— Вот, — поднял глаза на разбитую люстру губернатор, — сорвалось, понимаешь.
В руках у него был тугой пятипружинный эспандер.
«Каяться никогда не поздно, — философствовал Козлов, расхаживая по комнате в одних трусах. Было три часа ночи. — Украл — покаялся, убил — покаялся. Какая может быть мораль, Евгений? Откуда она взялась — из Библии, что ли?.. Чушь! Библии, почитай, двадцать веков, а люди как убивали друг друга, так и продолжают убивать. Да убийцы при этом еще и в наваре остаются! Авель вроде честный парень был — землю там пахал, первый город заложил… нет, ты скажи, Евгений?..» — «Ну, честный, честный», — улыбнулся Евгений, глядя на то, как гость протирает трусами очки. Он лежал на раскладушке и боролся со сном. «Вот!.. А пришел родной братец и убил его за здорово живешь. Двое всего жили на Земле, да и те не ужились. А что же Бог? Покарал убивца?.. Мне б такую кару — вечную жизнь! Выходит, одобряет Седобородый насилие? Нравится ему. Так что зло закономерно, в нас во всех — задатки жестокости, потому что все мы — потомки Каина…»
Библейская эта метафора Евгению запомнилась, но ни к чему она относилась, ни чем кончился тот ночной, двухмесячной давности разговор, он теперь не знал.
«Мне б такую кару — вечную жизнь…» — все прокручивал и прокручивал в памяти случайно оброненную Пашкой фразочку, звучавшую после известия о его смерти почти мистически.
Он шел по оттаявшей, умывавшейся в беспрестанной мороси Москве куда глаза глядят, протискивался сквозь встречную толпу, сливался с попутной — лишь бы не быть одному. Выгуляться — верный способ душевного похмелья. На четыре шага вдох, на восемь — выдох, на четыре — вдох, на восемь…
Неожиданная, как инфарктный толчок, мысль заставила Евгения остановиться. А что, если Пашка Козлов, следуя логике Каменева, тоже остался на его совести?.. Ведь болело же что-то у парня, сильно болело, раз не преминул он поделиться этой болью со случайным попутчиком? И домой он не спешил — явно оттягивал время отъезда…
«Убийц его, конечно, не найдут, — думал Евгений, продолжая путь в никуда, — точнее, не раскроют, потому что знают наверняка».
По сравнению со своим недавним попутчиком у него еще оставался шанс пережить ненастье. Горькая обида, нанесенная Каменевым, при воспоминании об убитом журналисте стала еще горше: «Неужели и ты, Козлов?.. Чужой совсем, без году неделю знакомый, так отчаянно стремился пробиться ко мне, а я не внял, не захотел расслышать… Неужели и ты (будь проклят тот день и час, когда мы оказались в одном купе!), уйдя в могилу, будешь держать меня за горло? Но ведь я не Каин, я не убивал тебя!.. Как не убивал Петра и Кольку, Хобота и Светлану, и старика Джека Батурина. Не предавал Валерию и Шерифа…»
«Ну как же не убивал, не предавал, — ответствовал Внутренний Голос. — А разве Колька не в твоей машине взорвался? Разве не в тебя через занавесочку метили, когда попали в старика?»
Можно было сопротивляться и приводить доводы в свою защиту, можно было пить до забытья, но кому лгать и сколько может продолжаться эта ложь? Самому себе и до конца дней? ' То ли острое желание спрятаться куда-нибудь от людских глаз, то ли действительно наступила пора оглянуться, а может — близость к вокзалу, куда вынесла его судьба в образе многоликой толпы, а скорее и то, и другое, и третье, и много еще чего, взятое вместе, подвели Евгения к кассе.
— Билеты есть?
— Куда?
Хотел сказать «куда-нибудь»…
— В Приморск? — сорвалось с языка.
И тут, впервые за много дней, прошедших с тех пор, как он помахал Валерии в окошко уходящего в безвестность поезда, Евгений почувствовал облегчение — спокойную уверенность перед новым барьером, еще неведомым, но уже начавшим обретать реальные очертания.
— На какое число?
— На завтра.
После не очнувшейся от зимней спячки Москвы, после унылых, вечно озабоченных чем-то физиономий столичных жителей утренний Приморск казался Евгению чем-то вроде Города Солнца Томмазо Кампанеллы. Ранний восход, несколько бурных встреч на перроне заставили его полной грудью вдохнуть непривычный, пахнущий йодом воздух и выдохнуть его вместе с былыми неприятностями. Перрон, вокзал и площадь перед вокзалом были чистыми и сухими. Люди в большинстве своем улыбались — то ли вследствие заложенного природой южного темперамента, разнящегося со столичным на всю тыщу верст, то ли оттого, что яркие вывески магазинов, неоновые рекламы, шикарные автомобили, нарядные лотки, оранжевый нимб на горизонте, предложения экскурсий и услуг на каждом шагу, перезвон гитарных струн с вокзальных ступеней были всамделишными и соответствовали весеннему настроению.
Чего боялся Евгений, так это взять да неожиданно проснуться; боялся, что кто-нибудь грубой выходкой или неучастливым словом разрушит иллюзию свежести этого мира, никак не походившего на его представления о провинции, и вместо долгожданного цветного сна взору предстанет Россия-мать, трижды проклятая и воспетая, а в душу вернется боль. Но ничего такого не происходило.
«Дурак, — корил он себя, глядя на широченные улицы и проспекты из окна экскурсионного «икаруса». — И надо же было торчать в Москве!.. Путешествие — вот панацея, вот чего не хватает недовольным своим бытием!..»
На время он даже забыл о цели своей поездки, а когда вспомнил, задался вопросом: а была ли она вообще, эта цель? Не вести же, в самом деле, самостоятельное расследование убийства, которым занимается прокуратура, не имея ни денег, ни жилья, ни прав? Очень даже может быть, убийц Козлова уже нашли, и картина теперь яснее ясного.
Экскурсия длилась час, за этот час город ничем не омрачил первоначального впечатления. Тут и там высились здания в строительных лесах — по рассказу экскурсовода, шла реставрация построек 50-х; дома, построенные ранее, были снесены в прошлом десятилетии (морской климат сделал свое дело — подточил фундаменты, подгноил стены), и теперь на их месте вырастали суперсовременные коробки. «Монпелье — ни дать, ни взять», — благосклонно подумал о Приморске Евгений. Порт — ворота города… Гудки теплоходов на рейде… Низколетящие лайнеры — аэродром в городской черте… Круглые замысловатые башни — «пятизвездочные», если верить экскурсоводу, отели. Американо-российский проект.
— Приморск объявлен зоной свободного предпринимательства, — тараторила студенческого вида девушка в микрофон. — Сейчас мы проезжаем по северной окраине города, вы видите коттеджи — ведется строительство городка для уволенных в запас офицеров и их семей. Проект разработан германскими архитекторами. С реставрацией химкомбината, пуском первой очереди нефтеперегонного завода появились рабочие места. Долговременная сдача в аренду здравниц и курортов, расположенных вдоль побережья, строительство отелей совместно с американскими и турецкими компаниями позволили изыскать ресурсы для расширения завода вертолетных двигателей, остановленного четыре года тому назад из-за недопоставок комплектующих в результате распада СССР и межотраслевых неплатежей. Посмотрите, пожалуйста, направо. Перед вами открывается перспектива гигантской верфи судоремонтного завода, куда заходят корабли всех стран…
Экскурсанты, которых набралось пол-автобуса, глазели по сторонам. Чувствовалось, что размах приморских преобразований никого не оставил равнодушным.
«Ни фига себе провинция! — удивлялся Евгений. — Хьюстон, да и только. Развитой капитализм».
Автобус свернул на радиальную улицу и через пять минут оказался в стилизованном под готику районе, в котором не хватало разве что квартала красных фонарей и красоток у кричащих витрин супермаркетов.
— С 1992 года в Приморске работает студия телевидения, оснащенная современной техникой. Здание слева — картинная галерея, открытая в позапрошлом году. Здесь проводятся выставки и презентации. Здание с колоннами — драматический театр имени Достоевского. Шесть человек из труппы театра удостоены почетного звания «народный артист России». Недавно театр побывал на гастролях в Великобритании. Внизу на огороженной площадке вы видите строительство олимпийского стадиона. В городе есть своя футбольная команда. Выход к морю, удобное расположение города, теплый, мягкий климат способствуют развитию сельского хозяйства и промышленности быстрыми темпами. Главным же фактором в росте доходов населения, строительстве жилья и распределении прибылей жители города считают личностный — всего этого удалось достигнуть с приходом нового губернатора Константина Гридина и его команды, сумевшей в кратчайшие сроки воплотить в жизнь его уникальную экономическую программу…
За дурацким, зазубренным и не очень грамотным текстом Евгению виделись чиновник, накропавший его за скромное вознаграждение; цензор, вносивший поправки, и ряженые чекисты, которые учинили этой студенточке тройную проверку.
