Чирик поморщился. Но мешать не стал. Хрен с ним, с Серегой. Им сейчас все на пользу.
Будущая обида владельца лавки сыграет нам только на руку, подумал тогда Чирик. Если владелец лавочки действительно такой чистюля и аккуратист, то, разговаривая с ментами, он больше будет думать о куче дерьма на этом поразительно чистом полу, чем о своих настоящих потерях. Такова психология придурков. Чистюля владелец лавки будет прямо содрогаться, вспоминая про жуткую кучу Серегиного дерьма на затоптанном Серегиными сапогами полу в его когда-то чистенькой и пристойной лавке.
Серега Херетин был мастак на такие штуки. Или что-то такое было с его организмом. Серега обязательно гадил там, где работал. Не мог иначе. Ну никак не мог удержаться.
Один только раз Чирик рассердился на Херетина. Это случилось на гастролях когда они брали шахтерские квартиры в Анжерке. В тот месяц в одной из шахт Анжерки погибла при подземном взрыве бригада шахтеров. Чирик очень точно узнал день, когда вдовам выплатили компенсацию за погибших кормильцев. Вот две такие шахтерские квартиры Чирик и Херетин и сумели удачно взять в один день, отобрав у вдов все до нитки.
Первая вдова оказалась дома, и ее пришлось загнать в ванную. Вдова оказалась чистюлей. Как тот владелец лавки. Квартирка у шахтерской вдовы, конечно, оказалась не богатая, но чистенькая. Ну, все эти занавесочки, шторочки, накидочки и все такое прочее. Даже обеденный стол у вдовы был накрыт белой накрахмаленной скатертью. Будто будет жрать и жирным супом и нет. А на подоконниках и на столе вперемешку стояли чистенькие искусственные и живые цветы. Как в игрушечном садике. Все вперемешку.
Чирик и Херетин пришли к вдове в самое хорошее время для рабочего города — в десять часов утра, под видом сантехников.
— Здравствуйте, здравствуйте. Вот, значит, послали нас к вам. Администрация, значит, послала. Сами понимаете. Беда ведь. Теперь всем миром помочь вам решено, значит, жизнь облегчить, — с чувством объяснил вдове Чирик. — Если сток там у вас не работает, или какая раковина прохудилась. Или унитаз старый. Ну, сами знаете. Кто ж лучше знает? Если что не работает, мы с превеликим…
— Ну что вы, что вы… Конечно, спасибо. Раковину не кухне, конечно, давно надо поменять. Эмаль отбита, ржавчина появляется. Только вот чем я вам заплачу? — растерялась вдова.
— Ну как это чем? — лукаво подмигнул Чирик. Ему хотелось понравиться вдове, совсем еще молодой. Ему хотелось, чтобы она почувствовала в нем настоящего мужчину. Ему даже показалось, что такое подмигивание понравится вдове. — Вы же вчера получили свои тридцать лимонов. В шахтоуправлении. Наличкой. Где тут они у вас? Мы же знаем, что в сберкассу вы еще не ходили.
Вдова все поняла.
— Это же за погибшего кормильца, — побледнев,чуть слышно выдавила она. — Это же за его потерянную жизнь. — Она даже не заплакала. — У меня двое детей остались. Они сейчас в школе. — Вдова спохватилась, что сказала что-то лишнее, и заторопилась: — Я же не работаю. Город маленький. Где тут у нас найдешь работу? Да и дети у меня. Школьники. Двое. Вы сами подумайте. Вот сами подумайте. Как жить будем?
— Да ты ж еще молодая! — заржал Серега Херетин и прямо на глазах потрясенной, окаменевшей от ужаса вдовы начал мочиться на слишком белую накрахмаленную скатерть.
Как бы вошел по малой нужде в чудный садик из живых и искусственных цветов. Как бы припал от души к кусточкам. Не мог удержаться. Наверное, излишняя чистота возбуждала Херетина. Вот тогда Чирик единственный раз рассердился на Серегу.
— Кончай! — коротко бросил он Херетину, сердито загоняя окаменевшую от горя вдову в ванную.
Почувствовав, что Чирик действительно сердится, и не понимая, почему Чирик сердится, Серега Херетин,застегивая ширинку, ухмыльнулся:
— Да кончил, кончил!
Вся наша жизнь — гниющая трава, подумал Чирик.Он любил думать красиво. Вся наша жизнь — гниющая трава, подумал он, одеваясь и внимательно прислушиваясь к ровному, как журчание ручейка, треньканью пейджера, оставленного в кармане джинсовой куртки. В гниющей траве гниет и то, что в ней валяется. Серега Херетин сгнил первым. Я завалил Серегу как кабана пулей под левую лопатку. Не будет больше Серега мочиться на накрахмаленные белые скатерти на глазах бедных вдов и гадить на полы чистеньких, но богатых лавок.
Короче, Чирик как бы осудил Херетина.
Но ведь только никто теперь не подтвердит, что это не я лично отнял деньги у тех вдов, с сожалением подумал Чирик. Это же все Серега действовал, ухмыльнулся он. Да и вдовы сами виноваты, раззявы. Получили деньги, бегите в сберкассу! Зачем тащить домой тридцать лимонов?
Чирик опять ухмыльнулся.
Жалко, что некому теперь в случае надобности подтвердить ментам, что это все Серега творил, а я наоборот, я даже сочувствовал тем вдовам. Понятно, что самих вдов сюда приплетать не надо и совсем не надо задавать такие вопросы именно вдовам, они ж пристрастны, они не смогут объективно судить, глупые квочки, кормильцев потеряли, а потом и деньги.
Он опять ухмыльнулся.
А спрашивается, зачем лезли их непутевые мужики под землю? Не могли найти чего полегче на земле? Не могли изловчиться с работой на самой ее поверхности? Мало на земле уютных продбаз, хозяйств всяких подсобных? А? Тепло, светло, и мухи не кусают. Не так, что ли? А под землей, понятно, как ты ни рыпайся, там сыро и темно…
И в гниющей траве сыро и темно, красиво подумал Чирик. Чтобы выжить в такой гниющей траве, надо все вокруг жарко подпалить. Так подпалить, чтобы высокий огонь с ревом достал до небес. И гори оно синим пламенем! Так-то. И подумал: эх, жалко, нет сейчас у меня времени. И нет под рукой ни Сереги Херетина,ни Хариса Латыпова.
