Вспоминая о том странном фортеле Муллы, Медведь ухмыльнулся. Ухмылка вышла слишком кислая, ведь его мысль перескочила на печально известного в воровских кругах полковника Беспалого. Североуральскую зону, возглавляемую Беспалым, воры всего Севера называли «плавилкой», потому что во время пребывания там даже самый стойкий человек превращался в шлак или, в лучшем случае, в оплавленный комок нервов.
Все началось, когда власти решили открыть беспощадную борьбу с воровской элитой. В шестидесятых годах просуществовавшая десятилетия система ГУЛАГа расформировалась, и на ее основе были организованы лагеря, имевшие и разные названия и назначения: общего режима, строгого, особого и… В последних преимущественно помещались законники и авторитеты, которых решено было изолировать от общего контингента. Предполагалось, что новички будут освобождены от влияния закоренелых преступников, и это поможет им быстрее вступить на путь истинный.
Получилось как раз наоборот. Воры, десятилетиями правившие железной рукой, внезапно были удалены из общих зон. Но свято место пусто не бывает; немедленно власть взяли в свои руки самые активные из бандитов, гоп-стопники и прочие отморозки. Кроме того, ряды отщепенцев пополняли ссученные законники, которые, предав старые идеалы, жили по принципу — чем хуже, тем лучше.
Начался беспредел. Особенно доставалось в сучьих зонах блатным. Санкции по отношению к ним поощрялись администрацией. Власти же ввели в зонах позорный обычай опускать провинившихся. Если в лагерях с особым режимом процент опущенных редко превышал полтора года и пополнялся обычно «голубыми» и получившими срок за насилие малолеток, то в обычных зонах количество петухов доходило до двадцати процентов.
Наконец была проведена исправительно-трудовая реформа, поделившая места лишения свободы по режимам. До этого события для всех зэков существовал один тип лагерей. Исключение составляли лишь экспериментальные зоны. Колонии разбили на общий, усиленный, строгий и особый режимы. Рецидивистов изолировали от первоходок, дабы они не оказывали тлетворного влияния на случайно оступившегося человека. Зоны общего и усиленного режима лишились опыта принудительной коллективной жизни, которая вырабатывалась десятилетиями. Все блатные законы и традиции вместе с ворами в законе перекочевали в строгий и особый режим содержания.
Избавившись от блатного авторитета, администрация лагерей быстро сформировала отряды активистов — секцию профилактики правонарушений. В секцию вошли зэки, решившие трудом и наушничеством заслужить досрочное освобождение. Таких продолжали называть суками, но вскоре им дали новое имя — козлы. А суки, надев красные повязки, принялись кулаками направлять мужиков на трудовые подвиги, а также собирать по зоне дань. Но теперь остановить сучьи отряды уже никто не мог. В козлиные, или красные, зоны пришел беспредел.
Именно здесь стали зэков наказывать изнасилованием. В прежние годы в лагерях воров опускали очень редко. Как правило, в петухах ходили пассивные гомосексуалисты и целкарики, но теперь петушиный угол стал усиленно пополняться новыми кадрами. В козлятниках насиловали и за отказ работать, и за воровство, и за карточный долг, да и просто за красивые глаза…
Медведь зло ухмыльнулся. Ночной соловей продолжал накручивать свои рулады, охмуряя немую самочку. С неба вместе с лунными лучами падала прохлада. Боль в боку немного отпустила. Наверное, воспоминания отвлекли. Дышалось легко, чисто. Где-то недалеко хрустнул сучок. Кто-то из охранников вышел проверить, куда делся хозяин.
Совсем как на зоне… Только там вертухаи ловят мысли и желания барина да кума, а тут его быки стараются уловить флюиды настроения старого хозяина…
Неожиданно думы о старом законнике-татарине помогли. Медведь почувствовал, что решение, которое, хоть и назревало, — особенно после благоприятного отзыва Муллы о Варяге, — окончательно оформилось в его мозгу только сейчас. Варяг?! Почему бы и нет? Надо попробовать. Особенно сейчас это важно, когда неожиданно все стало так круто меняться. Егор в последнее время на коне. Пользуясь близостью к советникам Горбачева, его старым приятелям еще по президиуму Академии наук, он настойчиво внушает им мысль о необходимости разрешить мелкое предпринимательство, также широко возродить кооперативы, а там на их базе создать крупные частные предприятия. Начинать двигаться к рыночной экономике. Он говорит, в Кремле готовятся очень важные решения на этот счет, советует взять под свой контроль, или, как сейчас принято говорить, под свою «крышу», новые кооперативы, от ресторанов до парикмахерских, от домов моды до мастерских по ремонту автомобилей… И так потихоньку, мало-помалу объединить всю эту мелочь в одну гигантскую империю… В русскую мафию… В настоящую сильную мафию.
