«Что ж, подождем, у кого первого сдадут нервы, – подумал Панфилов, перезаряжая автомат. – Я умею ждать, только вот время работает не на меня – отец Василий может уйти. Да и Романов может плюнуть на все и дать деру».
Прошло десять напряженных минут, затем со стороны выхода послышался тихий шорох.
Константин выстрелил. В ответ ему под ноги упала граната. Панфилов отдавал себе отчет, что в его распоряжении остались считанные секунды, и, схватив «лимонку», швырнул ее обратно в дверной проем.
Прогремел взрыв, на голову Константину посыпались куски штукатурки. Выбив стволом автомата оконное стекло, Панфилов выбрался наружу и, обогнув казарму справа, ворвался внутрь.
Неожиданно на его пути вырос один из террористов. Загорелое лицо парня было измазано кровью, на лбу вздулась огромная шишка, в глазах застыла боль. Панфилов выстрелил первым. На груди террориста появилось темно-бурое пятно. Он покачнулся и молча рухнул лицом вниз. И только тогда Константин понял, что в руках у противника не было никакого оружия…
«Где же Романов? – думал Панфилов, осторожно продвигаясь вперед. – И еще один террорист? Отца Василия мы оставим напоследок. Этот неудавшийся актеришка наверняка даже не умеет стрелять…»
Через несколько секунд Константин обнаружил последнего из сектантов. Он лежал в одной из комнат и корчился от нестерпимой боли. Из раны на животе сочилась кровь. Панфилов присел на корточки и попытался заговорить с раненым.
– Где Романов? – тихо спросил он.
Террорист протяжно простонал.
– Ты слышишь меня? – предпринял вторую попытку Константин. – Где Романов, где ваш инструктор? И где отец Василий?
Глаза террориста закатились, он судорожно дернулся и замер.
В эту секунду над головой Константина затрещала автоматная очередь. И хотя Панфилов был предельно внимателен и сумел вовремя пригнуться, одна из пуль все же зацепила его левое плечо. Было ясно, что стрелял Романов. И он был ранен, иначе бы наверняка не промахнулся. Дабы убедиться в правоте своего предположения, Константин решил рискнуть. Выждав секунд тридцать, он рванул в дверной проем и увидел инструктора.
Романов сидел на полу, держась правой рукой за живот, а левой крепко сжимая автомат. Его напряженное лицо было покрыто капельками пота, он шевелил искусанными в кровь губами, словно пытался что-то сказать.
И тут произошло неожиданное – заметив Панфилова, Романов внезапно побледнел, затем ткнул ствол автомата себе под челюсть и нажал на спуск…
«Бог был не на вашей стороне, – совсем некстати вспомнились слова долговязого боевика. – Теперь с «Ангелами справедливости» покончено… Навсегда. Пожалуй, пора заняться и самим отцом Василием».
Константин отер рукавом вспотевшее лицо и огляделся. Затем вышел из комнаты и медленно, очень медленно двинулся по коридору. Он по очереди заглянул во все помещения, маленькие и большие, осмотрел все закоулки и подсобки. Спустя десять минут Константин понял, что в казарме, кроме него самого, нет ни одного живого человека. Отец Василий словно сквозь землю провалился.
«Неужели этот прохвост улизнул из лагеря в самом начале боя? Неужели он был заранее уверен, что его «ангелы» обречены на поражение?»
Это открытие почему-то неприятно поразило Константина – бегство отца Василия еще раз доказывало, что противник у него очень осторожный, хитрый и дальновидный.
«Глупости, – оборвал себя Панфилов. – Этот шарлатан скорее всего поддался панике. И если я потороплюсь, то смогу его догнать».
Константин мельком осмотрел свою рану и, убедившись, что она неопасна – пуля только содрала кожу, – перезарядил автомат. Выбрался из казармы, с наслаждением втянул в себя свежий лесной воздух и принялся размышлять – куда мог податься отец Василий?
«Бой длился минут двадцать. За это время вполне реально отмахать километра два. Только в какую сторону? На северо-запад, километрах в пятнадцати отсюда, – деревня. Туда отец Василий наверняка не сунется. Со всех остальных сторон эту заброшенную часть окружает лес. Так что выбор невелик – либо идти к людям, которые не очень-то доверяют чужакам, либо… Стоп! – вдруг приказал себе Константин. – А почему это я решил, что отец Василий опасается людей? Как раз наоборот. С его умением убеждать и втираться в доверие к первому встречному ему сам черт не страшен. Так что наверняка он подался в деревню».
