Витя был парень не из робких, но испугался, глянув в глаза Дударя. Он не видел глаз. Вместо них были тусклые белесые пятна без зрачков.
И он ушел с хутора, а потом побежал изо всех сил по прямой дороге в колхоз, на ходу пытаясь переварить все увиденное и услышанное за последние полчаса.
Где-то через километр его догнала «Победа». Василий Кондратьевич сквозь облако пыли крикнул:
– Ну где он? Упустил?
Давясь воздухом, Витя все рассказал. Подполковник грохнул кулаком по стеклу:
– Э-эх, молодо-зелено! Нельзя было оставлять его. Водитель, разворачивайся на луг и забудь, что у тебя легковушка, гони к хутору, как на танке.
Но на хуторе уже не было ни души, даже коза сбежала.
– К берегу! – скомандовал Василий Кондратьевич. – Показывай, Витя, где он вылез из лодки.
…Болеслав Могилевский вышел к лодке медленным и чуть торжественным шагом. Он оттолкнулся от берега и поплыл к омуту, где часто ловил язей. Там он заметил две торчащие из кустов удочки, но это его не смутило. Пустив лодку по течению, он поднял с днища валун-якорь, обмотал веревку вокруг шеи и вдруг локтем ощутил в кармане брюк что-то твердое. Пошарил и достал ту самую мину. А взрыватель? Вот он, в ватнике. То и другое старик порознь зажал в кулаках и, сильно размахнувшись, швырнул на берег:
– А ну, хлопцы! Зробите салют на реке по мою душу!
И без всплеска перевалился через борт.
…Совершенно изумленные и перепуганные всем виденным, Варька и конопатый Юзик глядели то на черную воду, то на зарывшийся в песок металлический брусок и светлый цилиндрик. Юзик первый вскочил на ноги и бросился бежать от берега, захлебываясь в крике:
– Ду-да-рь уто-пи-лся!
Но тут из-за луговых кустов на мальчишек вылетела коричневая «Победа», и подполковник быстро затолкал их в машину, чтобы не оглохнуть от истошного вопля.
Разобравшись в происшествии, он кинулся к омуту и сразу понял, что своими силами они вряд ли достанут тело: темные упругие спирали воронок яснее ясного говорили о глубине ямы.
– Знал место, – угрюмо пробасил шофер. – Тут близко к шести метрам. Ну, я все-таки нырну, как-никак служил на флоте.
– Точно, шесть метров, – подтвердил Варфоломей. – Мы шпагатом с гайкой мерили. А у дна течение такое, что и гайку волочит вниз.
– Еще не лучше, – сказал шофер, но все-таки разделся и прыгнул в омут.
А через семьдесят секунд вынырнул. Отдышался и сказал:
– Еле дно достал, крутит волчком, а внизу в бок куда-то тянет. И темно, как в торпедном люке. Не, без водолазов не обойтись. Или на отмель его вынесет.
– С чего это он утопился? – толкнул Юзик в бок приятеля.
Но внимание Варфоломея уже переключилось. Он во все глаза разглядывал Витю, а еще внимательнее его желтую сумку на ремне. Глянул на ноги: с азарта померещилось, что и туфли остроносые. Посмотрел на подбородок – он зарос трехдневной щетинкой. Варька силой оттащил подполковника от машины и чуть не захлебнулся слюной:
– Василий Кондратьевич, сумка!
– Ну?
– Желтая. Та самая. Шпионская, Айвенговская.
– Знаю. Так что?
Варька отрешенно глядел на собеседника.
– Так чего вы его не арестовываете?
Подполковник наконец понял Варфоломея.
– Нет, дружище, это не тот. А настоящему хозяину сумки мы скоро ее предъявим, за тем и едем. Надеюсь, далеко он не уйдет.
Машина помчалась в Красовщину.
А ребята через луг заспешили домой, прихватив удочки и самодельные луки с желтыми свежеоструганными стрелами, на хвостах которых горели красные перья.
Две банкноты
Шпилевский действительно далеко не ушел: он просто снова замаскировался. Случилось то, чего опасался Василий Кондратьевич: лейтенант Харламов все-таки спугнул его. А произошло это так.
Юра размышлял правильно. Если нельзя осмотреть растительность на теле художника и проверить его чемоданчик, то все равно должны быть приметы, по которым можно установить: Слуцкий ли был ночью в кузнице?
Юра вспомнил о двадцатипятирублевой бумажке, пожертвованной дяде Косте за чемодан. Он снова оседлал свой «БМВ» и слетал к кузнецу. У того ассигнация еще сохранилась, хотя вот-вот могла быть обменена на некий товар, потому что Харламов застал дядю Костю на крыльце сельмага в Козлянах. Лейтенант записал номер купюры – «ХО 6391250» – и помчался обратно. Час назад он видел, как художник заходил в магазин и вышел оттуда с банкой тушенки, – видимо, решил добавить ее в колхозную молодую бульбу с огурчиками, принесенную ему на обед в клуб.
