Вы бы ее впустили, пусть обмерит что надо. Вы пришли и ушли, а я без шкафов останусь.
Сказал и пошел в комнату.
Гена же наклонился к двери.
— Кто?
— Обмерщик, — пискнула девушка.
Гена повозился с замками, но справиться с хитроумной системой запоров не смог. Вздохнул тяжко:
— Алексей Алексеевич! — И снова двери: — Минуточку, девушка. Алексей Алексеевич! — Он прошел в комнату и остолбенел. Григорьев дремал, сидя в кресле. Бокал в руке опасно наклонился, вот-вот коньяк прольется. Гена тронул Алексея Алексеевича за плечо. — Проснитесь.
— А? — встрепенулся тот.
— Откройте, я с вашими замками справиться не могу.
— Да, конечно. — Алексей Алексеевич поднялся, глотнул коньячку, взял бутылку, пошел в прихожую, наполняя бокал на ходу. — Обмерщик? Я так и думал. Пусть обмеряет, что ли?
— Нет, — покачал головой Гена. — Простите, но не могу. Потом вызовете еще раз.
— Неужели вы, такой здоровый кабан, боитесь девицы метр пятьдесят ростом?
— Дело не в ней.
— А в ком же?
— В вас.
— Ах, вон что… Ну, ладно тогда. Если во мне, то ладно. Я просто подумал…
— Вы дверь откройте, — напомнил Гена.
— Да, хорошо. — Алексей Алексеевич принялся поворачивать замки. — Все.
Гена протиснулся к двери, держа пистолет на изготовку. Подергал ручку.
— Не открывается.
— А вы засовчик поверните.
— Какой еще засовчик?
— Вон тот, внизу…
Алексей Алексеевич наклонился вперед, наваливаясь грудью на пистолет. Гена подался назад, механически повернул голову, отслеживая движение руки Григорьева к «засовчику», и в этот момент ему на голову обрушилась коньячная бутылка. Гена рухнул, как подкошенный.
Алексей Алексеевич повернул засов, толкнул дверь.
— Привет. — За несколько секунд он вдруг постарел и осунулся. — А ко мне тут Холтофф зашел. Мы с ним коньячку выпили, — кивнул на распростертое под ногами тело Гены.
Женя повисла у него на шее, принялась покрывать поцелуями лицо.
— Как ты?
— Нормально.
Следом за Женей в квартиру ввалились Боксер и Вячеслав Аркадьевич. Боксер, вытащив пистолет, прошелся по комнатам.
— Там чисто, — сказал Алексей Алексеевич. — Остальные в аэропорт поехали. Петя Савинков, гад…
Он сунул руку под халат, помассировал грудь, потом прислонился к стене, начал вдруг заваливаться на бок. Вячеслав Аркадьевич едва успел подхватить Григорьева. А тот ловил воздух широко раскрытым ртом. Глаза у него были белыми.
— «Скорую»! — крикнул Мало-старший, укладывая Григорьева на пол.
— Адрес… — хрипел Григорьев. — Новоарбатский переулок…
— Молчи, — говорил быстро Вячеслав Аркадьевич. — Тебе сейчас вредно говорить.
— Художник… Новоарбатский… восемь…
— Я понял, понял.
Алексей Алексеевич боготворил свое дело и, даже умирая, не мог позволить, чтобы такой красивый план сорвался из-за пустяка вроде сердечного приступа.
Прибывшая через семь минут «Скорая» увезла Алексея Алексеевича в больницу с диагнозом «обширный инфаркт на фоне острой сердечной недостаточности».
Женя потерянно стояла в углу, повторяла только:
— Я не могу ехать. Теперь я не могу ехать. Я должна быть рядом. Я не могу ехать.
Вячеслав Аркадьевич подошел, обнял девушку за плечо:
— Женя, я вас понимаю. И заменил бы, если бы была возможность, но сейчас переигрывать что-либо уже поздно. Помогите мне. Сделайте одолжение. С Алексеем Алексеевичем все будет в порядке. Самые лучшие лекарства, самые лучшие врачи. Я обещаю. Вы сможете звонить ему в больницу, как только он немного оправится. Не волнуйтесь. Кстати, вы ему кто? Дочь?
— Жена, — ответила тускло девушка.
Завозился лежащий у стены Гена.
— Боксер, отвези Женю в аэропорт. А с этим, — Вячеслав Аркадьевич кивнул на окровавленного налетчика, — я сам разберусь.
* * *
В аэропорту, перед самым досмотром, Паня отозвал Владимира Андреевича в сторону. Щелкнув замками кейса, поднял крышку.
— Смотрите, Владимир Андреевич, и решайте.
