— Оружие есть? — На полковника в упор наставили ствол автомата.
Мацепуро уже успел разглядеть террориста. Относительно молодой — лет тридцати-тридцати пяти, крутые плечи, на левой щеке узкий белый шрам, черные волосы, крупный с горбинкой нос. Глаза карие, белки красноватые от бессонницы. Серо-зеленая куртка-ветровка топорщилась на груди. Вероятно там у него запасные рожки к автомату. И судя по всему, он старший у террористов.
Автоматы же — «борз», дерьмо полукустарного производства. Часто дают перекосы, «жуют» гильзы.
— Можно, я надену рубаху? — Мацепуро потряс тенниской, показывая, что в ней ничего нет.
— Зачем снимал? — с подозрением спросил боевик.
— Чтобы ты видел: у меня нет оружия.
— Я вижу.
— Ты нервничаешь? Успокойся.
Боевик сверкнул глазами.
— Не нервничаю. — Он вытянул перед собой руку. Пальцы чуть подрагивали. — Видишь? Совсем спокоен.
— Отлично. Может, присядем? В ногах, говорят, правды нет.
Стоя беседовать с террористом, который не убирает пальца со спускового крючка, — дело малопродуктивное.
Боевик колебался. В каждом движении, в любом предложении парламентера он пытался угадать опасность и старался ее избежать.
— Боишься? — громко спросил Мацепуро — так, чтобы слышали остальные террористы. — Я пришел с миром. Один. Вас много…
— Садись.
Террорист кивнул на заднее сиденье. Девочек, недавно игравших там, он успел пересадить вперед, поближе к старухе.
Мацепуро протиснулся к окну. Боевик сел у прохода и приставил ствол автомата к боку полковника — все же чего-то опасался.
— Удобно? — спросил он, неожиданно улыбнувшись. При этом больно ткнул Мацепуро стволом под ребра.
— Спасибо, — ответил тот невозмутимо. — Как тебя зовут?
— Хватит, начальник. Давай по делу! — Имеешь полномочия?
— Имею. Говори, чего требуете?
— Я уже говорил. Мальчик к вам ушел.
— Ты должен все сказать сам. Кто такой мальчик? Он пришел и наложил в штаны. Вот чего ты добился.
— Требуем совсем немного. — Боевик обнажил в улыбке белые зубы. — Требуем миллион долларов. Вертолет.
— Разумно, — Мацепуро не собирался на этом этапе торговаться. — Сейчас я пойду и передам твои предложения.
— Требования, — поправил боевик.
— Да-да, требования. — Мацепуро охотно согласился.
— Сообщай отсюда.
— Ты шутишь? — улыбнулся полковник. — Я к тебе почти без штанов пришел.
— Почему рацию не взял?
— Не мог, — ответил Мацепуро спокойно и твердо. — Мы с тобой не были знакомы. Теперь пойду возьму. — Он поднялся. — Убери автомат.
Протиснувшись боком в узкий проход, Мацепуро направился к выходу. Когда подошел к двери, боевик сильными пальцами взял его за плечо.
— Еще хочу телевидение. Это тоже требование.
— Хорошо. — Мацепуро обернулся к террористу. — Баш на баш. Отпусти вон того глухонемого. Он сидит и ни хрена не понимает, что мы тут затеяли. И вон ту девочку с мамой. Девочка совсем больная. Разве не видно?
— Зачем отпускать? — боевик снова насторожился.
— Слушай, ты когда-нибудь заложников брал? — Мацепуро притворно возмутился. — Ты требуешь миллион. Тебе его готовы дать. Требуешь вертолет. Тебе обещают. Думаешь — задаром? Не было бы у тебя заложников и сидел бы ты со своими молодцами в пустом автобусе, знаешь, что с вами сделал бы ОМОН?
— Знаю.
— Значит, все переговоры ведутся только из-за людей, которых ты захватил. Каждая наша уступка тебе — это свобода людям, сидящим здесь.
— Э, Дудар! — боевик махнул рукой одному из сообщников. — Отдай глухого. И бабу с ребенком.
Полковник Кутин изображал перед Кагарлицкой гостеприимного хозяина, открытого для гостей, а сам сидел как на иголках. Рассказывал подробности захвата торговцев оружием, а мысль крутилась в другом направлении: что там у Мацепуро? Нет ли жертв? Что требуют террористы? Сколько их?
Наконец, взглянув на часы, Кутин решил закругляться.
— Вот так и работаем, Галина Яковлевна. Стараемся. Как говорят, стоим на страже…
Полковник думал, что ставит точку в беседе. Вышло, однако, иначе.
— Ради бога, не надо рекламы, Валерий Борисович. — Кагарлицкая шутливого тона не приняла. — От рекламы мы уже все опухли. Я прекрасно знаю цену вашей конторе. Это раньше КГБ называли Госстрахом. После кизлярских событий и побед генерала Барсукова над террористами вашу контору иначе, чем Госсмех, уже и не зовут.
— Госсмех, значит? Ха! И над чем смеетесь?
— Над чем? Хотя бы над тем, что чеченские боевики ходят по городу и никого здесь не опасаются, наверное, считают, что служба безопасности ими занимается только во время захвата заложников.
Кутин с трудом сохранил на лице доброжелательную улыбку. Неужели эта баба, пройдоха в юбке, уже что-то пронюхала о террористах и теперь выложит на стол свои козыри? А он-то, дурак, метал перед ней бисер, надеясь, что случившееся до поры до времени удастся скрыть.
Стараясь замаскировать свое замешательство, Кутин достал пачку сигарет «Кэмел» и предложил гостье:
— Закурите?
— Спасибо.
— Как угодно, Галина Яковлевна. Так что же вы имели в виду, когда говорили о террористах?
— Задело? Я так и думала. А все очень просто. Позавчера Вера Чайкина… Надеюсь, вам известна эта фамилия?
— Телевидение?
— Боже мой! — Кагарлицкая всплеснула руками. — Даже это вы знаете!
Кутин не обратил внимания на откровенную язвительность реплики. Сказанное Кагарлицкой заинтересовало его по иным причинам.
— Так что Чайкина?
— Позавчера, — Кагарлицкая не скрывала торжества, — Верочка встретила в городе Рахмана Мадуева. Он шел по проспекту Победы с приятелями.
— Кто такой Рахман Мадуев?
— Не знаете? Впрочем, естественно. Откуда вам? Мадуев между тем боевик из отряда Басаева. О Шамиле-то слыхали?
Кагарлицкая явно старалась «достать» Кутина, но тот терпел, не подавал виду, что готов взорваться.
— Верочка в последней командировке встречалась с Мадуевым. Даже снимала его и вела запись.
— Почему же, встретив бандита в городе, она не сообщила об этом в милицию?
— Валерий Борисович, дорогой, вы же умный человек. Пора перестать надеяться, что журналисты станут добровольными осведомителями вашей конторы. Те времена безвозвратно ушли. Верочке еще придется ехать в Чечню. Зачем ей портить отношения с боевиками? Этим вы уж занимайтесь сами.
— И она говорила с Мадуевым?
— Боже мой! Как я с вами. Разве вы прошли бы мимо знакомого, не поговорив с ним?
— Когда Чайкина рассказала вам об этой встрече?
Что-то в тоне вопроса насторожило Кагарлицкую. В чем-чем, а в интуиции ей нельзя было отказать.
— Почему это вас так заинтересовало?
Кутин грустно улыбнулся. Пригладил редеющие волосы.
— Скажу. Только ответьте на мой вопрос.
— Верочка позвонила ко мне в редакцию позавчера днем, после встречи. Сразу. Ей хотелось с кем-то поделиться новостью. А что?
Кутин встал, прошелся по кабинету. Кагарлицкая следила за ним настороженным взглядом.
— Что все-таки случилось?
— Случилось самое плохое, Галина Яковлевна. Вчера днем труп Чайкиной обнаружили в городском парке. Ее убили выстрелом в затылок.
— Боже мой! — Испуг Кагарлицкой был искренним. — Как же так?! За что?!
— За что? У нас имелось две версии. Но вы подсказали третью. И наиболее вероятную.
Кутин остановился возле стола, вызвал по внутренней связи дежурного по управлению.
— Иван Игнатьевич, передайте Соколову. Пусть срочно мчится на телевидение. Надо изъять материалы, с которыми в последнее время работала корреспондент Чайкина. Подчеркиваю — все и срочно! Пленки. Записи. Диктофон. Срочно. И еще… Рыбкина пошлите в «Трансперелет». Надо просмотреть журнал регистрации пассажиров, приобретавших билеты. Всех чеченцев — на карандаш. За последние четверо суток.
Отдав распоряжение, Кутин обернулся к гостье.
— Галина Яковлевна, милая, вы можете считать меня хамом, долдоном, кем угодно, но я не могу продолжать беседу. Даю слово принять вас в любое другое время. А сейчас… Увы! И все это, учтите, во многом из-за того, что ваши коллеги стараются скрыть информацию о знакомствах с террористами…
— Я понимаю…
К аэропорту, к машинам своей группы, которые стояли под навесом для рейсовых автобусов, Мацепуро шел не спеша. В затылок ему дул жаркий калмыцкий суховей, но это был живой, движущийся воздух, не тот, что застоялся в раскаленном автобусе, и потому он казался освежающим.
Глущак протянул начальнику руку. Мацепуро сжал ее с силой, будто они не встречались по меньшей мере месяц.
— Вы мои разговоры «пишете»? — Именно это в первую очередь интересовало полковника.
— Пишем. Микрофончик — во! — Глущак дал оценку качества записи, подняв вверх большой палец.
— Отлично. Теперь о других делах. — Деньги.