Юра повел с продавщицей тетей Броней хитрый разговор. Сказал, что за время командировки у него в карманах скопилось столько мелочи и мятых рублевок и трешек, что вываливаются при езде на мотоцикле. Вот они. Нельзя ли обменять? Она и обменяла ему выложенный некомпактный капитал на двадцатипятирублевую ассигнацию. А поскольку он попросил бумажку поновее, чтобы не истерлась, то к нему как раз попала ассигнация художника. Она была единственной новой в изрядно замусоленном содержимом кассы сельского продмага.
В комнате парторга Юра сравнил номера и остался сидеть в глубокой задумчивости. За тушенку был уплачен билет Государственного банка достоинством в 25 рублей за номером «ХО 6391249».
Значит, купюры, выданные кузнецу и тете Броне, вынуты из одной пачки. Что ж, лейтенант, пора брать этого Льва, пока он еще что-нибудь не устроил. Брички, к счастью, удалось обезвредить, но ясно, что сегодняшнюю ночь и завтрашнее утро агент не будет сидеть сложа руки.
Харламову не удалось дозвониться до Василия Кондратьевича: дежурный сказал, что подполковник уже выехал в Красовщину. Значит, минут через пятнадцать будет здесь. Но прошел целый час, а «Победа» не появлялась. Без санкции начальства лейтенант не рисковал перейти к решительным мерам.
Между тем Шпилевский не терял ни минуты. Он только что принялся за обед, как увидел в оконце клубной комнаты широкоплечего чекиста. Тот опять прикатил на мотоцикле и круто затормозил у магазина. Из сельмага он вышел в такой спешке, что не стал отгонять свой транспорт, а пешком пошел через улицу в контору. «Чего он опять выудил?» – подумал Казимир и не стал доедать тушенку. Последние часы он чувствовал себя словно на медленно раскаляющейся плите. Он быстро пошел в магазин.
– А где мой друг-мотоциклист? – удивленно спросил он продавщицу. – Машина вроде у вашего крыльца.
– Только что был, – развела руками тетя Броня.
– А «Беломор» он взял на мою долю?
– Н-нет.
– Так чего он тогда покупал, беспамятный?
– Ничего он не покупал. Мелочь всякую обменял на одну бумажку и пошел.
Сначала Казимир ничего не понял:
– Что за мелочь, на какую бумажку?
– Да медяков у него куча скопилась, как раз и пригодилась ваша новенькая четвертная на обмен парню.
Наверное, Казимир побледнел, потому что тетя Броня приоткрыла рот. Но тот уже вышел.
Готовый ко всему, Шпилевский осторожно двинулся снова к клубу, держа руку за пазухой блузы. Ногой распахнул дверь. Она ударилась о стенку, отскочила, но оттуда никто не появился. Он быстро достал из чемодана яйца, переложил их в футляр с иконой, прощупал в нем двойное дно – пачки с деньгами похрустывали; туда же засунул пару кистей так, чтобы концы торчали наружу, секунду подумал и торопливо надел под наряд художника серый костюм. Все? Кажется, все! Чемоданчик он брать не стал, чтобы не вызвать лишних подозрений, и вышел из клуба. Сразу же повернул в протиповоположную от конторы сторону и нос к носу столкнулся с колхозным парторгом.
– Далеко собрались? – мирно поинтересовался этот спокойный и доброжелательный человек.
– У школы гипсовые пионерчики совсем цвет потеряли, хочу алебастром пройтись, а то вид портят, – пояснил художник.
– А вы всевидящий. И заботливый. Нам повезло, – улыбнулся парторг. – Ну, удачи!..
«Вам повезло, – думал Казимир, сворачивая на огороды. – Ваше счастье, что времени мне не осталось кинуть флакон в артезианскую скважину, а то попили бы колхозные буренки водички с бруцеллезом. Был бы вам рост общественного животноводства!..»
Но все это проносилось в голове уже мимоходом. Главные мысли были о том, чтобы скрыться. Надежно и в то же время с пользой для финала. Притаиться, пока они будут искать его в деревне. Что в данную минуту делает тот чекист? Конечно, испрашивает по телефону санкцию на арест художника. И возможно, уже получил ее. О! Вот и «Победа» запела у парома. Самую чуточку опоздали, уважаемые господа чекисты. А сейчас вы меня еще половите!..
Отвлекая себя лихорадочными мыслями от подступающей к горлу дурноты, Шпилевский бежал через огороды к реке, где у бревенчатых сходней немало болталось лодок-дощаников.
…В кабинете председателя Харламов встретил своего начальника официальным докладом:
