— И что? — не понял Буш.
— Средняя себестоимость хранения и переработки килограмма ОЯТ, без получения даже одного процента прибыли, — полторы тысячи долларов, — терпеливо объяснила мисс Раисе. — В Европе, например, дешевле двух тысяч двухсот вы отработанное топливо не пристроите.
— Интересно… Я этого не знал.
— Русский президент — тоже, — Кондолиза позволила себе улыбнуться. — Госдепартамент готовил эту операцию больше трех лет.
— Осложнений не предвидится?
— Закон уже принят. Их конгрессмены проголосовали так, как и было задумано… В течение ближайших двух лет мы проведем предоплату за переработку и отрежем русским все пути отступления.
— Каков размер предоплаты?
— Четыре миллиарда. Из них половину украдут в министерстве атомной энергии, оставшиеся деньги разойдутся между губернаторами, на чьих территориях находятся могильники. Русские уже подготовили почву к растаскиванию денег… Их «Минатом» составил великолепную смету расходов. По ней стоимость реконструкции хранилищ занижена в сто раз, а цена обработки зараженных участков территории завышена на порядок. Львиная доля денег уйдет в коммерческие структуры при атомных институтах, — мисс Раисе всегда досконально изучала тот вопрос, по которому ей предстояло докладывать Президенту. — Благодаря бывшему министру по атомной энергии и нашему другу мистеру Адамчуку, схема отлажена до мелочей.
— Мистер Адамчук уже подал заявление на получение гражданства?
— Вопрос рассматривается иммиграционной службой. Думаю, препон ставить не будут. У мистера Адамчука во Флориде недвижимость и солидная сумма на счету.
— Проконтролируйте положительное решение вопроса. Русские чиновники приносят немало пользы. Надо, чтобы они были уверены в нашем расположении к ним. Как, к примеру, генерал Калужский. Его помощь в деле разоблачения «кротов» дорого стоит.
Кондолиза Раисе согласно закивала.
Генерал-эмигрант действительно, оказал своей новой родине огромную услугу, согласившись открыто выступить на судебном процессе «Народ против Джорджа фон Трофимова» и подтвердить работу отставного полковника американской разведки на русских. Калужский был хитер, выдавал известную ему информацию небольшими порциями, и только после того, как окончательно уверился в лояльности американского правительства, стал более откровенен.
Благодаря экс-генералу КГБ федеральные спецслужбы США сумели арестовать семерых высокопоставленных офицеров, многие годы передававших секретную информацию сначала СССР, а потом России. Двоих не удалось взять живыми, но уже и пятеро обвиненных судом шпионов считались огромным успехом.
Из-за откровений Калужского в разных частях света погибли еще почти тридцать человек, а российская разведка надолго утратила перспективы вербовки ценных источников — ей просто перестали верить, имея перед глазами пример говорливого генерала.
— Калужский пишет новую книгу, — заметила помощник Президента по национальной безопасности. — На этот раз — о Канаде. Думаю, мы сможем накрыть верхушку канадской агентуры СВР. Судя по первым главам, это его произведение обещает быть не менее интересным, чем предыдущие.
— Он ни в чем не нуждается?
— Нет.
— Хорошо. А теперь, если не возражаете, об судим тему Македонии. На переговорах в Генуе мне бы хотелось быть максимально информированным.
Кондолиза Раисе открыла кодовый замок титанового кейса и извлекла тонкую папочку с материалами по очередному разгорающемуся балканскому конфликту.
* * *
Владислав протопал по россыпи камней, невесть откуда взявшихся на краю бархана, свернул на сорок пять градусов влево и наметил себе следующий ориентир — торчащий в паре километров к северо-западу одинокий, похожий на гнилой зуб пик.
К полудню все работы в лагере были закончены, ученые разбрелись по своим палаткам, включили кондиционеры и занялись кто чтением, кто просмотром телепередач, кто просто завалился поспать. Рокотов немного послонялся в одиночестве, собрал походный рюкзачок биолога-натуралиста и отправился изучать направление номер восемь.
«Не люблю пустыню, — Влад воткнул в песок полутораметровый раскладной шест, на конце которого раскрывался небольшой зонтик, уселся в тенек и вытащил из рюкзака флягу с прохладным фруктовым соком. — Во-первых, жарко, во-вторых, изобилие открытого пространства. Для боя неудобно. Хотя… Днем меня с помощью тепловизора не найти, температура песка завсегда выше, чем температура тела. Но и прятаться посложнее будет, чем в лесу. Правда, мне пока прятаться не от кого…»
В десятке шагов от отдыхавшего биолога песок зашевелился, и по склону бархана ринулась маленькая ящерка, явно нацелившись кого-то сожрать. Кого именно, Рокотов не рассмотрел. Ящерка исчезла так же стремительно, как и появилась.
«Тяжела жизнь песчаного жителя, — Владислав посочувствовал рептилии, — Еды вокруг мало, конкуренция высокая, каждый только и мечтает о том, чтобы завалить нечто мясное. Цепочка питания, однако: Когда-нибудь и я стану одним из ее звеньев. Но будем надеяться, что случится это не скоро и не здесь… Итак, перейдем к делу, — биолог прикурил и уставился в крупномасштабную карту. Через минуты ему это надоело. — Идиотизм! Зачем составлять карту пустыни, если на ней все равно ничего не обозначено? Я и без географов знаю, что тут одни барханы. Где оазисы, я тоже знаю. Надо было Гришу Бобровского[19] попросить, чтобы достал мне кадры аэрофотосъемки этой местности. Правда, не факт, что у них они были бы… Больно место неинтересное, песок да песок, — Рокотов сложил карту и запихнул ее в боковой кармашек рюкзака. — Но именно в таких малоинтересных с точки зрения обывателя местах и происходят весьма важные события. Умные люди выбирают либо густонаселенную, либо совершенно открытую для постороннего взгляда местность, чтобы приготовить какую-нибудь пакость. И в первом, и во втором случаях их присутствие в точке не вызывает ничьих подозрений. Если вокруг много народу, проще затеряться, если вокруг нет никого — можно разбить лагерь и изображать из себя туристов-дикарей, что тоже явление довольно обычное. А любой чужак будет заметен издалека. Вот так-то, уважаемый… И чужак — это вы собственной персоной. Неприкаянно бродящий по бескрайним просторам пустыни. Хорошо еще, что у меня отмазка есть — дурачок-биолог, которому нечего делать и который от скуки охотится на разную экзотическую живность. Кстати, о живности! Пустые кюветы у меня с собой. Если обыщут, могут возникнуть подозрения, почему я так ничего и не поймал. Надо бы хоть какого-нибудь задрипанного скорпиона зацепить, что ли…»
Владислав затушил окурок, сел на корточки и стал внимательно рассматривать залитый солнцем склон.
Удача улыбнулась ему минут через двадцать. Маленькая серо-коричневая змейка неосмотрительно высунула треугольную голову из норки и тут же была прижата пластмассовой мини-рогатиной.
Довольный собой Рокотов осторожно приподнял змею, сжал ей горло пальцами и заставил раскрыть рот. Из верхних челюстных мешков мгновенно показались два изогнутых сантиметровых зуба. Влад взглянул на открытую пасть змеи сбоку и увидел тонкие ложбинки с задней стороны зубов.
«Ага! Ядовитая… Что неудивительно в этом регионе. Интересно, а как она называется? На эфу не похожа, на кобру — тоже. Может, местная гюрза? Маленькая, да удаленькая. Схватит за задницу, и финита, — левой рукой биолог открыл прозрачный тубус с завинчивающейся крышкой, в которой для дыхания пойманного образца были проделаны несколько отверстий миллиметрового диаметра, сунул туда змейку и плотно завинтил емкость. — Уф! Готово. Теперь любому встреченному мной патрулю я с чистой совестью смогу предъявить результат моих поисков. А особо недоверчивым позволю даже сунуть руку в контейнер…»
Влад сложил зонтик, забросил рюкзак на плечо, поправил белую панаму и бодрым шагом направился в выбранном направлении.
Когда он обогнул источенную ветрами скалу, его взору открылся затянутый колючей проволокой периметр и часовой в выцветшем комбинезоне, прячущийся от солнца под навесом возле полосатого шлагбаума.
* * *
— Слышал о происшествии с Маляром? — журналист газеты «Версия в Питере» Юрий Нерсесов пожал широкую, словно совковая лопата, ладонь двухметрового коллеги и уселся за столик, поставив у ног объемистую сумку.
— Не, а кто это? — Дмитрий Чернов, ранее носивший звучное погоняло «Гоблин», поднял густые брови.
— Придурок из демократов, — Нерсесов оглянулся на стойку бара. — Говорят, что по совместительству он еще и художник. Естественно, не классик, а то ли авангардист, то ли абстракционист.
— И чё с ним случилось? — Чернов проследил за взглядом собрата по перу и прищурился, — Юрик, не суетись. Щас официантка сама подойдет.
