— Я только подведу их.
— О'кей, мы почти приехали.
Эрл выпрямился. Он увидел бары и кафе улицы Санха. Увидел девушек, куривших и расхаживавших туда-сюда, демонстрируя свою плоть. Увидел неоновые вывески и столы продавцов лотерейных билетов. Увидел сутенеров и любителей поножовщины. Увидел моряков, дантистов со Среднего Запада, пальмы, лотки с фруктами и старух, скручивавших сигары.
— Здесь мне самое место.
— Ну, мистер, вы настоящая загадка. Я таких еще не встречала.
— Во мне нет ничего загадочного. Вы поняли бы это, если бы узнали меня поближе.
— Пожалуйста, позвольте вам помочь. Я знаю, вам нужна помощь.
Эрл надолго задумался, а потом решил: была не была.
— Вы сказали, что знаете людей. В этом городе есть один европеец — может быть, русский. Он из тех людей, на которых обращают внимание. Жилистый, волосы седые, напоминающие стальную проволоку под током. Он всегда шутит. Странный малый. Говорит странные веши и придерживается странных взглядов. Честно говоря, я думаю, что он красный. Но он знает свое дело, как никто другой. Надеюсь, он поможет мне.
— У этого гения есть имя? Место, где его можно встретить? Если скажете, я найду его.
— Когда мы познакомились, он назвался Вермольдтом, продавцом пылесосов из Омахи, штат Небраска. Якобы они работают на атомной энергии, и тому подобные глупости. А потом сам смеялся над этим и признавался, что лгал. Я так и не узнал его настоящего имени. Но поверьте мне, его должны знать многие. А если вы будете расспрашивать про продавца пылесосов Вермольдта, до него это наверняка дойдет и он поймет, что вы от меня. Когда вы встретите его, спросите, купил ли он себе новый шейный платок. Он поймет, что это значит. Поспрашивайте. Поспрашивайте людей, которые имеют дела с русскими. Или следят за ними.
— Кажется, я знаю пару англичан, которые этим занимаются.
— Они заметят его. Вы должны поговорить с ним.
— А вдруг он выдаст вас ради своих коммунистических идей? Я не люблю коммунистов.
— Я тоже. Но думаю, что с ним все будет в порядке. Конечно, риск есть, однако игра стоит свеч.
— Что я должна ему сказать?
— Скажите, что я у Эсмеральды. Этого достаточно. Он найдет меня.
— Я понимаю, что это не имеет для вас значения, но... Мы еще увидимся?
— Нет.
— Ох... Ну что ж, спасибо за правду.
— Послушайте, я не создавал этот мир. Я просто живу в нем. Если бы тогда в баре я не был на задании и увидел вашу улыбку, то снова завоевал бы всю Океанию. На этот раз для вас. Но мы оба знаем, что это невозможно. Знакомство с вами было самым лучшим, что ожидало меня на этом острове. Я бы хотел большего. Но... не судьба. Такова правда.
— А вы всегда говорите правду, — сказала она. — Страшный дар. Поистине страшный.
Эрл наклонился, поцеловал Джин и вдохнул ее аромат. Расставаться не хотелось, но если он не сделает этого немедленно, то не сделает никогда. Поэтому он сделал шаг в сторону и исчез в тени.
Сутенер был мрачен. Сутенер нервничал. Сутенер был расстроен. Он отстегивал кому надо приличные бабки, так что с ним не должно было случиться ничего плохого. До последнего времени такого и не случалось, но после смерти Эль-Колорадо дела пошли muy poco[59]. Никто не руководил бизнесом, никто не знал, кому платить, к кому обращаться, а полиция становилась все более жадной и не давала проходу бедным работягам вроде него.
И тут капрал дал ему в морду. Сутенер упал, выплевывая окровавленные зубы, а индеец дважды сильно пнул его в живот. Малый согнулся от боли и захныкал. Он ничего не мог поделать. Их было трое: капитан Латавистада, индеец и североамериканец.
Латавистада наклонился к нему.
— Дружище, ты знаешь мою репутацию. Меня зовут «Прекрасные Глаза» за умение владеть скальпелем. Ты будешь нужен мне, а я скоро стану здесь важным человеком. Сейчас самое подходящее время произвести на меня приятное впечатление и начать дружить со мной. Мы тут ищем кое-кого. Здоровенный малый, norteamericano, короткая стрижка ежиком, волосы с проседью. Двигается как кот и всегда видит все, что происходит вокруг. Держись от него подальше, приятель, он человек опасный. Ты ведь знаешь, где он, верно?
— Сэр, клянусь вам, я видел только обычных американцев. Они хотят трахнуться, хотят выпить, хотят девственницу, хотят негритянку, хотят желтую женщину, хотят всех трех по очереди, всех трех сразу, и причем по дешевке. Вот и все, что я знаю.
