– Косой Идрис сказал, – пожал плечами парень, – а ему те, кто раздает оружие вайнахам.
– Значит, в горах уже есть немцы?
– Много, – равнодушно подтвердил Апти.
– Какой еще хабар, что нового в Хистир-Юрте? Мой брат, Шамиль, начальник милиции, здоров?
– Много новостей, – как-то неуверенно отозвался Апти.
– Тебе жалко с ними расставаться?
Апти глянул искоса, отвел взгляд.
– Давно не был в ауле, – наконец сказал он.
– Ничего, перескажи то, что было давно.
– Председателя Абасова, что вместо тебя поставили, убили, – помолчав, нехотя припомнил односельчанин.
– Кто? – вскинулся Абу.
– Старики. Три письма в милицию писали, просили твоего брата: убери Абасова из аула, совсем колхоз разворовал, развалил, резать будем.
– Сам, что ли, развалил?
– У него начальник по борьбе с бандитизмом Валиев часто гостил в дружками. Барашек, коров на шашлык пускал, семенное зерно в город продавал. Сеять нечем было. Ему башку разбивали, на улице, как собаку, в лужу бросили.
– Та-ак. Ну а… отдел милиции? Что Шамиль? Говори, – хрипло потребовал Ушахов. Кашлянул. Значит, освободили место для прежнего председателя аульчане. Самосуд сотворили.
Апти молчал.
– Где Шамиль, говори, – еще раз попросил Абу.
– Нет Шамиля, – смотрел куда-то между стволов сын Ахмедхана. – У него под полом такую штуку нашли… забыл… По ней с германом говорить можно. Шпи-он ваш Шамиль, говорят.
– Арестовали? – сдавленно выдохнул Абу.
– Не взяли. Ушел.
– Куда?
– В горы ушел, – сердито сказал Апти. Абу оседал, сползая спиной по стволу. – Двоих красных застрелил, что за ним пришли, – с натугой избавился от последней вести Апти. Вздохнул. Жалко было старика.
Абу сидел спиной к дереву, ловил раскрытым ртом воздух. Не хватало его в окопах, в госпиталях тоже недоставало, мечтал здесь, в родных горах, вволю надышаться. Выходит, и здесь обделил горцев Аллах.
Аврамов медленно и аккуратно точил карандаш за столом, выжидающе поглядывал на Серова. Генерал сидел у окна. Стружки с шорохом сыпались на белый лист бумаги. Генерал молчал. Не торопился и полковник поднимать разговорные шлюзы. Набрякли события в душе каленой пузырящейся лавой, готовые грозно пролиться в кабинетную тишину.
Вроде бы не баловала их безразмерная работа оттепелями с самого начала войны, секла ежедневно нервотрепкой, недосыпом, громоздила на плечи заботы одна тяжелее другой. Однако в таком беспросветном мраке они еще, кажется, не вязли. Впритык, без зазорин, разом сошлись, навалились неподъемной тяжести проблемы. Замолчал Ушахов. Вместо него на связи со Стамбулом вынырнул гестаповец Осман-Губе. Перемахнул-таки ворон из-за кордона к Исраилову. Что последовало за его появлением? Уже нет в живых Восточного или кромсают его плоть, вытягивая показания.
Осман-Губе радировал Стамбулу неготовность принять турецкого эмиссара. Почему?
Прислал вторую радиограмму из группы Ланге радист Засиев. Не послание – вопль: «Деду. Третьи сутки уходим от погони, убиты двое, ранены четверо. Пробиваться к Исраилову невозможно. Ланге готов уходить обратно за линию фронта. Жду дальнейших распоряжений. Осетин».
Рушился расчет на прибытие Ланге к Исраилову для поддержки Ушахова: в группу абверовца по-бульдожьи вцепился истребительный отряд Жукова – догонял, кромсал в исступленном азарте, ломая все серовские планы. Непостижимо быстро унюхал кобуловский особист отряд Ланге и коршуном спикировал на него в тот же день, через несколько часов после радиограммы, отбитой Засиевым: «Прибыл благополучно. Находимся у аула Большие Варанды. Ланге готовит переход в исраиловский штаб. Осетин».
Прытко, молчком рванулся Жуков к десантникам Ланге, не оповестив ни Аврамова, ни Серова. Откуда узнал о десантниках? Просочилась через радиста весть? Принимал радиограмму от Засиева радист Серова. Но в одной компании, в одной комнате с радистами Гачиева и Кобулова. Поди теперь распутывай…
Придержать Жукова волей Серова значило засветить Ушахова, осетина Засиева и его проводника, подставить всех троих под непредсказуемое самодурство Кобулова.
Ко всему прочему вчера вечером возник в эфире Стамбул:
Вкладыш оповещал о готовности Саид-бека вылететь в конце недели к Исраилову, несмотря на неготовность Осман-Губе, – дали ему срок на подготовку площадки пять дней. Полетят над грузинской территорией, через Артвин – Вале – Кутаиси, сядут в горах Чечни. Что делать? Перехватывать, сбивать либо пропустить к Исраилову? А если там уже нет Ушахова?
Серов наконец повернулся от окна.
– Хорошо молчим, Григорий Василич, уютненько. Ушахов твой онемел, ты помалкиваешь… Может, обронишь хоть словцо золотое?
– Сейчас оброню, – сумрачно пообещал Аврамов. – Нам определиться надо с Кобуловым. В жмурки играть или все же попробуем стыковку? А то вместо двух фронтов у нас три натуральных образовались: исраиловцы, серовцы и кобуловцы. И каждый готов остальных живьем схарчить.
– А ты сам как полагаешь?
– Мне полагать на этом уровне по штату не положено. Я как-то разок уже попробовал насчет вас с Кобуловым – по зубам получил. Больше не тянет.
– И еще схлопочешь, – пообещал Серов. – Злопамятные, они чаще других схлопатывают. Так какие твои соображения насчет Кобулова? Пойдем на контакт?
Для него самого ситуация с Кобуловым была ясной: ощетинилась непроходимыми надолбами нейтральная полоса меж ними. А осознал он это давно – после своего прихода в кабинет Верховного. Там состоялась не только отправка Серова на Кавказ. Это теперь вторичным казалось. А главным было другое: стравить их с наркомом окончательно, чтобы врос Серов недремлющим оком в недра всесильного НКВД. Вождь боялся очкастого слуги своего. Проносились слуховые сквозняки в генералитете Ставки о патологии взаимоотношений меж ними, не поддавался никакой расшифровке этот тандем, где Берия мог нередко орать и иезуитски дебоширить в присутствии Верховного, но мог и глотать с рабской покорностью чудовищные оскорбления от Хозяина.
Трижды вызывал генсек Серова по телефону за последний месяц. И каждый раз безответно и жадно выслушивал ставленника своего о положении внутри НКВД и на Кавказе. Иной раз казалось обескураженному генералу, что первое интересует Верховного куда больше второго и вся их возня с Исраиловым – лишь маскировка в какой-то большой и дерьмовой кутерьме.
При последнем звонке Серов доложил Сталину еще раз о ненормальности сложившегося положения, когда откровенное противодействие Кобулова сводило на нет все результаты оперативной и розыскной работы, о саботаже и бандпособничестве наркома Гачиева, о невозможности работать в такой обстановке.
После долгого молчания трубка размеренно и предостерегающе спросила:
– Вы ничего не перепутали? Фронт уперся в Терек. Сталин ждет от полководца Серова ликвидации бандитизма во главе с Исраиловым. А Серов сексотит Сталину про свою драчку с Кобуловым. Донесения от сексотов принимает Берия. Обратитесь к нему.
После разговора со Сталиным Серов просидел около часа у аппарата, бессмысленно уставившись в стол. Зарекся выносить сор из кавказской избы.
– Подумал? – спросил он у Аврамова. – Что, подадим на блюдечке все наши разработки кобуловцам?
Аврамов, давно уже поджидавший возвращения Серова из дум, отрицательно покачал головой:
– Тогда все псу под хвост. Угробят.
И Серов, переварив с удовольствием отказ полковника, совпадавший с его решением, стал итожить ситуацию:
– Что мы имеем? Ушахов молчит. Вместо него на рации работает Осман-Губе. Этот явно не желает прилета в Чечню Саид-бека. Отказ принять самолет со ссылкой на неготовность площадки – явная липа. Гестаповцу на кой хрен лишний надзиратель? Я так рассуждаю, Аврамов?
– Допустим.
– Это первое. Второе. Что с Ушаховым? Либо Осман-Губе с Исраиловым отсекли его от Стамбула и абвера, лишив рации, либо… хуже.
– Не должно быть «хуже», Иван Александрович, – сумрачно сказал Аврамов. – Не должно! Во-первых, он успел принять от нас почти всю информацию об Осман-Губе и Саид-беке. Это солидная подстраховка. А во-вторых, Саид-бек летит именно к Ушахову, ведь только он может засветить наши партизанские базы. И гестаповца оповестили об этом.
– А ты учитываешь, что Саид-бек и сейчас как кость в глотке у гестаповца и Исраилова: летит еще один надзиратель. Оружием Арнольд из Армавира обеспечивает. И Ушахов в связи с этим оказывается лишним.
– А базы?! Партизанские базы.
Зазвонил телефон. Аврамов, дернув щекой, поднял трубку.
– Слушаю.
– Товарищ полковник, к вам женщина просится, – раздался голов в трубке.
– Какая женщина?
– Задержана за дебош в ресторане.
