Понимаешь, я-то это знаю. Если уж чему быть, значит того не миновать. Один мой кореш, которому я как-то дал от ворот поворот — не стал ему подавать, погнал про меня волну, что я, якобы, тусуюсь с людьми, с которыми мне бы не стоило тусоваться. Что правда: конечно, а иначе я бы тут с тобой не сидел. Но он-то сам, похоже, тем же занимается. Все ведь стараются выискать себе контакт — кто ж будет срать в свой колодец, может, как-нибудь из него придется водицы напиться. Словом, пошел слушок, что собирается большое жюри, а потом до меня доходит слух, ну, ты сам знаешь, какой.
- Видел я этот фургон, — добавил Диллон. — Вот это меня и поразило. Можно посадить в этот фургон двух ребят — так они тебе хоть Папу Римского добудут. Я такой движок видел за всю жизнь только раз — в «кадиллаке». Так что бежать-то некуда, поскольку куда бы ты ни побежал, этот фургон рванет прямехонько за тобой следом. А ветровое стекло… Этот фургон похож на старенький хлебный, какие раньше были, может, на молочный фургон, и на ветровом стекле — там с правой стороны есть окошечко, которое можно открыть и высунуть наружу ствол винтовки. Если ты едешь на тачке впереди этого фургона и им надо тебя подстрелить — будь спок, они тебя подстрелят. Представляешь, они, похоже, поставили там даже гироскоп. Как в самолете. Так что они от тебя не отцепятся. И вот представь: ты на Мистик-бридж, этот хренов фургон летит за тобой, правая створка ветрового стекла поднимается, и я хочу спросить — тогда что прикажешь делать? Тут тебе остается только искренне раскаяться в содеянном — вот что тебе и остается, потому что у тебя будет только выбор между их винтовкой и рекой, а это уже не играет особой роли.
- Да я к тому же и не вожу. Конечно, если бы я мог купить себе тачку, я бы не стал брать от тебя по двадцатке в неделю. Я на этом мосту бываю, только когда возвращаюсь на автобусе домой с ипподрома. Ты понимаешь, куда я клоню? Это очень серьезные ребята. Я их знаю, как свои пять. И ты это знаешь. Для чуваков, которые водят, у них есть этот фургон, для чуваков вроде меня, которые ходят пешком, у них еще что-то.
Солнце светило, небо было ясное, голуби поклевывали хлебные крошки на асфальте.
- Ты же не понимаешь, к чему я клоню, — продолжал Диллон. — Они пока хотели меня просто припугнуть — и им это удалось. Я боюсь. Я боюсь страшно и делаю только то, что другие делают, я как все — и я не хочу иметь дело с большим жюри, может, только потому, что боюсь. Пусть они утрутся. «Он нас забоялся и не стал капать». А может, и нет. А я все же соглашаюсь тебе помогать, что бы там ни было, но с меня хватит. Я хочу спокойно ходить по улицам, хочу четко видеть разницу: что опасно, а что нет. Мне тут недавно пришло письмо от парня, о котором я тебе рассказывал, и знаешь, что он пишет? Он пишет: «Мне осталось семь месяцев, а потом меня отпустят вчистую. Ни инспектора по делам о помиловании — ничего! А пока я хочу для себя решить — убить мне эту суку или нет. Сейчас я думаю — не стоит».
Ты понимаешь? Никогда нельзя быть ни в чем уверенным. Никогда не знаешь, что они сделают. Если бы я знал наверняка, мне было бы все равно. Им бы и фургон не надо было выкатывать — я бы сам себя порешил.
- О'кей, — сказал Дейв. — Скажи, разве я тебе когда-нибудь обещал, что мы тебе обеспечим спокойную жизнь? Разве я когда-нибудь говорил тебе такую туфту?
- Нет. Ты мне лапшу на уши не вешал. Никогда. Это точно.
- О'кей. Я понимаю, в какой ты сейчас ситуации. О поляке ты мне ничего не скажешь. Ничего. Ну и ладно.
- Спасибо, — сказал Диллон.
- Ни хрена, спасибо! — сказал Дейв. — Мы же старые друзья. Я еще ни разу в жизни не просил друга сделать то, чего он сделать не может, если я знал, что он этого сделать не может. Да сейчас весь город затаился из-за этого большого жюри. У нас сейчас тишь да гладь, какой еще не было.
- Да, сейчас мало что происходит, — согласился Диллон.
- Господи ты Боже мой! — воскликнул Дейв. — Да я и сам в курсе. Знаешь, меня же посадили на наркотики. Меня не было в городе недели три. И что же, я возвращаюсь — и оказывается, все тихо. За время моего отсутствия ничего не произошло. Вы, ребята, похоже, в прятки друг с другом играете. Да им бы надо созывать это большое жюри раз в три недели. Это уж точно! Тогда вы малость простынете. Мне начхать, если этих ребят не возьмут. Уровень преступности снизился на шестьдесят процентов — так что пусть об этом беспокоятся крутые.
- Кончай свистеть, — сказал Диллон.
