Посвященный пальцем поманил Изотова. Тот, помедлив мгновение, шагнул в круг. И сразу же «балахоны» начали петь. Песня была без слов, одна мелодия, которую люди выводили истово, он без надрыва.
– Согласен ли ты причаститься к таинствам Учения об Этике бессмертного Космоса? – Торжественно спросил Павел Самсонович.
– Да. – Твердо произнес майор.
– Согласен ли ты следовать бесконечному пути совершенства, управляемому Этикой бессмертного космоса?
– Да.
– Согласен ли ты нести знание об Этике бессмертного Космоса всем, кто взалкает его?
– Да. – В третий раз ответил Сергей Владимирович.
Несколько «балахонов», не прерывая пения, обступили Изотова и быстро раздели его донага. Тут же четверо людей подняли майора на руки и перебросили через костер. Там, на другой стороне огня, его ловко подхватили чьи-то сильные руки и моментально швырнули обратно. Когда Сергей Владимирович в третий раз перелетел через костер, его, наконец, поставили на землю, но в покое не оставили.
Кто-то вложил ему в руки засушенную ветвь дуба с желудями. Тут же пурпурный «балахон» срезал у фээсбэшника с несколько волосков с макушки и с лобка, скатал их в комочек и, вынув один из желудей из его гнезда, разломил тот пополам, вынул ее, положил внутрь волосы, соединил половинки и, послюнявив желудь, прилепил его на прежнее место.
– Сейчас ты простишься с прежней жизнью и станешь полноправным членом братства Космической Этики! – Торжественно провозгласил Ладушкин. – Кидай ветвь в огонь.
Изотов послушался. Пламя моментально пожрало ссохшиеся листья и горящие желуди с легким треском начали лопаться и сгорать. В какой-то момент огонь, словно найдя для себя новую пищу, резко взметнулся ввысь, немного опалив лицо Изотова.
– Космос принял твою жертву! – Воскликнул Павел Самсонович.
Внезапно у всех в руках оказались стаканы. Сергею Владимировичу тоже кто-то вложил в руку стакан, наполненный жидкостью. Даже не принюхиваясь, майор понял, что это водка.
– Пей половину, остальное – в костер. – Шепнул Ладушкин.
Изотов исполнил, заметив, что так поступили все окружающие.
И лишь после этого капюшоны были сняты и космэтологи обступили Сергея Владимировича, наперебой поздравляя того с удачным посвящением. Майор же автоматически отвечал, все прислушиваясь к себе, и никак не мог обнаружить каких-то изменений.
3.
Игорь Сергеевич вел свой новенький Форд «Фокус» морковного цвета. Рядом с ним сидел Витя и рассказывал то, что удалось выудить из мозгов спорщиков-космэтологов. Дарофеев сравнивал это с тем, что ему самому удалось увидеть и почувствовать, и пытался делать предварительные выводы.
– На самом деле конспирации у них нет никакой. Собираются совершенно легально. Арендуют помещения, правда, через подставные фирмы, но любой, кто заинтересуется, может проникнуть в их, так называемую, тайну.
– Открытое тайное общество? – Усмехнулся про себя Пономарь. – Оригинально.
– Другое дело, что все, кто эту «тайну» узнает, присоединяется к ним. – Продолжал Витя.
– Но почему? – Вновь перебил его Дарофеев.
– О! У них раздельный подход. Каждому они находят что дать.
– Обман?
– Почти. Всем они обещают удачу в их делах. Для этого, как водится, надо платить. И немало. Вон, Кагарлицкий за один только курс месячную зарплату выложил. А курсов он прошел уже четыре. Он у них уже полгода, а выше первого уровня все равно не поднялся.
– А Оганесян?
– Этот только вступил и еще сам толком не разобрался.
– А откуда эти провалы?
– Сами они не знают. Но, когда разговор шел о них, каждый вспомнил по несколько таких случаев.
– Так это, значит, система?
– Они их как систему не воспринимают. Думают, что это им удача таким образом… Нисходит, что ли…
– Удача… – вслух хмыкнул Игорь Сергеевич. – Черт знает, что они могут в таком «просветлении» натворить.
– Ну, что, я гляну? – Предложил Витя.
Пономаря вдруг кольнуло неприятное предчувствие. Как он сам иногда выражался, «дежавюшка пролетела». Дарофеев уже знал, что такие спонтанные прозрения будущего связаны с вероятными негативными последствиями тех шагов, которые кто-то, или даже он сам, пытается предпринять. Он поджал губы и как можно четче мысленно проговорил:
– И думать не смей!
– Хорошо, дядя Игорь.
По всему было видно, что Витя обиделся на Игоря Сергеевича.
– Витя.
–Ну, что?..
– Я не понимаю, что происходит, но, чувствую, творится нечто ужасное. И не стоит тебе туда лезть одному.
– Раньше лазил, и ничего… – Все еще тоном оскорбленного достоинства протянул парень.
– А представляешь, что будет, если у тебя начнутся такие провалы?
Витя на мгновение задумался.
– А с чего вдруг? – Полюбопытствовал он после раздумий.
– Сам же выяснил, что едва узнаешь об этой «Космэтике», как тебя туда будут вербовать.
– Ну?
– А мы пока не знаем, что вызывает эти «провалы». Да, и что человек в их время делает, пока тоже. Может, просто сведения о «Космэтике» обладают какой-то энергетикой, которая… – Дарофеев осекся, поняв, что говорит полную чушь. – В общем, пообещай, что один к ним не сунешься.
Витя вздохнул. Он понимал, что эта опека происходит от желания огородить его, бывшего ГУЛа от возможных психологических и энергетических травм, но смириться с ней не мог. Все же в некоторых планах он считал себя гораздо опытнее своего наставника.
Молчание затянулось. Парень отгородил свои мысли от Пономаря и тот вел машину, лишь догадываясь, о чем думает его помощник.
– Нет. – Проговорил, наконец, Витя.
– Хорошо. – Смирился Игорь Сергеевич. – Но будь очень осторожен.
Витя на это лишь улыбнулся.
4.
Михаила Львовича бригадир, мелкий пронырливый мужичонка по кличке Шпала, определил на одну из самых тяжелых операций, на галтовку. В ведении Шамана был восьмиугольный металлический барабан, который приводил во вращение мощный электромотор. Грибоконь должен был набивать этот барабан деталями, внутри они бились друг о друга, обтачивая острые после пресса края. Получающаяся стружка ссыпалась в поддон, а десятки килограмм деталей приходилось и загружать, и выгружать с помощью самого зековского инструмента – лопаты. Ящики, в которых лежали детали для удобства транспортировки обладали лишь ручками, за которые их и надо было волочь по полу, зацепив крюком. Михаилу Львовичу иногда начинало казаться, что он угодил в какое-то дремучее время, еще до изобретения колеса. Единственное, что могло его порадовать, так это то, что после двух недель непрерывного «тягания железа», его мышцы окрепли, хотя в первые дни он едва мог доползти до своей шконки и раздеться.
За это время Грибоконь успел сдружиться с еще одним москвичом, Данилой Сергеевичем Рыковым, по прозвищу Рак, огромным мужиком, работавшим на воле грузчиком, но не чуравшегося и культуры. Рак-то и объяснил Михаилу Львовичу многие хитрости зековского бытия и общежития. После этих рассказов, Шаман понял, что зря пообещал чай завхозу, но правильно отказал блатным, хотя и был за это немного избит.
– Если бы они действительно хотели что-то серьезное сделать, – Ухмылялся Рак, – Ты бы сейчас тут не сидел, а валялся в больничке или на погосте. Эти рыси с тобой так, позабавились. На прочность проверяли. Сломаешься или нет.
Еще одной причиной такой дружбы являлось то, что Рыков оказался не лишен экстрасенсорного таланта. Еще до его рассказов про то, как он заговаривал зубы и унимал кровь, Грибоконь определил, что этот простой с виду мужик, владелец весьма сильной энергетики. Сумев в короткое время расположить того к себе, Михаил Львович надеялся, что они вдвоем смогут противостоять натиску блатных.
Те же пока никак себя не проявляли.
Михаила Львовича бригадир заставлял работать в полторы смены. И, хотя официально это было запрещено, начальник промзоны смотрел на это сквозь пальцы. Ему любой ценой нужен был план, а как этот план будет вырабатываться на устаревшем еще двадцать лет назад оборудовании, которое час работало а два чинилось, ему было безразлично.
Блатные же на промке появлялись лишь для того, чтобы почифирить с бригадирами, чтобы те получше закрыли наряды на работающих лишь формально, да накачать мышцы в двух «тренажерных залах». Естественно, им не было никакого дела до оборванного зека, в которого превратился Михаил Львович.
– Бригада, сегодня снимаются те, кто идет в ларь! – Объявил Шпала.
– Ну, Шаман. – Рыков похлопал по плечу Михаила Львовича. – Сегодня у нас праздник живота.
После смены, сменив рабочие обноски на обычный костюм, Грибоконь сидел в комнате ПВР и перелистывал свежие газеты.
– Эй, москаль. – Перед Михаилом Львовичем возник шестерка Репья.
– Чо, хохол? – Нагло ответил Шаман. Шестерка почти не отреагировал на дерзость:
– Ничего не забыл?
– На память не жалуюсь.
– Так, помнишь, кому чаек-буек в клювике притаранить должен?
