– Е-ерш! Остановись, братишка-а! Это же Волкодав! Остановись, Христа ради!
Меня будто ошпарило кипятком. Я оставил в покое первого и вскочил на ноги весь во власти недоумения, плавно перешедшего в транс, – мне показалось, что я его узнал!
– Андрей, что с тобой?! – Второй отбросил в сторону автомат и шагнул ко мне. – Ерш, я Сидор. Вспомни Южную Америку, вспомни, как мы искали твою жену и сына. Братишка…
Жену и сына? Жену…
– Сидор… – Мой голос почему-то стал чужим. – Я… я не все помню… я забыл… Сидор… Нет, не могу… вспомнить… Кто я?
– Андрей Карасев, а кликали тебя Ерш, – торопливо говорил Сидор, бледный от волнения. – А это Волкодав. Да что с тобой, в конце концов?!
В моей голове будто засверкали молнии; в висках появилась стреляющая боль. При неверном свете зарниц голова Сидора как бы раздвоилась: одна осталась на месте, а вторая вдруг проявилась в моем "третьем глазе", в подсознании. Сидор!
– Мне кажется, ты был моим инструктором в каком-то лагере… да, действительно, в Южной Америке… – Я напрягся до ломоты в висках. – Сидор… а еще… если я не ошибаюсь, Акула…
– Да, да! – Сидор расслабился и порозовел. – Акулькин, Акула!
– Но тебя не помню… – обратился я к уже снявшему маску Волкодаву; тот вообще остолбенел и, едва дыша, смотрел на меня во все глаза. – И жену… сына… тоже не вижу… – Я обхватил голову руками. – Не вижу! Я все забыл… Забыл! У меня амнезия…
– Амнезия? – переспросил Сидор.
Он хотел еще что-то сказать, но тут раздался топот ног, и в комнату-бар ввалились вооруженные парни, похожие на киношных десантников. Во главе их был мужчина в годах с жестким сухим лицом и глазами потревоженной змеи, холодными и беспощадными.
Увидев его, Сидор-Акула и Волкодав дружно подтянулись и опустили руки по швам.
– Значит, нашли… – пробормотал он себе под нос, взглянув на них лишь мельком. – Отлично… – Он подошел к лежащим. – Они живы?
– Шевелятся, товарищ полковник, – не очень уверенно ответил Сидор.
– Шевелятся, да не все. – Полковник подошел к татуированному. – Ну, по этому пусть псы плачут.
Он посмотрел, как приводят в сознание Александра и хозяина виллы, а затем, будто что-то вспомнив, круто обернулся и направился к дивану, где сидел, положив руку на сердце, Сеитов.
– Полковник… – выдохнул тот с видом обреченного.
– Здравствуй, Амирхан. Давно не встречались.
– Давно… – словно эхо откликнулся Сеитов.
– На пенсии?
– Да.
– В коммерцию подался?
– Куда денешься, такова жизнь…
Со стороны могло показаться, что беседуют два старых добрых приятеля, встретившиеся после длительной разлуки. Но при ближайшем рассмотрении в их неспешном, несколько вялом разговоре чувствовалась какая-то странная напряженность, какой-то подтекст, неизвестный непосвященным.
– …И ты решил поправить свое финансовое положение… – буднично нудил полковник.
Сеитов отрицательно покрутил головой:
– Вы ведь знаете, что это не так. Мне приказали…
– Да, знаю. Наша служба заканчивается только на смертном одре. – Полковник стоял, покачиваясь с носков на пятки. – Но ты, надеюсь, не забыл и другие наши правила?
– Я готов, – просто ответил Сеитов. – Сердце все равно ни к черту. Уж лучше сразу… чем валяться бревном после третьего инфаркта.
– Ты мне всегда нравился, Амирхан.
– И я вас уважал, товарищ полковник.
– Прости…
– Ничего не попишешь – служба…
Полковник в раздумье пожевал тонкими жесткими губами, затем мрачно кивнул и посмотрел в мою сторону.
И отшатнулся, будто его что-то оттолкнуло.
– Ты-ы?! Карасев, ты жив?!
– Он вас не узнает, товарищ полковник, – поторопился сказать Сидор. – У него амнезия.
– А почему вас так удивило, что он жив? – вдруг резко спросил до сих пор молчавший Волкодав.
– Так, пора сворачиваться, – деловито сказал быстро совладавший со своими нервами полковник, будто и не услышал вопрос. – Все вниз! – приказал он тем, кто прибыл с ним. – Этих заберите, – указал на хозяина виллы и Александра – на них уже надели наручники и тщательно обыскали.
– Почему удивило?! Я прошу ответить на мой вопрос. Сейчас, – снова подступил к полковнику Волкодав, наливаясь кровью, когда в комнате остались лишь я, он, Сидор и совершенно безучастный ко всему Сеитов; труп татуированного можно было не считать.
– Я и сам узнал недавно, – отрезал полковник, не спуская с меня глаз.