- Послушай, в городе все тихо. Ты можешь говорить все, что хочешь, но большое жюри взяло вас, ребята, за яйца, да так крепко, что вам скоро будет ни вздохнуть, ни охнуть. К концу недели Арти Ван сядет на углу чистить ботинки прохожим или начнет торговать газетами у метро, а, может, заделается сутенером. Тебе придется оформлять пособие по безработице, парень!
- Перестань! — крикнул Диллон.
- Ну хорошо, это был дешевый треп. Извиняюсь. Но в городе и впрямь все тихо, ничего не происходит.
- Кое-что происходит.
- Ребята собрались у кого-то на хазе посмотреть порнушку? — сказал Дейв.
- Хочешь знать? — спросил Диллон. — Я сам не понимаю, что именно происходит. Меня в последнее время стали избегать. Но кое-что происходит. В бар все время названивают, спрашивают кого-то. Не знаю уж, что именно, но что-то готовится.
- Вот тебе твоя двадцатка, — сказал Дейв. — Кто названивает?
- Помнишь Эдди Кривопалого?
- Очень хорошо помню, — сказал Дейв. — Кто ему нужен?
- Джимми Скализи, — ответил Диллон.
- Да ну! И он нашел его?
- Не знаю. Я у них только на связи.
- Но тебе же называют номера, — сказал Дейв.
- Телефонные номера — подумаешь! У меня же лицензия на торговлю спиртным. Я законопослушный гражданин.
- Ты работаешь на парня, у которого есть лицензия, — возразил Дейв. — Ты его хоть раз видел? У тебя несколько судимостей.[11]
- Ну ты же знаешь, как оно бывает, — сказал Диллон. — Да, я работаю на парня, у которого есть лицензия на торговлю спиртным. Иногда я сам это забываю.
- Хочешь забыть наш разговор? — спросил Дейв.
- Еще как!
- Ну, тогда веселого Рождества.
Сэмюэль Т. Партридж услышал, что жена и дети спускаются вниз: длинные полы их банных халатов шуршали о ковровую дорожку, устилавшую ступеньки лестницы. Девчонки громко обсуждали дела в детском саду, а сын что-то спрашивал у матери о завтраке. Сэмюэль лениво принял душ и побрился, потом оделся и отправился завтракать. Его ждали обычные яичница и кофе.
Спустившись в гостиную он увидел, что дети стоят около кресла-качалки. В кресле-качалке сидела жена. Лица у всех были очень бледными. На кушетке сидело трое мужчин, одетых в голубые нейлоновые ветровки, а лица их скрывали натянутые через голову нейлоновые чулки. Каждый держал в руке по револьверу.
- Папа! Папа! — сказал сын.
- Мистер Партридж, — сказал один из гостей. Черты его лица были пугающе искажены под плотно облегающим нейлоном. — Вы являетесь вице-президентом Первого сельскохозяйственного коммерческого банка. Мы сейчас поедем в банк — вы, я и мой друг. Другой мой друг останется здесь, в доме, с вашей женой и детьми и проследит, чтобы с ними ничего не случилось. С ними и с вами ничего не случится, если вы будете делать то, что я вам скажу. Если вы откажетесь, по крайней мере, одного из вас придется убить. Вы поняли?
Сэм Партридж проглотил гнев вместе с внезапно скопившейся во рту слюной.
- Понял, — сказал он.
- Наденьте пальто, — сказал гость.
Сэм Партридж поцеловал жену в лоб. Потом поцеловал по очереди детей и сказал:
- Не бойтесь, все будет хорошо. Слушайтесь маму. Все будет хорошо.
По щекам жены катились слезы.
- Ну-ну! — сказал он. — Они вас не тронут, им же нужны деньги, а не ваши жизни.
Она вздрогнула в его объятиях.
- Это правда, — сказал гость. — Мы не любим обижать людей. Мы любим деньги. Если вы не начнете делать какие-нибудь глупости, никто не пострадает. Ну, поехали в банк, мистер Партридж.
На подъездной аллее позади дома стоял старенький четырехдверный «форд» голубого цвета. Впереди сидели двое в таких же масках из чулок, и голубых нейлоновых ветровках. Сэм Партридж сел сзади. Двое из тех, что ворвались в дом, сели по бокам от него. Водитель заметил:
- Вы поздно встаете, мистер Партридж. Мы вас очень долго ждали.
- Извините за причиненное беспокойство, — ответил Сэм Партридж.
Человек, который выступал в роли парламентера в доме Партриджа, заговорил:
- Я понимаю, что вы сейчас испытываете. Я вижу, вы смелый человек. Вам не надо это доказывать лишний раз. Парень, к которому вы только что обратились, убил по крайней мере двоих. Насколько мне известно. О своих делах я не стану вам рассказывать. Сидите спокойно и постарайтесь вести себя благоразумно. Это ведь не ваши деньги. Все застраховано. Нам нужны только деньги. Мы не хотим никого покалечить. Нам придется, если что, но мы этого не хотим. Вы согласны вести себя благоразумно?