* * *
От быстрой ходьбы отец Василий задыхался, но интуитивно чувствовал: если остановится, то вряд ли сможет заставить себя сделать еще шаг. Просто упадет в густую траву, раскинет руки, глянет на небо и мысленно пошлет своих «благодетелей» к чертовой матери. А заодно и всю эту затею с «Ангелами справедливости».
Ведь ему, собственно, с нее так ничего и не перепало. Хотя, если бы не он, ничего бы у них не вышло, это факт. Ведь его парни пахали, как волы, по существу, за гроши! Пару «косячков» в неделю да тарелка супа в день. А какие результаты выдавали? Только держись! И все благодаря его таланту! И чем все это закончилось?!
А деньги? Деньги, положенные на его имя в одном из швейцарских банков, – не в счет.
Отец Василий подозревал, что с его помощью хозяева получили гораздо больше, а ему достались жалкие крохи. Но деньги – ерунда. Сегодня они есть, завтра нет, а послезавтра опять есть. А вот жизнь у человека одна. И отец Василий прекрасно понимал, что его драгоценная жизнь в любую минуту может оборваться. Именно поэтому он, невзирая на усталость, постарался идти еще быстрее.
Отец Василий знал, что теперь он может надеяться только на себя. Его спасение в людях, которые жили совсем рядом. Пятнадцать километров, разве это расстояние?
В селе, стоявшем на отшибе, его и обогреют, и накормят, и уж точно не выдадут. Во всяком случае, он постарается, чтобы так и случилось. Он приложит все усилия, дабы убедить эту забитую деревенщину в собственной значимости. Да никому в голову не придет искать его там. Километра три он уже прошел, осталось еще четырежды по столько – и все, конец мучениям.
Неожиданно сзади треснула ветка, и отец Василий судорожно оглянулся. Несколько мгновений он осматривал кусты и, хотя не заметил ничего подозрительного, вытащил из кармана куртки пистолет. Расстрига никогда не любил, да и не очень-то умел обращаться с оружием и прихватил с собой пистолет так, на всякий случай. Но здесь, в глухом лесу, пистолет был весьма кстати. С ним отец Василий чувствовал себя спокойнее.
Куст орешника, откуда минуту назад донесся треск, ничем не отличался от своих собратьев – ветки не качались, листья почти не шелестели, разве что от ветра. Решив, что шум – не что иное, как слуховые галлюцинации, отец Василий двинулся дальше.
Он прошел несколько метров и вдруг почувствовал опасность.
Резко обернулся и увидел огромную тень, летящую прямо на него. В следующее мгновение он свалился на землю, тело пронзила нестерпимая боль, а во рту появился солоноватый привкус крови.
Отец Василий не сразу понял, кто этот человек, который секунду назад с молниеносной беспощадностью свалил его с ног. Лишь когда на запястьях расстриги защелкнулись наручники, он узнал нападавшего.
И тотчас услышал дикий душераздирающий вопль, а спустя мгновение понял, что это кричит он сам…
На следующий день, ближе к вечеру, в мастерской на Арбате раздался телефонный звонок.
Константин Панфилов ждал его, но ответил не сразу. Не спеша отхлебнул из чашечки крепкий, свежеприготовленный кофе, затянулся сигаретой и лишь затем снял трубку:
– Слушаю?
– Добрый вечер, – голос генерала Фалунчука звучал гораздо увереннее, чем сутки назад. – Ты не против, если я загляну к тебе в гости?
– Милости прошу.
Константин положил трубку, снова глубоко затянулся и посмотрел на часы. Затем взял пульт и нажал на кнопку. Из двух огромных колонок полилась музыка – проникновеннейший полонез Михала Клеофаса Огинского «Прощание с родиной», известный широкой публике просто как «Полонез Огинского».
«Что может быть приятнее этих божественных звуков? – подумал он и закрыл глаза. – Как здорово пить кофе, сидеть в мягком кресле и никуда не спешить. Можно расслабиться и подумать о чем-то приятном… В такие минуты не верится, что где-то в мире идет война, что люди способны убивать друг друга, что существуют ложь и ненависть, зависть и предательство… А ведь все это было, есть и будет. Хотелось бы верить, что рано или поздно все будут жить в любви и согласии. Но вряд ли мне повезет. Вряд ли я дождусь этого. В мире так много сильных людей, но куда меньше умных, честных и бескорыстных. Меня тоже нельзя назвать бескорыстным. Ведь за свою порой очень даже грязную работу я получаю немалые деньги…»
Размышления Панфилова прервал звонок в дверь.
Константин выключил музыку и бесшумной походкой направился в прихожую.
Генерал Фалунчук, грузно дыша, переступил порог мастерской:
