Джуди отдала боссу последний снимок и снова положила руки на колени, как прилежная ученица колледжа. Перевела дух и продолжила:
— Теперь, если позволите, мистер Лонгард, я перейду к выводам и предложениям. События последних суток, отслеживаемые нами, — я имею в виду небывалое оживление всех и вся в окрестностях города Текесси — вызваны, полагаю, некой разведывательной акцией, которую проводила русская разведка. А сейчас русские приступили к силовой части акции. Думаю, в дело вступили знаменитые русские «морские ежи». Подобная бесцеремонность на чужой территории не свойственна русским в последние годы. Что вынудило их решиться на столь дерзкую операцию? В чем цель, ради которой они пошли на такой риск? Они же рискуют не только осложнить свои отношения с Колумбией, но и в целом себе жизнь на арене международной дипломатии! И в первую очередь испортить отношения с нами, ведь Соединенные Штаты всегда подчеркивали, что Колумбия входит в сферу их жизненно важных интересов. В той тонкой игре, что ведут наши президенты, любой, даже самый мелкий козырь на руках оппонента значительно усиливает его позиции… Видимо, русские пришли к выводу, что цель оправдывает риск.
Увы, мистер Лонгард, у меня недостаточно данных, чтобы выдвинуть хотя бы одну более-менее серьезную версию. Возможно разобраться только на месте. Поэтому, как считала, так и считаю: нам необходимо вмешаться. Сейчас подходящий момент, было бы обидно его упустить. Текесси объят огнем, пожарные службы не справляются. Под видом оказания помощи мы можем направить туда хоть полк…
— Не можем, Джуди, — покачал головой Билл Лонгард. Впервые за время доклада Джуди он пошевелился в своем кресле и открыл рот. — Не можем.
Босс подвинул стопку снимков к Джуди.
— Но ты отлично поработала, девочка. Я знаю, что меня с моего места выдавишь именно ты… Что ж, такой преемник меня устраивает.
Джуди хотела горячо возразить, но босс поднял руку, останавливая ее.
— Как всегда было, так всегда и будет, Джуди. Лопата всегда останется лопатой, даже если ты назовешь ее прожектором. Речь не об этом. Да, еще месяц назад, уже после первого твоего доклада, я, не задумываясь, отправил бы в этот чертов Текесси парней из пятого отдела. Мы привлекли бы к контроперации столько народу, сколько потребовалось. О технике я уж промолчу… Но сегодня все переменилось. Мы, как ты знаешь, в состоянии войны с Ираком. Все силы приказано бросить на Ирак.
— Но мы же колумбийский отдел! — не выдержав, перебила шефа Джуди.
— Отдел колумбийский, а выделяемые конторе средства общие.
— Слушайте, шеф, это уже становится смешным…
Билл Лонгард покачал головой: мол, не следует в этом кабинете говорить лишнее.
— Приказ с самого верха: заниматься только Ираком, и ничем другим, кроме Ирака, — непреклонным тоном отчеканил босс. И добавил уже менее начальственно: — Самому верху не объяснишь, что колумбийский отдел заниматься Ираком просто не в состоянии. Особенно трудно что-либо объяснять нынешнему верху.
При косвенном намеке на Буша-младшенького с его лихой администрацией легкая гримаса презрения пробежала по лицу дипломата и разведчика Билла Лонгарда.
— Ну а как же простое любопытство? — Джуди не зря считали упрямицей, она не привыкла сдаваться до тех пор, пока ее не положат на лопатки, не свяжут по рукам и ногам, не закуют в кандалы.
— Джуди, крошка, простое любопытство я запретить не в силах, тем более женское любопытство, но, — Лонгард развел руками, — не более чем. Фиксируйте, отслеживайте, анализируйте, документируйте. Но не более того.
— А если через месяц или когда в Ираке все закончится, нас спросят, почему вы…
— Ну-ну, Джуди! Неужели ты считаешь, что я занимаю это кресло только потому, что моя задница подходит к нему по ширине? Естественно, после первого же твоего доклада я изложил ситуацию тем, кто надо мною. И мне однозначно дали понять, можно даже выразиться — приказали: на время засунь свою провонявшую кокаином Колумбию себе в ухо. Сейчас не существует ничего, кроме Ирака. К тому же кто тебе, Джуди, сказал, что через месяц в Ираке все закончится, когда ничего еще толком не началось? Буш сказал?
Босс нажал кнопку на пульте. Вошел секретарь.
— Сделай нам кофе, Марти. Джуди, тебе со сливками, правильно?
Аккорд двадцать первый
Завещание Рамона
Влиятельное Лицо надкусило авокадо, сморщилось и не глядя выбросило плод за спину. Авокадо упал между установкой для полива газона и бассейном. После этого Влиятельное Лицо пристально взглянуло в глаза Астремадурасу.
— Почему же ты не дал ему подписать документы в церкви?
Второй человек двадцать седьмого полицейского участка знал, что этот вопрос обязательно будет задан, и боялся его.
— Пальцы дрожали на курках, сеньор. Нервы были натянуты, как леска, когда на крючок попадается крупная рыба. — Астремадурас убрал мокрый платок в карман, достал сухой, обтер лицо и шею. — Но я попробовал. Я сказал о контракте сеньору Мигуилу Сукнову. Но мои слова никто не перевел. Они были слишком увлечены своими проблемами, сеньор. Тогда я выкрикнул ваше имя, я несколько раз выкрикивал ваше имя. И сеньору Сукнову перевели. Он ответил коротко, очень коротко. И, сеньор, я не стал требовать перевода его слов.
Астремадурас осторожно пошевелился в шезлонге, вытер лоб и позволил себе продолжить отчет о пребывании в Текесси.
— Русские скрылись, а люди, которых Педро Носалес называл «патрульными темных дорог», выжидали десять минут. Их главный, Диего Марсиа, говорил по рации, глядя на часы. Святой отец увещевал их одуматься и обернуться к Богу. Потом, когда десять минут истекло, мы — я, Агустино и детектив Кастилио — ушли из церкви. Если б мы сами стали преследовать русских, то рано или поздно угодили бы под чьи-нибудь пули, а скорее всего, под перекрестный огонь из дюжин стволов. И я решил идти по следам людей Диего Марсиа, которые пойдут по следам русских сеньоров и сеньор.
Астремадурас протянул руку, взял со столика калебасу, не сразу, но ухватил дрожащими от волнения пальцами бомбиллу.
Матэ, как никакой другой напиток, утоляет жажду, и потеешь от него не так сильно.
Влиятельное Лицо терпеливо ждало, пока полицейский промочит горло. Но Астремадурас не стал злоупотреблять терпением столь занятого человека. Он сделал всего один торопливый глоток матэ и вернулся к рассказу.
— К тому времени одно было установлено несомненно: Энрике, брат Агустино, муж Амаранты и владелец катера «Виктория», мертв. Утонул он вместе с катером или был убит людьми Диего Марсиа… я не видел смысла биться за торжество истины. Ну, допустим, установил бы я, что Энрике пал от руки какого-нибудь Хосе Аркадио дель Бабилонья-второго. И что? Размахивая удостоверением панамского полицейского, я поволоку его на глазах у Диего Марсиа и его людей к рейсовому автобусу, повезу обратно в Ла-Пальма?
О, чудо, о, радость! Астремадурас, чтобы скрыть волнение, снова взял калебасу и чуть не раздавил ее в ладони. Он, какой-то полицейский, заставил улыбнуться самого… даже страшно сказать, кого. Нет, не почудилось, это была правда — Влиятельное Лицо улыбнулось. Видимо, представив себе, как Астремадурас размахивает своим удостоверением перед носом колумбийских мафиози.
Ободренный улыбкой, Астремадурас с новыми силами продолжил рассказ. Сочными и образными фразами, уместно подшучивая над колумбийскими нравами, избегая длиннот и повторений, он поведал о том, как они с Педро Носалесом вернулись в полицейский участок, куда, как известно, стекаются все городские новости, поведал о том, как пришло известие о взрыве в магазине Хулио Игнасиаса и вспыхнувшем затем пожаре, о том, как они, трое панамцев, уходили из полицейского участка и Педро Носалес сказал им на прощание: «Колумбия — страна не для людей с плохим зрением и слабыми руками. Но ты, Астремадурас, и ты, детектив Касти-лио, вы смогли бы здесь продержаться. Какое-то время».
— Это были последние слова команданте Педро, как он сам себя называл. Он погиб. — Астремадурас опустил голову. — Я позже узнал, как все произошло. Когда огонь добрался до полицейского участка, Педро Носа-лес выпустил из камер заключенных, и саблешрамый со своими дружками, задержанные мною в автобусе, схватились с команданте Педро, пытаясь отобрать у него оружие. Но Педро Носалес был не из тех, кто пасует перед преступниками. Они все остались там, под сгоревшей и рухнувшей крышей. Он был настоящим полицейским, сеньор, можете мне поверить, и замечательным человеком.
Выдержав небольшую паузу, Астремадурас вернулся к отчету о своей поездке в Текесси. Он рассказал о том, как Агустино куда-то подевался по дороге к пожару, о том, как русских окружили на какой-то крыше, но они ускользнули и оттуда, спустившись в клубах дыма по канату, о том, как русские захватили пожарную машину и на ней, никем не остановленные, добрались до ратуши, как проникли в ратушу и заперлись изнутри.