– Что вы узнали? – не унимался Волкодав.
– Самолет, в котором Карасев летел к семье, разбился в горах, и он погиб. Так мне сказали…
– И все?
– Все, черт возьми!
– Его никто не искал?
– Этими вопросами занимается другой отдел. И тебе это известно.
– А где его семья? – Волкодав буквально сверлил полковника гневными глазами.
– Сначала вывезли в Непал, но потом, когда пришло известие о его гибели, жена забрала ребенка и ушла из дома, приобретенного для нее нашей резидентурой.
– Так они до сих пор в Непале?
– Нет. Когда я уезжал в Грецию, отдел внутренней безопасности получил сигнал, что его жену якобы видели уже в родных краях.
– А с какой стати ОВБ занимается таким совершенно несвойственным его функциям вопросом?
– Я сам удивился, но мне было тогда недосуг покопать поглубже.
– Недосуг?! – Волкодав даже захлебнулся словами от гнева. – Ни хрена себе! Может, вам недосуг выполнять и другие ваши обещания?
– Не забывайся! – Полковник отвел от меня глаза и с угрозой посмотрел на Волкодава. – Уж тебе грех на меня жаловаться.
– Извините… – Волкодав с огромным трудом взял себя в руки; скрипнув зубами, он сплюнул и потупился.
На лице полковника появилась целая гамма чувств: от начальственной ярости, некоторого высокомерия, апломба до легкого сожаления, неловкости и даже чего-то отдаленно напоминающего опасение. Похоже, вынужденное смирение Волкодава его даже напугало.
– Кто я? – Мой голос почему-то стал неестественно напряженным и хриплым.
– Ты один из нас, – помедлив, ответил полковник.
Я заметил, как Волкодав и Акула многозначительно переглянулись.
Полковник тоже засек этот короткий безмолвный диалог и поторопился добавить:
– Ты был зачислен в состав спецгруппы ликвидаторов военной разведки… для выполнения одного очень ответственного задания. Затем тебя и твою семью отправили в Непал… скажем так – на время локализации определенного конфликта между некоторыми ветвями власти. И чтобы уберечь тебя от возможных контрдействий наших противников. Потом случилась эта катастрофа…
Он явно что-то недоговаривал. Волкодав бросил быстрый взгляд на безучастного Сеитова, будто хотел у него что-то спросить, но промолчал.
Я его понял.
– Кто вам отдал приказ на мою ликвидацию? – Я подошел к Сеитову почти вплотную и стал так, чтобы видеть всех находившихся в комнате.
– Я должен отвечать? – устало и обречено проговорил – точнее, прошептал – он, обращаясь к полковнику.
– Карасев, нам нужно уходить, – приказным тоном сказал полковник. – Мы его допросим позже.
– Я чересчур долго ждал этого разговора, – отрезал я, нимало не реагируя на начальственный тон полковника. – Говорите, – кивнул я Сеитову.
– Нет! – почти выкрикнул полковник. – Мы уходим немедленно! Я запрещаю! Или ты, Карасев, подчинишься приказу, – в его голосе явственно прозвучала угроза, – или…
– Или нас всех отсюда вынесут вперед ногами, – бесцеремонно вмешался Волкодав. – Вы забыли, что у Ерша амнезия. – Он недобро ухмыльнулся. – И на ваши приказы он может хрен забить. А его возможности вам хорошо известны.
– Это государственная тайна! – Полковник побагровел. – Даю слово офицера, что все касающееся тебя, Карасев, ты узнаешь. И поверь, если кое-кто и впрямь начал на тебя охоту, он будет иметь дело со мной…
В этот момент он был страшен, как раненый тигр.
Я посмотрел на Волкодава. Он успокаивающе кивнул – мол, все нормально, полковник говорит правду. Я ему почему-то поверил…
Теплоход монотонно резал сине-черные водные пласты, оставив Грецию далеко позади. Блеклое солнце уже почти не грело, а лишь оживляло морской пейзаж, кое-где скупо золотя гребешки волн. Даже неугомонные чайки, при ясной погоде обычно оживленные и крикливые, лениво и почти безмолвно кружили в вышине, будто в раздумьях – а не возвратиться ли на побережье, чтобы понежиться на все еще отдающей за лето накопленное тепло земле?
Осень была на исходе.
Несмотря на прохладную погоду, я, Волкодав и Акула устроились на верхней палубе в шезлонгах, укутавшись, как древние старцы, в пледы. Для согрева мы пили что-то иностранное и очень крепкое; я лишь пригубливал – за компанию…
Из Афин мы убрались тем же днем. Меня немного подгримировали, выдали соответствующие документы, и уже через двое суток мы сели на русское пассажирское судно, направляющееся в Новороссийск. Наше появление на теплоходе осталось незамеченным – в Средиземном море штормило, и большинство пассажиров страдало от морской болезни. Так что им было не до нас.
