Сергей Самаров - Перехват инициативы

– Нет. – Голос показал, что Рома растерялся.

– Я расстался с армией в звании капитана. Но ты уволился, кажется, раньше, чем я из госпиталя выписался. Конечно, не знал... Ладно, это не важно. Ты где сейчас?

– В Москве, товарищ капитан. Извините уж, что я с неприятностями своими лезу. Но мне за помощью больше не к кому обратиться... Сложное у меня положение... На голову свалилось.

– А... Я подумал уж, ты в Тамбове... А номер как узнал?

– Это не телефонный разговор... Я умею кое-что узнавать, зря, что ли, у вас учился.

– Ладно, в чем проблема, Берсерк? Проблемы можно ломать.

– Я и... Слегка наломал дров... Похоже, я сейчас в розыске... Только я не виноват...

Я понял, что проблема у Берсерка в самом деле серьезная. С его характером попасть в розыск несложно. Мало ли какие обстоятельства могут быть, когда приходится силой противостоять силе, зная, что ты прав, а доказать свою правоту возможности не имеешь. И помочь Роману я просто обязан. Только как и чем? Я за семьсот с лишним километров от него. Посоветовать что-то по телефону – это смешно.

– Приехать ко мне сможешь?

– Моя машина заметная... Конечно. Смогу, наверное, товарищ капитан. В Тамбов?

– Нет. Я сейчас в деревне...

– Только я вот думаю, что в Тамбове, тем более в деревне, я не смогу решить своих проблем... Спрятаться можно, но не буду же я всю оставшуюся жизнь скрываться. Мне выяснить нужно... И оправдаться... Извините, товарищ капитан, что побеспокоил. – Голос Берсерка сел. – Я просто понадеялся, что вы сейчас случайно где-то недалеко от Москвы оказались.

Решение пришло само собой. Я хорошо вспомнил бескомпромиссный характер Романа Вершинина. И надо сильно его стукнуть, чтобы так изменился голос.

– Я приеду в Москву. Думаю, часов через десять буду там. Номер твой в трубке записан. Я сразу позвоню... Подожди... Мне еще собаку куда-то отправить надо... Не с кем оставить... Наверное, придется домой заехать... Так, давай... Днем в Москву трудно въехать. Значит, приеду утром. Часов в шесть... Проснешься?

– Спасибо, товарищ капитан.

– Удачи. Жди меня.

Было приятно снова чувствовать, что ты кому-то нужен, что кто-то надеется на тебя. Я вновь почувствовал себя командиром роты... И пусть рота моя сейчас состоит только из одного бойца – не имеет значения. Важно то, что я снова стану ответственным за кого-то, как было раньше. От одного этого чувства отступала боль в ноге, покидали мысли о собственной ущербности и ненужности, о бесцельности существования. Я еще не совсем потерял свои боевые кондиции. Конечно, марш-бросок мне сейчас не по силам, но в другой ситуации я остался все тем же капитаном Аведовым, офицером спецназа ГРУ.

И вообще, помочь человеку, когда ему трудно, – разве это не благое дело? Даже незнакомому человеку. А уж про знакомых и говорить нечего.

Излишнее возбуждение всегда мешает. Руки, конечно, у меня не дрожат. Я давно уже привык в минуты опасности сохранять внешнее хладнокровие – еще с войны. К опасности легко привыкаешь, если не делаешь из нее божество. Со второго, с третьего боя война становится работой, только делать ее стремишься с большим тщанием, чем обычную, потому что зарплата при ней выплачивается не деньгами, а пулями. Чем тщательнее трудишься, тем пули дальше от тебя летят. Но внутреннее хладнокровие – это совсем иное понятие. В моей, например, ситуации, при сильном возбуждении после обстрела машины за спиной, так и хотелось до отказа вдавить в пол педаль газа, чтобы хотя бы в скорости выплеснуть энергию, клокочущую в груди. Может быть, и хорошо, что в это время суток по Москве только ползком можно перебираться. Иначе, окажись дорога посвободнее, я мчался бы сломя голову до первого попавшегося столба.

Снимать возбуждение нас когда-то учил хороший человек капитан Аведов. Командир роты понимал, что в таком специфическом бою, который должен вести спецназ ГРУ, хладнокровие внешнее и внутреннее должны совпадать, не создавая диссонанса. Он заботился о том, чтобы каждый солдат стал в бою дееспособной единицей, необходимой в общем ряду. Учил тому, что сам умел хорошо. А успокоить себя просто. Обыкновенным глубоким дыханием. Я подъезжал к конторе и дышал как можно глубже и равномернее. Больше на дыхании концентрировался, чем на движении. И это в итоге помогло. Успокоился. И в контору вошел уже вполне нормально, не бледный и не раскрасневшийся. Никто ничего и не увидел. А сам говорить о произошедшем, естественно, никому постороннему не стал. Да и о чем вообще-то говорить, если я и сам не понимал, что произошло. Не в меня, слава богу, стреляли, хотя я тоже представлял собой завидную мишень. Стреляли в моих преследователей... А кто? С какой целью? Темный лес...

