У подполковника за очками забегали глаза.
– Вообще-то, я сам прошлой ночью не ложился… – но он решился: – Ладно… Работаем допоздна… Часов до одиннадцати вечера я выдержу…
* * *
Бобрынин выпросил у дежурного по штабу машину, чтобы нас по домам отвезли. Его, то есть до дома, а меня, за неимением дома, до офицерского общежития. Выглядел майор усталым и хмурым, и был явно чем-то озабочен. Я все ждал, когда он скажет хоть что-то о предстоящей операции, но майор откровенничать, похоже, не собирался. Однако терпение мое тоже не безгранично, и я спросил:
– И куда мы, товарищ майор, отправимся?
– В Чечню… – ответил Бобрынин однозначно, и ничего больше уточнять не стал.
Мне, впрочем, и этого хватило. Войсковые операции в Чечне уже не проводятся, а если и проводятся изредка, то только силами местных воинских соединений. Но большей частью там работает спецназ. Наш спецназ ВДВ – только изредка, больше спецназ ГРУ или спецназ внутренних войск. Но, значит, есть причины, чтобы и нам что-то перепало…
* * *
После бессонной ночи я надеялся уснуть сразу и надолго. Однако, завалившись в постель, я поспал от силы минут пятнадцать – двадцать… Разбудил меня раздавшийся в коридоре голос и последовавший за этим стук в дверь. Я понял, что это сосед-подполковник с третьего этажа – он недавно с женой развелся, оставил ей квартиру, а сам в общежитие переселился, – выпить пришел. Он порой заглядывает с бутылкой. Не любит в одиночестве потреблять… Не услышав ответа, сосед ушел… Я еще немного полежал в полудреме. Потом вроде бы даже и задремал, но все-таки не уснул, потому что мысли в голове бродили пусть и фантастические, но вовсе не похожие на сны… Так всегда бывает, когда о чем-то постоянно думаешь. Мне всегда, с самого детства очень хотелось совершить подвиг. А где его можно совершить, как не в местах, где ведутся боевые действия? И если я отправляюсь в составе группы именно в такие места, то надо не упустить свой шанс…
Я сам точно не мог бы сказать, чего именно я добивался в своей жизни, чего хотелось мне… Подвига? А зачем? Это какой-то внутренний голос спрашивал… Хотелось первым быть? Лучшим? А зачем? Чего ради все эти старания?…
Мне вспомнился товарищ отца, к которому в деревню мы с отцом ездили во время последних каникул в военном училище. Отец тогда предупредил:
– Он человек со странностями… Ты внимания не обращай… У него свой банк был, и своя типография… В трех заводах часть ему принадлежала… Потом бросил все, домишко в деревне купил, и спокойно живет, и ни до кого дела ему нет, и его все забыли. Он стал никому не интересен. В деревню уехал – как в монастырь ушел. От людей… А во всей деревне – три семьи стариков… И он с ними…
– А ты что к нему? – спросил я с усмешкой, потому что таких странностей людских понять не мог, и они мне были не интересны. Мне было интересно закончить училище с отличием, мне было интересно стать лучшим офицером в части, где мне предстоит служить – в этом я смысл жизни видел…
– Обещал… Он от нечего делать позвонил как-то, поговорили, я обещал заехать… Договорились о дне… Раз обещал, надо ехать…
Отец у меня такой. Обещал – сделает. Даже если это против его интересов.
Ехали мы, ориентируясь по карте области. Там только проезжие дороги отмечены, да и то не все. Наша «Тойота Королла» с трудом перебиралась с кочки на кочку и в выбоинах стукалась защитой картера. И это называлось проезжими дорогами!.. Навстречу нам попадались только груженые лесовозы. И каждому дорогу уступай – любят они посредине ездить… До деревни добирались, можно сказать, ползком, частенько по обочине…
Отец с товарищем что-то обсуждали, кого-то вспоминали, потом сидели за столом… Я не пил, потому что в обратную дорогу мне надо было садиться за руль. Отец все никак не мог понять, почему его товарищ «убежал от цивилизации», и спрашивал об этом снова и снова. Тот сначала просто отмахивался, потом все же не выдержал.
– Да у меня впечатление такое, что я только сейчас жить начал… Я не понимаю, для чего я раньше жил, чего добиться хотел, перед кем старался себя показать!.. Я здесь выхожу за ворота, глаза открою, рот открою, уши открою, и дышу всем этим… И глазами, и ртом, и ушами дышу, всей кожей дышу… Это все, что нужно человеку… И не перед кем мне изображать то доброго, то злого человека, то хитрого, то честного… Это не объяснить… К этому самому прийти нужно… Я удовольствие получаю оттого, что мне нужно дров наколоть, за водой сходить… Я колуном взмахиваю – и радуюсь. Я ведро беру в руки – и радуюсь… И все вы теперь, там оставшиеся, мне странными кажетесь… Я не понимаю вас, и жалею…
Тогда ни я, ни отец не поняли сказанного, не поняли, в чем счастье этого человека. Но слова его запали в память и время от времени всплывали вместе с вопросами, ко мне относящимися – а зачем мне все это надо?…
Потом, уже перед самым сном, мысль по-новому выстроилась – а мне нужно быть героем? Зачем?…
* * *
Утром все эти дурацкие раздумья забылись. Я встал рано и успел даже за майором Бобрыниным забежать. Правда, до квартиры не добрался – в подъезде его встретил, на лестнице.
– Не терпится? – Бобрынин, казалось, мои мысли прочитал.
– Не терпится, товарищ майор… – сознался я чистосердечно.
– Нас когда в Афган привезли, мы два месяца обустраивались… Помню, как я первого боя ждал… Тоже не терпелось…
В учебном классе, когда мы со старшим прапорщиком Луценко поочередно занимались, майор Бобрынин изучал какие-то документы. Когда я подошел, майор демонстративно папочку закрыл, показывая, что не все документы предназначены для общего пользования, и у некоторых имеется порой гриф секретности.
Когда подошла очередь майора садиться за ноутбук, он папочку положил на стол перед собой, чтобы постоянно была перед глазами. К документам он серьезно относился…
1. ПОДПОЛКОВНИК АЛЕКСАНДР РАЗИН, СПЕЦНАЗ ГРУ
Уже вечерело, и, как всегда бывает в горных районах, темнота подступала стремительно, подобно лавине, сходящей с горы. Пришлось включить на бинокле прибор ночного видения. Благо, только накануне сменил аккумулятор. Бинокль у меня хороший, американский. Я его, вместе с зарядным устройством и запасными аккумуляторами, реквизировал еще в прошлом году, когда частично задержали, частично уничтожили группу хорошо экипированных боевиков, перешедших грузинскую границу. Грузин глупые американцы вооружают, в том числе, и биноклями, а умные грузины продают оружие и снаряжение тому, кто больше заплатит. Чечены хорошо заплатили, их и вооружили. Я в тот раз впервые столкнулся с тем, что у четверых боевиков вместо привычных «калашей» были американские М-16. И больше ни разу не видел. Должно быть, какая-то партия ушла в Россию на испытания, но боевики тоже люди опытные, и соображают, что к чему. Против простого «калаша» ни одна американская автоматическая винтовка не тянет… Потому их в массовом порядке у грузин покупать и не стали. Мне наши старшие офицеры, кто еще Вьетнам застал, рассказывали, что американцы во Вьетнаме предпочитали «калашами» воевать, благо патроны от М-16 подходили к тогдашним АК-47. И, чтобы не допустить идентификации и возможности использования автоматов противником, наши были вынуждены изменить конфигурацию ствола и соответственно патронов. Это где-то в середине шестидесятых было… Нынешняя М-16 мало не намного лучше стала, разве что коллиматорный прицел [5] приобрела… Но этот прицел можно, кстати, и на «калаш» поставить, и, думаю, конструкторы наши это учтут. Это ведь и на конкурентоспособность отразится…
Бинокли вот американцы делать умеют, с нашими не сравнить. Мне, по крайней мере, достался отличный экземпляр. Не только с ПНВ, но еще и с дальномером. Снайперам бы такие бинокли, а то им приходится отдельно биноклем пользоваться, отдельно дальномером.
Размышляя об этом, я как раз держал бинокль и внимательно рассматривал, – что там за странная машина пришла в село, и стала под разгрузку в интересующем нас дворе. «Уазик» с кузовом. Из кузова что-то выгружали… Со стороны посмотреть, дрова какие-то привезли, что ли… Только дрова не упаковывают в целлофан… Вернее, в целлофан было упаковано то, что среди дров спрятали… И мне очень хотелось бы узнать, что это такое… Вообще, мне хотелось бы узнать многое, только вот кому-то не хочется, чтобы я это узнавал. Я так и не понял толком, почему нам категорически запретили разобраться с ситуацией в этом селе. Там определенно что-то происходит: приезжают закрытые машины, уезжают закрытые машины, прибывают небольшие группы людей, потом покидают село – через неделю, через десять дней… А мы имеем право только наблюдать, ничего не предпринимая… Не нравится мне такая работа…
Или наше командование боится побеспокоить Ачемеза Астамирова, который может пожаловаться своему родственнику и другу Рамазану Кадырову? Да пусть жалуется… Мы свое дело делать все равно должны, даже если все местные правительственные органы вопить на нас начнут и ядовитой слюной брызгать. И если даже нет там никакой школы диверсантов и террористов, как мы сразу предположили, проверку мы провести все равно обязаны. И я уже не один раз пожалел, что поторопился доложить командованию о своих подозрениях. Но доложить я был вынужден, потому что нас уже готовили к «выводу». В итоге нам разрешили провести дополнительную разведку, но, как добавили в срочном сообщении на следующее же утро, – вести ее необходимо исключительно в виде наблюдения, не вступая в несанкционированный контакт. А как это возможно, если мы уже подключили свою агентуру в селе? Уже дано задание и назначена встреча. И как быть, если человек собирает данные, рискует, вдвойне рискует, выходя в горы, чтобы встретиться с нами, а мы на встречу не приходим? Это значит – потерять агента… А как нелегко бывает здесь, среди горцев, завербовать кого-то… Каждая вербовка – это тщательно продуманная, выверенная до мелочей операция. Завербовать можно лишь человека, которому есть что скрывать от односельчан или же от близких людей. Порой приходится создавать такие обстоятельства, что сам потом удивляешься изворотливости и изощренности своего ума. И всегда отношения с такими людьми висят на волоске, приходится быть и осторожным, изворотливым лисом, и ловким, порой двуличным дипломатом, и угрозой действовать, и лестью, и шантажом… И вдруг такой нелепый приказ, после которого мы рискуем агента потерять… Чем, каким местом там, в РОШе [6], думают?…
