…Хотели бы добить — добили бы сразу… Они сами испугались, уехали. Раны, похоже, несерьезные… Но все равно — надо перевязать. А для этого нужно идти домой. А домой-то идти не хочется — страшно!
Березов повернулся спиной к своему подъезду и побрел прочь. Была у него одна нора, где можно спрятаться. Без комфорта, но надежно. Там есть аварийный запас: консервы, выпивка, сигареты и деньги. Даже два армейских индпакета. А главное — о ней никто не знает!
Березов курил в кулак и шел, что называется, огородами — внутри кварталов. Идти ему было не очень далеко. Обожженная пулей шея горела. В голове вертелось дурацкое слово: нескладуха.
А вот Шурупу повезло меньше. Вернее — совсем не повезло Шурупу. Всю жизнь свою — и на воле, и у хозяина — он противился мокрухе. Может, потому и не набрал должного веса в блатном мире. По воровской биографии и отсиженным срокам вполне тянул на авторитет. А твердости и жестокости не хватало. Потому, видать, и карьера воровская не сложилась.
…После выстрела в Никиту Кудасова отзвонился Шуруп как положено, сообщил, что дело сделано. Потом расплатился с ростовским и отвез его на Московский вокзал. Там и расстались. Молча, без рукопожатий и лобзаний. Чего ж лобзаться с мокрушником. Дело-то злодейское на пару совершили. Тошно было на душе у Шурупа. Считал он, что за злодейское убийство еще придется ответ перед Богом держать. Не то чтоб религиозен был, нет. Но мокрое за большой грех считал.
Поехал Шуруп на Гражданку, в съемную хату, где они с ростовским стрелком до выстрела жили. Купил водки, пива… Набрался быстро, как был в одежде, так и рухнул на продавленный диван. Как вошли в квартирку два человека, он, конечно, не слышал.
Вошли два отморозка. Два наркомана. За дозу черного[43] и мать родную не жалко. Стукнули Шурупа по голове четыре раза молотком… Вот и все.
— Ты чего такой смурной, Федорыч? — спросил Блинов.
— Да ничего… устал, замотался. Слушай, Саша, может, водочки вмажем? Снимем стресс.
Чайковский посмотрел на Блинова. Они сидели в восьмерке майора у Смольнинского РУВД. Старший лейтенант кивнул головой без особого энтузиазма: можно. Про себя Сашка подумал, что майор темнит и не в усталости тут дело. Еще в адресе, где изымали ствол, Блинов почувствовал искру высокого напряжения, проскочившую между Чайковским и Обнорским, уловил какую-то фальшь в поведении майора. Что-то такое, за что трудно зацепиться… У нормального опера есть чутье на такие вещи… Трудно зацепиться, но что-то там было…
— Можно, — кивнул Блинов. И подумал, что Федорычу хорошо: он холостяк, никто его за запах не пилит.
— Хорошо тебе, Федорыч… ты холостяк. А меня вот Лорка, как приду подшофе…
— Да, мне хорошо, — перебил Чайковский. — Вот от тебя жена уйдет — и тебе хорошо будет.
Блинов промолчал, он не мог понять, шутит майор или нет. Чайковский произнес свою реплику совершенно бесстрастно… Но что-то за этим стояло. Блинов промолчал. Они взяли в кооперативном ларьке пол-литра, две бутылки «Балтики» и плавленый сырок. Заодно сделали внушение стайке нетрезвых юнцов, которые били стекла трамвайной остановки. И снова Блинов отметил какое-то особое ожесточение Чайковского. Салагам достаточно было отвесить несколько затрещин, но майор бил по-настоящему, в полную силу… Да, дела!
Они просидели почти час в салоне восьмерки около подъезда старшего лейтенанта. Выпили, поболтали… Основной темой разговора был выстрел в Никиту Кудасова. В оценке происшедшего опера проявили единодушие: беспредел. Отвечать нужно аналогично… Дружно поругали начальство — от своего гувэдэшного до кремлевских блядей.
Сашке показалось, что майор отошел. Он спросил:
— Так чего ты, Виктор Федыч, такой взведенный был сегодня?
Чайковский сильно затянулся сигаретой. Вспышка подсветила плотно сжатые тонкие губы, резкие складки, расходящиеся от носа.
— Противно, Саня… тошно. Он замолчал. Блинов ждал продолжения, но майор молчал.
— Поясни, Федорыч.
— Ты, Саша, сколько уже служишь?
— Считай — четыре года. Пролетели — не заметил.
— А я пятнадцать… уже пятнадцать. А кажется — двести. И вижу, сколько народу наша служба уже искалечила… и сколько еще искалечит. Ты Сашку Зверева знал?
— Э-э-э… какого Зверева?
— Ясно. Не знал. Ладно, когда-нибудь расскажу его историю. Может быть, расскажу… — Майор сделал глоток пива из горлышка. — А что противно? Нам с тобой нужно сволочей закрывать. А мы вместо этого приземлили нормального мужика. Раз в год встречаешь среди нашей грязи нормального человека — и на тебе!