Эта беседа состоялась на задворках улицы Вирту, в Centro, и была одной из бесед, которые капитан Латавистада и два его спутника имели за последние дни в этом районе, а также на расположенной в двух кварталах отсюда улице Санха, во многих домах с «глазком» в дверях, у железнодорожного вокзала и в кривых переулках Старой Гаваны.
— Ну что, убить его? — спросил индеец.
— Даже не знаю... Как, сеньор, убить вас или нет?
— Пожалуйста, сэр... Я всего лишь честно зарабатываю себе на жизнь.
Капитан поговорил с американцем по-английски. Американец что-то коротко бросил в ответ.
— Даже мой американский друг считает, что тебя надо убить. Мы не чувствуем, что ты горишь желанием исполнить свой долг перед государством, которое я представляю.
— Клянусь, я ничего не знаю.
— Сколько женщин на тебя работает?
— Пять.
— Пять! Лжешь! Как минимум десять. У тебя золотые зубы, нож с рукояткой из слоновой кости, золотая цепь на шее. Распятие с Иисусом тоже из золота. Пять шлюх не могут принести человеку такое богатство. Держу пари, что у тебя их не меньше десяти.
— Не знаю. У меня так болит живот, что думать невозможно.
— Поднимите его, капрал, — сказал капитан.
Индеец поднял сутенера, как котенка, и прислонил к стене. Потом прижал мощное предплечье к горлу вспотевшего человека, чтобы тот понял, как близка смерть.
— Я вернусь завтра. Чтоб к тому времени у всех десяти шлюх были фонари под глазами и разбитые губы. Тогда я пойму, что хозяин поговорил с ними и они ничего не утаили. Шлюхи болтают друг с другом. Они знают все.
— Да, сэр, — сказал сутенер.
Латавистада кивнул капралу:
— Отпусти его.
Тот убрал руку и грубо толкнул сутенера.
— Рано или поздно один из парней заговорит, — по-английски сказал Латавистада Фрэнки. — А мы одновременно проверим их добросовестность.
— Все это хорошо, но я не избавлюсь от своих проблем, пока не увижу этого малого лежащим в канаве с продырявленной башкой. Мне нужен этот гад! — прорычал Фрэнки.
— Мы возьмем его. Вот увидишь. Гавана — это большая деревня. Тут все болтают. Он где-то здесь. Больше податься ему некуда. И какая-нибудь проститутка или сутенер сдадут этого малого из страха перед Прекрасными Глазами и его американским другом.
— Надеюсь, что ты прав. Я терпеть не могу огорчать мистера Л.
Они вернулись к машине. Но садиться в нее не было смысла. Они и так проездили весь вечер. Сделали только один перерыв, когда Фрэнки вдруг захотелось трахнуть трех китайских шлюх на третьем этаже «Пасифико» поблизости от театра «Шанхай», но это продолжалось всего несколько минут.
— Я должен позвонить, — сказал Фрэнки. — Мой босс хочет знать, как идут дела.
— Да, конечно.
Карабин перешел улицу, бросил в автомат пять центов и попросил телефонистку соединить его с квартирой Мейера, Он знал, что в этот час старик еще не спит: как обычно, подсчитывает дневную выручку и отправляет курьера в аэропорт, чтобы тот успел обналичить чеки сразу после открытия банка, в десять утра.
Но сегодня Мейеру было не до отчета.
— Какого черта ты звонишь так поздно? Я жду уже несколько часов.
— Мейер, что случилось?
— Люди, которые согласились нам помочь, нашли этого парня и прислали весточку. А теперь слушай.
— Я весь внимание.
— Есть одна шлюха, которая работает в борделе как раз напротив того места, где показывают грязные фильмы...
— «Шанхай». На Санха. Мы здесь рядом.
— Да. Несколько месяцев назад, когда конгрессмен был в городе, он начал бить ее, а наш малый оттащил его. Он спас ей жизнь. Но в день, когда он удрал, шлюха исчезла. И с тех пор не выходила на работу.
— Думаете, он там?
— Фрэнки, не гони волну. Не выпрыгивай из штанов, как выпрыгивал в последнее время. Не торопись. Удостоверься, что он там. Действуй мягче, точнее, осторожнее. На этот раз ты не должен ошибиться.
— Я не подведу вас, Мейер. Теперь не подведу.
— Она живет на улице Санха. Дом номер сто шестьдесят два, квартира двести пять.
Фрэнки занес адрес в записную книжку.
— Мы едем.
— Пусть Санха станет местом его упокоения, — сказал Мейер.
Уснуть было невозможно. Мигающий оранжевый свет вывески театра «Шанхай» проникал в окно маленькой квартиры напротив. Бороться с ним было невозможно. И убежать некуда. Мало того, в воздухе стоял треск из-за плохой проводки. Но больше всего раздражало переменное пульсирование ненадежной средней буквы.
Эрл отворачивался от нее и заставлял себя спать, но рано или поздно треск прорезал темноту, его глаза раскрывались сами собой и видели отблески на стене. Это мешало ему снова погрузиться в беспамятство. Суэггер ворочался с боку на бок, а вместе с ним ворочалась и она.