Мне вообще не было известно точно, знали ли парни из второй машины, чем занимается на этой дороге первая. Вовсе не обязательно, что я интересовал кого-то в «Гольфе». Их могла интересовать только одна «Шкода». Жалко, что я сразу «Гольф» не обнаружил. Хотелось бы узнать, в каком именно месте он пристроился третьим членом нашей кавалькады.

Но вот это лицо... Человек на переднем пассажирском сиденье «Гольфа»... В профиль я его видел, когда сам он за работой автоматчиков наблюдал. И только в зеркало. Когда «Гольф» мимо меня проскакивал, скорость у него была уже такая, что лицо я разобрать не успел. Я вообще на лицо тогда не смотрел – думал о том, чтобы поймать момент и вовремя из машины выскочить, если попытаются стрелять в меня.

Но потом, задним числом вспоминая все и анализируя, я снова и снова возвращался к этому лицу. Память у меня почти гениальная. Особенно на цифры. Много могу запомнить с одного раза. На лица память чуть-чуть хуже, но тоже неординарная. И знал уже, что я где-то это лицо видел, иначе не вспомнил бы его в такой критический момент... Но, как я ни напрягал ее, как ни насиловал бесполезными потугами, память никак не желала связать человека с каким-то конкретным моментом.

Опыт подсказывал, что в таких случаях действовать следует предельно просто: отпустить память, что называется, в свободный полет. Не думать об этом человеке. В нужный момент лицо само собой встанет в принадлежащий ему ряд.

И еще мне предстояло решить, как себя вести.

На работе меня ждало довольно скучное занятие. Я уже два дня работал со старой программой нашей фирмы, с простой базой данных складского учета, приспосабливая ее к запросам конкретного заказчика, у которого обычный складской учет слегка отличался от общепринятого. Вместо стандартного прихода и ухода товара следовало обеспечить систему автоматического учета замены нового товара на старый и ввода данных в систему сразу со сканера штрих-кодов. Конечно, я понимал, что старый товар уже может и не иметь штрих-кодов, а если они появляются, значит, только что были наклеены, превращая старый товар в новый. Но меня это должно было мало интересовать, поскольку я не ставил себе задачу бороться с «бизнесом по-московски». Меня только сама скучная программа интересовала, и я подгонял ее под запросы клиента. Сложностей никаких не возникало. Вчера я почти закончил работу, осталось только маленькую проблему не решить, а просто просчитать в нескольких вариантах, чтобы выбрать наиболее выгодный, но утром, едва я включил компьютер, мысли сразу стали уходить от программирования к дорожному происшествию. И я никак не мог сосредоточиться.

За два с небольшим года, прошедшие после войны, я разучился себя контролировать. А это было необходимо. И я усилием воли все же заставил себя сосредоточиться на работе. Не сразу, но все-таки удалось. Два часа ушло на просчитывание вариантов, и только после этого я ввел сверенные данные в программный реестр, чтобы обеспечить совместимость с системным реестром любого компьютера, и запустил проверку. Все... Сработало... Гора с плеч. Осталось представить программу заказчику. С этим решением я и решил покинуть контору, предварительно проверив в бухгалтерии оплату проекта. Она была произведена полностью, и потому я смело взял у секретарши заполненные бланки приемо-сдаточных актов, перебросил готовую работу на диск, убрал его в мини-кейс, затем в карман и позвонил заказчику, который, по прежней договоренности, сегодня должен был ждать меня для проверки заказа.

Меня ждали...

Программа была принята, акт подписан, а я, вместо того чтобы вернуться к себе в контору, неожиданно даже для себя заехал по дороге в интернет-клуб. Более того, я заехал в такой интернет-клуб, который был в стороне от моей прямой дороги. В полутемном помещении сидели за компьютерами несколько мальчишек, играли в сетевые игры. Я заплатил за час работы и выбрал себе компьютер в дальнем углу. Хотелось почему-то видеть входные двери.

Администратор настойчиво желал усадить меня за другую машину, но я упрямо настаивал на своем:

– Я человека жду. И хочу видеть, когда он придет...