Церковь постепенно заполнилась людьми. Священник начал читать молитву. Уже через пять минут в храме стало нечем дышать.
Колтунов смотрел на Марию. Она была неестественно бледна, застыла и глядела на гроб. Игнатьев поддерживал ее.
Колтунов шепнул Синицыну:
– Ты как хочешь, а я на улицу. Не могу оставаться здесь.
– Я с вами.
– Давай, только тихо, не привлекая внимания.
Бывшие сослуживцы вышли из храма. Жара на улице после церкви показалась им освежающей прохладой. Юрий расстегнул ворот рубахи, достал пачку сигарет, выбил одну, прикурил.
Какая-то старушка недовольно проговорила:
– Отошел бы в сторону, к урне. Для кого ее поставили? Собирай после вас окурки!..
Колтунов и Синицын, не пререкаясь, отошли к урне, стоявшей рядом с биотуалетом.
– Терпеть не могу похороны, – сказал Колтунов.
– А кто может? Но надо. А почему гроб-то закрыт?
– Не знаю, а спрашивать сейчас нельзя. Роман потом сам скажет. Представляю, каково сейчас ему и Маше. Особенно ей. У нее в лице ни кровинки. Выпить бы, да где взять?
– У меня пузырь есть в тачке, Юрий Павлович, да только вы за рулем. На поминках выпьем.
– Конечно. А народу-то сколько собралось, заметил?
– В этом нет ничего странного. Тут друзья по школе, университету и по спорту.
Из храма начали выходить люди.
– Закончилось, что ли? – проговорил Колтунов.
– Похоже.
– Пойдем ближе к автобусу.
Колтунов и Синицын подошли к Игнатьеву, который передал жену каким-то женщинам, у одной из которых при себе была аптечка.
– Не могу, парни, душу рвет. – Игнатьев распахнул пиджак. – Дышать нечем.
– Может, Марии Львовне не надо идти на кладбище? – сказал Синицын.
– Сам-то подумал, что ляпнул? – заявил бывший майор. – Мать не предаст сына земле?..
– Она еле передвигается, Рома, – поддержал солдата Колтунов. – У могилы может произойти все, что угодно.
– Пойди и предложи Маше поехать домой.
– Не домой, Рома. Ей в больницу надо.
– Даже и думать об этом нечего. С женой врачи и медсестра. Если что, окажут необходимую помощь. Тачек валом, чтобы быстро в больницу отвезти. – Игнатьев поднял голову к небу. – За что Бог так наказал меня? Взял бы мою жизнь! Зачем сына отнял?..
– Успокойся, командир. – Колтунов обнял друга. – Надо держаться.
– Надо! Хотя бы для того, чтобы… – Он осекся. – Но об этом позже. Значит, программа такая. Сейчас на кладбище, там прощание, священник предаст земле, могила, венки, цветы. Затем все в кафе, это недалеко от дома. Долго сидеть там не будем, да и Маша не сможет. Помянем, пойдем ко мне. Вы, как я понимаю, на машинах?
– Да, – одновременно ответили Колтунов и Синицын.
– Перед тем как идти в кафе, заедете прямо ко мне во двор. Я все покажу. Как вернемся, подберем место, поговорим.
Колтунов кивнул.
– Добро!
– Все, я к жене и в автобус. Вы на кладбище.
– А где цветов-то можно купить? – спросил Колтунов. – Я думал венок взять, но на выезде, где раньше этого добра валом было, сейчас поставили забегаловку.
– Я взял цветы и венок, Юрий Павлович, – сказал Синицын. – Поделюсь.
– Ладно. Давай, Рома, ступай, зовут.
Церемония на кладбище затянулась часа на два. Очень много было людей, желающих проститься с Максимом. В основном парней и девушек.
Мария держалась стойко, хотя было заметно, каких усилий ей это дается. Ее не пришлось оттаскивать, как это нередко бывает.
Только в момент, когда работники ритуальной службы опускали гроб в могилу, она потеряла сознание и едва не упала в яму. Мужчины, стоявшие рядом, поддержали ее, а докторша с медсестрой тут же начали оказывать помощь. Маша пришла в себя, когда уже был насыпан могильный холмик и поставлен крест.
Игнатьев расплатился с похоронной командой, усадил Марию в свою «Тойоту».
К месту захоронения подъехал черный «Шевроле».
Из него вышел майор полиции, подошел к Роману и сказал:
– Извини, старик, не смог в храм приехать, да и сюда опоздал. Начальник задержал.
– Ничего, Костя, бывает.
Майор положил цветы поверх венков, вернулся к Игнатьеву.
Тот спросил:
– Узнал что-нибудь?
– Только начал работу, загрузил кого надо. Пока информации нет. Как будет, немедленно сообщу.
– Хорошо. В кафе на поминки поедешь?
– Ненадолго, Рома. Сам понимаешь, служба.
– Понимаю. Езжай тогда за всеми.
– Да знаю я, где это кафе.
– Ну да, конечно. – Полицейский скрылся в толпе.
– Кто это? – спросил Колтунов.
– Костя Ларионов, заместитель начальника городского отдела внутренних дел. Мы с ним в дружеских отношениях.
– Что за информацию, если не секрет, он должен тебе сообщить?
– Не секрет, Юра, но об этом, как я уже сказал, позже.
– Хорошо.
В кафе едва уместились все желающие помянуть Максима. Игнатьев с супругой пробыли там недолго. Они выпили по три крохотных рюмки и ушли под понимающими взглядами молодых людей.
Следом за ними направились к дому и Колтунов с Синицыным. Они оставались во дворе, пока Игнатьев с врачом и медсестрой провели Марию в спальню, расположенную на втором этаже, и успели выкурить по сигарете.
Вышел Роман.
– Пойдемте в дом.
Игнатьев провел друзей в небольшой кабинет, указал на диван, кресла.
– Устраивайтесь, здесь поговорим. Тут нас никто не услышит.
– У тебя есть что скрывать от жены? – спросил Колтунов.
– Ты предпочел бы, чтобы мы говорили при ней и медперсонале?
– Нет.
– Вот и я не хочу этого. Ситуация, ребята, такая. Максим умер от передозировки наркотиков.
– Что? – удивленно воскликнул Колтунов. – Максим и наркота?
– Да. Это заключение экспертизы. Но давайте по порядку. Вы знаете, он успешно учился в университете, занимался спортом, у него была… – черт, какое страшное слово «была»! – подруга, можно сказать, невеста. До февраля этого года все шло хорошо. Максим часто приезжал, звонил матери почти каждый день, сессию сдал на «отлично». Они с Леной – это его девушка – отдохнули у нас и у Жоры, потом уехали. Ничто не предвещало беды. У меня даже тревожного чувства не возникло, как это бывало на войне, когда вроде все спокойно, а интуиция подсказывает, нет, что-то не так. Где-то в конце марта, дату сейчас точно не помню, вечером, когда мы с Машей смотрели телевизор, ее сотовый зазвонил. Мы подумали, Максим. Но это была Лена. Ее слова нас буквально ошарашили. Лена сказала, что Макс бросил университет, спорт, разругался с ней и уехал. Я взял у жены телефон и спросил, куда именно. Лена ответила, что не знает. Но с того дня она его больше не видела. Макс, по ее мнению, подсел на наркоту. Тут меня словно обухом по голове хватило. Уж чего не ожидал, так вот этого! Я сказал, что сам приеду, и утром отправился в Москву. Лена встретила меня у общежития. С ней были трое парней, друзья Максима. Из разговора с ними я узнал, что после каникул, в феврале, к нему стали подкатывать какие-то мутные личности на серебристой «десятке». Он уезжал с ними и возвращался как будто не пьяный, но и не трезвый. Приносил в комнату сумку, содержимое которой никому не показывал. Потом поругался с Леной, заявил, что они расстаются, перестал посещать бассейн, забросил учебу.
– Извини, Рома, машина была московской?
– В том-то и дело, что нет. Номера ее никто не заметил, а вот обозначение региона один из парней увидел мельком. Наша!
– То есть к Максу приезжали мутные парни из Калининска?
– Выходит так!
– Извини, продолжай.
Игнатьев поднялся с кресла, достал пачку сигарет, закурил, предложил друзьям. Колтунов присоединился к нему. Синицын отказался, мол, не могу дымить в помещении, привык на улице.
– Я был в растерянности, – продолжал Игнатьев. – Что делать? С Леной сходил в университет. Какой-то ученый муж подтвердил, что Макс уже месяц там не бывает. В деканате мы узнали, что он оставил заявление об отчислении по семейным обстоятельствам. Я созвонился с Костей, это тот майор, который приезжал на кладбище. Он посоветовал подать заявление о пропаже сына в ближайшее отделение полиции и возвращаться. Я так и сделал. Заявление приняли без проблем. Какой-то капитан взял у меня визитку, дал мне свою и обещал позвонить, если Макс обнаружится. В общем, вернулся я домой ни с чем. Но Маше о наркоте и о том, что сын пропал, говорить не стал. Сказал, что Макс связался с какой-то женщиной, бросил Лену, одним словом, загулял по молодости. Перегорит и вернется. Врал, нес то, что в голову приходило. Маша поверила. Розыск здесь, в Калининске, начал и Костя Ларионов. Время шло, а никаких результатов не было. Максим исчез в полном смысле этого слова. Его не видели ни в Москве, ни в Калининске. Только неделю назад позвонил Ларионов и сказал, что Макса нашли мертвым в брошенной старой хате. Деревня Горькая…