Но он, больной старик, уже этого всего не потянет. Пока тянет, надежные помощники есть, но пройдет три года — пять лет, законники войдут во вкус новой жизни, богатой жизни, когда начнут ворочать миллионами и миллиардами долларов, — вот тогда и настанет самый страшный, самый опасный час — испытание большими деньгами. Не все его сумеют пройти достойно. Понадобится очень сильный, очень авторитетный, очень крутой смотрящий. И остановить свой выбор на подходящем кандидате надо уже сейчас. Пока есть в запасе еще несколько лет. И ошибиться в выборе нельзя. Ошибка может стоить большой крови. А большего кровопролития, чем было все эти десятилетия, Медведь допустить не мог.
Он встал со скамейки и решительно двинулся к дому. Не будем до утра откладывать дело, звонить нужно прямо сейчас.
Георгий Иванович позвонил Лису немедля, хотя времени уже было около двух ночи, но коли важное решение принято, то промедление только повредит. Лис отозвался сразу. В трубке громко звучала музыка, слышался отдаленный звон бокалов и женские веселые визги, и Медведь — не с завистью, но просто с сожалением — понял, что его молодой соратник гуляет на всю катушку.
Медведь и впрямь не завидовал. Прошло уже то время, когда атмосфера буйного веселья вызывала в его жилах бурление крови. Увы, не только болезнь мешала наслаждаться тем, что раньше было самым привлекательным. Годы не оставили иллюзий, а простую истину, что жить надо не для того, чтобы есть и пить, а пить и есть надо для того, чтобы жить, — понимание этого наконец-то пришло.
Но сожаление об утрате простых житейских радостей оставалось.
Медведь, стараясь, чтобы его голос четче пробивался сквозь какофонию бурного веселья на том конце провода, объяснил Лису задачу. Тот заверил, что завтра же с самого ранья займется этим делом.
Но Лис безнадежно проспал — продрал зенки в двенадцатом часу дня в незнакомой квартире. День стоял ясный. Долго пялясь на солнечную муть сквозь тонкие занавески, в первые секунды он не мог понять, что такое находится рядом с ним на подушке. Потом мутная пелена спала с глаз, и он ясно увидел лицо спящей рядом с ним незнакомой телки.
Он сел на край кровати, ощутив тут же болезненные толчки в висках. Череп был словно налит свинцом, сердце ныло. Он подумал было о таблетки валидола, но тут же отбросил дурную мысль. Валидолом хорошо было закусывать на зоне, сейчас нужны не таблетки, а стопочка ледяной водки. Или, на худой конец, стакан пивка.
Он снова посмотрел на лежавшую рядом девицу. Кажется, ее звали Люськой, и что-то еще такое она ему лепила ночью?.. Ах да, нализалась до чертиков и все убеждала, что она инопланетянка и залетела на Землю только на неделю погостить и попробовать на ощупь местных аборигенов мужского рода. И он дал ей попробовать себя. И не раз.
Лис ухмыльнулся и пересохшим языком облизал губы. Инопланетянка спала беспробудным сном. Лис толкнул ее в плечо, но пробудить ее было, кажется, невозможно. Тогда он напряг силы, встал на ноги, надел брюки и побрел искать холодильник.
Через десять минут он был уже другим человеком. В холодильнике нашлась бутылка «Московской», там же обнаружились какие-то недоеденные салаты, нарезанная сырокопченая колбаса, «сом в томате». Он открыл «сома», плеснул себе сто грамм в стакашок, выпил и, подхватив толсто отрезанный ломоть вареной колбасы, стал с аппетитом есть, с усмешкой вспоминая, как вчера кувыркался в койке с инопланетянкой, у которой проявились вполне земные сиськи размером с две добрые дыни-«колхозницы» и ненасытная, бездонная, вполне земная манька.
Вдруг раздался звонок в дверь, и одновременно с этим пронзительным металлическим взвизгом будто какие-то клеммы соединились у него в проясняющейся голове: он вспомнил о ночном звонке Георгия Ивановича и своем твердом ему обещании за два дня найти Варяга в Казани.
Мимо кухни, как сомнамбула, проплыла голая Люська, качая своими «дынями». Нет, подумал Лис, разглядев ее получше, не как «колхозницы», поменьше. Он вышел в коридор и, стоя у девушки за спиной, смотрел, как она нетвердой ручонкой открывает дверь. К его удивлению, за дверью стоял улыбающийся Славка Рославлев по кличке Роспись, с которым они вчера так хорошо начали веселый вечерок.