— Я посмотрю, — кивнул Козельцев, улыбнувшись. — Но не потому, что не доверяю вам или сомневаюсь. Просто хочу увидеть икону.
Паня не соврал. В чемоданчике действительно лежали только икона и пасхальный Фаберже в красивой коробочке. И насчет иконы не соврал тоже.
— Начало века, — не без некоторого пренебрежения заметил Козельцев. — Дешевка.
— Для кого как. Тот, кому она нужна, платит. Дело заказчика — заказать, наше дело — удовлетворить спрос.
Козельцев захлопнул крышку кейса.
— Если вашему заказчику понадобится еще что-нибудь подобное, дайте мне знать. Десятка два-три я ему легко обеспечу. Оптом.
— Хорошо, — серьезно кивнул Паня.
— Ну что, пошли? — мотнул головой Владимир Андреевич.
Когда Паня поднялся на борт самолета, Козельцев уже сидел в кресле и улыбался. Кейс лежал в багажном отделении для ручной клади.
— Вот так, — не без некоторой рисовки заметил Владимир Андреевич.
Паня серьезно кивнул:
— Надеюсь, что и в Одессе все пройдет гладко.
— Пройдет, не беспокойтесь.
За время полета они успели обсудить достоинства нескольких авиакомпаний, в частности «Туркиш эйрлайнз», самолетом которой Козельцеву предстояло лететь в Москву.
— Все-таки взяли билет? — искренне удивился Паня. — Я за вас рад.
Через два с половиной часа он имел возможность убедиться в том, что Владимир Андреевич не преувеличивал собственное влияние. Глядя, как Козельцев, благополучно миновав таможню, поднимается по трапу круизного лайнера, Паня набрал номер мобильного и сказал всего одну фразу:
— Он на борту.
Стюард, стоявший у входа и державший в руке пачку буклетов, улыбнулся Козельцеву. Он был не слепой и не дурак и прекрасно видел, какие люди плывут этим рейсом.
— Позвольте, я вам помогу? — Он взял билет, посмотрел номер каюты. — Палуба «С». В центре, по правому борту. Спуститесь по трапу на одну палубу, затем направо, к корме. Каюта 16-С. Полулюкс. На случай, если вы собираетесь принять участие в аукционе, — стюард протянул буклет.
— Простите, а нельзя ли доплатить и поменяться на люкс? Или на полулюкс, но палубой выше? — Козельцев взял буклет и сунул в карман.
— Извините, — вежливо улыбнулся стюард. — Ничем не могу помочь. Все каюты заняты.
Козельцев вздохнул, развел руками:
— Видно, судьба. Ничего не поделаешь.
Он спустился на палубу «С», отыскал свою каюту — двухкомнатную, приятную, но менее престижную, нежели такие же каюты палуб «А» и «В».
Лайнер ему понравился. Помимо того, что здесь подбиралась неплохая компания, на судне можно было очень недурно провести время.
Владимир Андреевич открыл чемодан и принялся распаковывать вещи, когда в дверь постучали.
— Войдите!
В каюту заглянул подтянутый молодой человек в штатском костюме.
— Добрый вечер, — поздоровался он.
— Добрый, — кивнул Владимир Андреевич. — Чему обязан?
— У вас должен быть кейс для меня, — сообщил молодой человек.
— Кейс? Не понимаю, о чем вы.
Парень в штатском улыбнулся.
— Не беспокойтесь. Моя вахта начинается в полночь, поэтому я в штатском. Кейс вам должен был передать некий Слава. Прозвище — Паня. В кейсе пара предметов антиквариата.
Козельцев кивнул, положил чемоданчик на кровать.
— Пожалуйста. Только тут всего один предмет антиквариата. Второй можно отнести лишь к «новоделам».
— Я знаю, — кивнул молодой человек. — Но об этом необязательно говорить вслух. — Он забрал чемоданчик, улыбнулся еще раз. — Желаю приятного путешествия.
— Спасибо. Да, когда устроители намереваются провести аукцион?
— Завтра вечером.
— Хорошо. Благодарю.
Молодой человек кивнул и вышел из каюты. Если бы Козельцев мог проследить его дальнейший путь, он очень удивился бы. Офицер поднялся на верхнюю палубу, прошел на корму, открыл кейс. Подождав, пока луч прожектора, обшаривающего ночной порт, уйдет в сторону, он бросил яйцо и икону в воду. Отменная копия Фаберже стоила дорого. Икона-«новодел» куда дешевле. Но деньги сейчас не играли роли.
После этого молодой человек спустился в люкс, расположенный прямо над каютой Козельцева. Здесь он застал Пепла и Женю.
