— Несколько позже Март наведался в «У Жоры» с лоховатым рыжим Рексом, совместно с Александром Николаевичем тяжко-гуляли в отдельном кабинете, и, будучи серьезно пьяным, старый друг поведал сквозь слезы: мы ее потеряли! Ту самую убойную подружку со странным именем — Ли. Но тела нет — и пока не найду, буду сомневаться, что она окончательно покинула нас… И такая неподдельная скорбь была в нетрезвом взоре Марта — Александр Николаевич даже невольно содрогнулся от сочувствия…
К концу вторых суток пребывания в Белогорске Караваев всесторонне изучил окрестности, подсобрал, насколько возможно, информацию об охотниках за секретами и в деталях продумал план предстоящей встречи, взяв за основу тот факт, что его потенциальные контрагенты могут оказаться негодяями, садистами и вообще отморозками. То есть информацию получат, а денег не дадут. Или еще хуже — запрут в подвал, будут пытать, а потом пристрелят, как шелудивого пса. Однако, ощущая себя в полной мере Великим Комбинатором, Александр Николаевич лиходеев не боялся, не без оснований надеялся всех их провести и был уверен, что уж на этот раз он обязательно вырвет у судьбы положенный ему приз, выдача которого до сего момента ввиду различных недоразумений откладывалась на неопределенное время.
Сомнения морально-этического плана отсутствовали. Март, конечно, старый друг, в свое время он помог Саше, но… За каким чертом, спрашивается, он два раза подряд встал у него на пути?! Иначе как форменным издевательством такое поведение назвать было нельзя, и Караваев считал себя вправе наказать зарвавшегося интригана любым удобным для себя способом.
Имелось, правда, одно небольшое сомненьице… Это касалось той самой убойной подружки Марта, которую вроде бы «потеряли» два года назад. Счастливо обнаруженная Караваевым в подмосковном доме отдыха дамочка вела себя более чем странно. Во-первых, она действительно не узнала старого знакомца Сашу! Такое нарочно не сыграешь — Караваев в подобных вещах разбирался достаточно хорошо. И манеры, манеры… куда делась лощеная светская львица, привыкшая повелевать мужиками и палить с обеих рук куда ни попадя? Создавалось такое впечатление, что красавицу пару лет держали в подвале и не давали общаться с людьми!
Впрочем, данная несуразица не путала его карт, и Александр Николаевич, слегка посомневавшись, выкинул ее из головы. Имелись заботы поважнее — нужно было тщательно подготовиться к завтрашней встрече…
***
…С плохо выпавшим из окна мужланом поступили некорректно. В институте, в числе прочих дисциплин, Альберт слушал курс ОБЖ, в соответствии с которым человеку, выпавшему из окна и вообще получившему какую-либо травму, необходимо было экстренно оказать помощь — если рядышком не было врача.
Сейчас врача тоже не было, но вместо того, чтобы оказать пострадавшему первую помощь, его при первой же возможности — едва общага скрылась из поля зрения — нелицеприятно вытрусили из багажника и предоставили в распоряжение Пети Бутикова, который принялся бить травмированного ногами, непечатно при этом выражаясь.
— Зачем так? — удивился Альберт. — Он что-то знает и не хочет говорить? Это что — Петя его таким образом допрашивает?
— Нет, Петя его таким образом воспитывает, — вальяжно закуривая, пояснил Олег. — Это местный сутенер — Федот. Он ни хрена не знает, а говорить, наоборот, пока что хочет. Да ты сам послушай.
— Не жить тебе, ментяра поганый!!! — хрипло рычал пинаемый ногами сутенер. — Замочу, падла! Ты в моем районе больше не появляйся! Ты покойник, падла!!!
— Нам надо ехать, — сообщил сосредоточенно сопевшему Пете Олег, покосившись на вторую «Волгу», где на заднем сиденье извивалась зафиксированная крепкими плечами спецназовцев пленница, изрыгавшая страшные проклятия самого гнусного свойства, отчетливо слышимые на улице даже через задраенные стекла. — Ты давай сломай ему по-быстрому вторую ногу — и покатили.
— Нога — что! — Петя прекратил пинать Федота и вытащил из кармана маленький перочинный ножик. — Нога срастется — через месяц опять прыгать будет, гад! Я ему лучше яички попротыкаю к е… матери. Тогда на всю жизнь — инвалид.
— И то дело, — одобрительно кивнул Олег. — Сказать терминаторам, чтобы подержали?
— Кочумай, Петро! — просипел Федот, шустро сворачиваясь калачиком и зажимая ширинку обеими руками. — Ты чо — совсем изверг? Ты ж православный, Петро, — побойся бога!!! Я те отвечаю — никто тебя тут пальцем не тронет! Никаких делов — ходи без оглядки!
— Обзовись, — деловито потребовал Петя, вычертив лезвием ножика замысловатый пируэт в воздухе. — Побожись.
— Век воли не видать! — истово вскричал сутенер. — Если спи…дел — буду сука и пидорас!
— Значит, осознал? — уточнил Петя. — Понял, что меня не совсем выперли из органов? Точнее, выперли — но не туда?
— Осознал, осознал, — с готовностью кивнул Федот. — Ой как осознал! Не прав был, погорячился…
— Ладно, живи, — разрешил Петя, пряча ножик в карман и поспешая к машине.
— А за подружку свою не беспокойся, голубчик, — счел нужным снизойти до сутенера Олег. — Мы ее допросим по одному делу и отправим обратно. К вашему кублу это дело — никаким боком…
Пока ехали до заброшенных дач, Олег быстро и доходчиво разъяснил Альберту все непонятки — шеф, капризничая, настойчиво требовал, чтобы его ввели в курс, не желал просто так сидеть сторонним наблюдателем и глазами хлопать.
Дело в том, что вчера Олег, недовольный безрезультативной оперативной деятельностью «бывших», уточнил задачу. Три дня «бывшие» любыми доступными способами «трясли» «низы» на предмет добычи информации по печальным событиям двухлетней давности — а теперь им предлагалось, не прекращая прежней деятельности, помимо всего прочего, еще и напрячь мозги. То есть вспомнить и проанализировать все странности, нестыковки и отклонения, с которыми так или иначе сотрудникам пришлось сталкиваться в своей работе именно в тот период двухлетней давности, плюс-минус два месяца (а в тот период все они еще работали в органах).
Чем бывший чекист руководствовался, отдавая такое распоряжение, и каким образом собирался систематизировать все, вместе взятые, странности по степени принадлежности к конкретным событиям, никто интересоваться не стал — а просто пошли и задумались, как велели.
И тут же получился результат: снизошло чудесное озарение на Петю Бутикова — бывшего старшего участкового Северо-Западного района, которого нехорошие люди выгнали из органов за злоупотребление служебным положением.
Дурно воспитанная особь, что гнусно ругается во второй «Волге», — Лилька Котлярова. Это она сейчас слегка не в духе, кривляется и рожи корчит: а ежели ее успокоить, причесать как следует, слегка по-мужски обаять да поставить во весь рост, сразу станет ясно, что это хорошенькая блондинка лет двадцати пяти, с длинными ногами, шалыми глазами и чувственными губами — этакая розочка на химической помойке, по недоразумению затесавшаяся в дрянную общагу. Мать — алкоголичка, работница химкомбината, биологический папа не установлен. Ютится, как и мать, в общаге означенного комбината, на котором числится рабочим одного из цехов. На самом деле в цеху ни разу не была, зато систематически обслуживает в сауне разнообразные комиссии и начальствующий состав, а на досуге слегка подпутанивает в небольшом кабачке «Снегурочка», что в пятнадцати минутах езды отсюда.
Петя, будучи участковым и отъявленным холостяком, эту Лильку частенько имел — бесплатно, на правах начальства (химкомбинат, как и все предприятия промышленной зоны Белогорска, располагается в Северо-Западном районе). И случались у них порой совместные возбухания по окончанию процесса. Знаете, этакое лирическое наследие классиков Голливуда — мент и проститутка: попрыгали на пружинном матраце, порезвились, а опосля сели за стол и под доверительную беседу раздавили пузырек.
Так вот, аккурат через месяц после того разгула киллеризма двухлетней давности Петя в очередной раз отловил Лильку в «Снегурочке» и повез к себе чреслами потрещать. А после, за пузырьком, химкомбинатовская дива поведала участковому весьма занимательную историю. История была похожа на детектив и изобиловала деталями, но Петя отнесся к ней весьма легкомысленно, хотя в подтверждение своих слов Лилька предъявила некое вещественное доказательство. Дело в том, что порочная дева всегда была склонна, мягко говоря, к преувеличениям, и Петя об этом прекрасно знал. А посему данный рассказ в оперативную сводку не попал — хотя, между нами, он был бы там весьма уместен.
А сейчас, по прошествии двух лет, бывший участковый крепко хлопнул себя по лбу и вскричал:
— Э… — нет, не «Эврика!» — в среде, где Петя вращается, такое кричать не принято. — Эх ты, е… твою мать!!! — вот так вскричал Петя.