— Погоди, товарищ майор. Ты кого имеешь в виду — журналиста? Так ствол-то, извини, тут как тут… Посидит немного — умней станет.
Чайковский усмехнулся, вытащил новую сигарету.
— Ствол, говоришь? Ствол — это, конечно, причина…
— А что — не было ствола?
— Может, и не было, — сказал Чайковский совершенно непонятную фразу. Щелкнул зажигалкой, прикурил.
Рядом с восьмеркой затормозил милицейский «УАЗ». Двое в бронежилетах, с автоматами, выпрыгнули наружу.
— Выйдем из машины, граждане, предъявим документики, — сказал крупный усатый сержант.
— Свои, сержант, — ответил Блинов и показал удостоверение. Усатый козырнул. То, что свои, он понял даже без ксивы — по интонации, по уверенности Блинова. Менты сели в «УАЗ», уехали. Да и Сашка вскоре пошел домой. Лора уже спала, и никаких препирательств по поводу выпивки в ту ночь не было.
А майор Чайковский купил по дороге еще бутылку водки. Приехал к себе и напился, как говорил военный переводчик Обнорский, в три звезды. Майор сидел на расстеленном диване, пил водку, иногда матерился и скрипел зубами. Заснул он одетый. Во сне громко стонал.
Саня Блинов отвез изъятое на обыске оружие в ЭКО. И козе понятно, что «парабеллум» боевой… да и патроны не игрушечные. Но пока не будет заключения экспертизы, пистолет считается предметом, похожим на пистолет. Перед трассологической и баллистической экспертизами поставили минимальный стандартный набор вопросов:
1. Является ли представленный на экспертизу предмет огнестрельным оружием?
2. Являются ли представленные на экспертизу предметы (количество — 8 (восемь) штук), похожие на патроны, боеприпасами?
3. Имеются ли на представленных предметах отпечатки пальцевых капиллярных линий? И, если имеются, кому они принадлежат?
4. Прошу провести баллистическую экспертизу представленных предметов и сделать проверку по уже существующим уголовным делам по СПб и РФ.
На первых два вопроса старший лейтенант получил ответ быстро. После беглого осмотра предмета, похожего на пистолет ему накатали «Справку эксперта». Заключение было однозначным: пистолет является огнестрельным оружием, патроны — боеприпасами. К стрельбе и то и другое пригодно.
«Справка эксперта» — служебный документ и в уголовное дело не подшивается. Позже будет нормальное, полное и подробное заключение экспертизы. Быстро его не сделаешь — необходимо произвести отстрел оружия, направить стреляные гильзы и пули в региональную пулегильзотеку, потом в центральную, в Москву, и дождаться ответов. Пройдет, скорее всего, пара недель… а обвинение-то нужно предъявить в три дня. Даже если упаковать клиента по 90-й статье на десять суток в СИЗО — и то можно не успеть… Но для этого-то и существует «Справка эксперта».
Со справкой старший лейтенант Блинов поехал в Смольнинское РУВД. Усталый, невыспавшийся следак предъявил Андрею Обнорскому обвинение по статье 218, части 1 УК РФ. И вынес постановление об избрании меры пресечения — заключении под стражу.
— Надо же, — сказал он, заполняя бумаги, — а у журналиста-то день рождения сегодня. То-то подарок.
И засмеялся.
В тот же день, тридцатого сентября, помощник прокурора района санкционировал постановление следователя.
В этот день в опечатанной квартире Обнорского часто звонил телефон. В пустом помещении привычный звук казался исполненным скрытого смысла… Электронное мурлыканье стелилось над пыльным паркетом, над раскрытой, но непрочитанной книгой, над незаданным вопросом, над бесконечной снежной равниной, по которой несется спецэшелон МВД N 934… Звук достигал задернутых штор и засыпал в их тяжелых складках.
— Ты слышал звук телефона в пустой квартире?
— Нет, никогда.
Антибиотик был вне себя. Все последние дни дела шли из рук вон. Началось с идиотской смерти Гургена и Резо в Москве. Событие вроде бы весьма далекое от Питера… ан нет! Не все так просто. Смерть короля всегда и везде вызывает некие перемены, возмущения среды. Да и на похороны пришлось лететь. Похороны вора законного — дело серьезное. Один из легальных поводов собраться авторитетным людям.
Не хотелось Палычу лететь! Не хотелось. Но и не лететь нельзя — не так поймут. Полетел… Гургена с почестями опустили в землю. Речи произнесли какие положено. И воры, и спортсмены, и певец народный Иосиф. И депутаты думские отметились. На ментовских операторов с видеокамерами все плевали — пусть снимают… Резо тоже досталась доля почестей. Хоть и поскромней, чем Гургену, но все же побольше, чем иному госдеятелю. Только что почетный караул не салютовал…
