С тех пор к Зинке никто из алкашей не приставал, ничего не просил и не требовал. Выздоровевший же после простуды Голдберг ни на шаг не отставал от хозяйки.
Катька! А зачем мы копим деньги? Гля, сколько набралось, а ты все жадничаешь! Даже чулки себе не купишь! Зачем тебе так много? — удивился Женька.
Денег лишних не бывает. Их всегда не хватает. Скоро увидишь, зачем они, — усмехнулась криво.
И будто накаркала. Через неделю простыла Зинка. Свалилась с высокой температурой. В жаркой избе стонала от холода и все просила пить.
Врача ей надо, иначе помрет как мамка. Слышь, Кать, не носи конфет, спаси Зину. Если б не она, мы тоже не жили б! Давай врача приведем к ней!
Катька пыталась вылечить девчонку сама: лила ей водку в рот насильно, как это делали бомжи при простуде. Девчонку рвало, Зинка металась в жару.
Когда Женька привел врача, тот осмотрев, сразу определил пневмонию и забрал Зинку в больницу, сказав, что лечение требуется длительное и серьезное.
Зинку уносили из дома на носилках Девчонка задыхалась, теряла сознание и кричала:
Мам! Умоляю, не бейте Голдберга! Я не ела, я свое ему отдала!
Катька вместе с мальчишками поехала с Зинкой, узнала, где ее положили. Не спеша, она возвращалась домой. Ей вспомнилось, что накануне болезни рассказала ей Зинка.
Знаешь, я сегодня своих видела. Не заметила их сразу. Они как ниоткуда свалились. Будто из-под земли выросли. Я сразу узнала обоих, хоть больше года прошло, а они сначала прошли мимо, не заметили. Потом мать оглянулась и остановилась. Задом попятилась ко мне, потащила отца за собой. Остановились напротив, и мать говорит: «Кажется, Зинка! Во, до чего докатилась! Побирается! Плохо ей жилось! Пса котлетами кормила. Теперь, небось, у него хлеб отнимает. Вон как дошла. Шея тоньше песьего хвоста!». Знаешь, Кать, я слушала и плакала. Меня чужие жалели, давали нам на хлеб, не осудив, не обругав. Иной, проходя, по голове гладил, Бога просили, чтоб меня увидел. Это чужие… А свои… Как горько, Кать, что у меня были родители, а вот отца с матерью не имела никогда! Ведь оба, когда уходили, по всякому обозвали меня: свиньей и дурой, сволочью и негодяйкой. Я из милостыни достала тридцатник, отдала им за котлеты. Рассчиталась…
И взяли? — отвисла челюсть у Катьки.
Взяли… И лишь тогда умолкли, перестали сволочить, проклинать. Я и не знала, когда жила с ними, что их брань деньгами заткнуть можно. Одно теперь не пойму, выходит, в семье среди чужих жила, — заплакала Зинка совсем по девчоночьи, горько-горько…
Катька решила каждый день навещать Зинку в больнице.
Понуро плелся за Катькой Голдберг.
Ну, что ты хвост волокешь на пятках? И тебе Зинку жаль? Пошли в аптеку, надо лекарств купить. Врач вон сколько понаписал. На целый мешок! О том не подумал, где столько денег взять? Нынче за эти таблетки нужно с месяц вкалывать, а мне — лохов трясти, если повезет. Даром ничего не дадут. Надо лечить, не то помрет Зинка. Слышь, черт лохматый? Тогда и вовсе без башлей останемся. Все, что скопили, на похороны пойдет. А жить как? Придется тебе за место Зинки побираться. Вот только кто подаст такому козлу? У тебя харя толще, чем у коммерсанта! Никто не поверит, что голодаешь. Тебе только в налетчики иль в рэкет. Там ты корефаном станешь, своим! И Зинке поможешь, и себя прокормишь. А побираться мы пацанов пошлем. Пусть учатся. Нынче все уметь надо, — говорила псу, тот хмуро поглядывал на Катьку, чихал, порыкивал, но держался рядом, не отставая ни на шаг. Так они дошли до аптеки.
Подожди меня здесь. Я скоро! Только лекарства возьму! — ушла Катька.
Катька! Ты? — услышала девчонка, едва переступив порог аптеки, и увидела Ольгу, рослую, здоровуюдеваху из кодлы Чирия. Когда-то именно она вступалась за Катьку, не давая бомжам замордовать девчонку насмерть.
Тебя сам Бог привел. Дай стольник! Не хватает мне на колеса. Хочу отраву купить. Опять подзалетела с Колькой. Ох и надоело ковыряться. Осенью чуть не
загнулась. И теперь снова подхватила! — поделилась бомжиха, первая любовь Чирия. Она была на три года старше Кольки.
А зачем тебе отрава? — медлила Катька отдавать деньги, надеясь отговорить Ольгу от глупости.
Я не себе! Этому! — хлопнула себя по животу: — Уж чего только не пила. Пахикарпин и синестрол! Они должны были состряпать выкидыш, но ни хрена! Только сама оглохла! А этот зубами зацепился! Не хочет подыхать! Хоть ты его ломиком выковыривай. Катетер вставляла себе, и снова без проку. Во забил, козел! Будто цементом его обложил.
А может, родишь?
Ты чего? Крыша поехала что ли? На хер он кому нужен? Только этой заботы мне и не хватает! Теперь рожают только дуры! Я еще не свихнулась! Куда его дену? А и сама кому нужна?
Кольке! — неуверенно сказала Катька.
Да у него таких как я больше, чем мандавошек на хрену. Дети ему до задницы. У него их в яйцах — полдеревни пищит. Сама знаешь, он со всеми перетрахался. Узнает, что беременна и решила оставить, на- смех поднимет и выкинет из кодлы. А куда денусь?
Да, не повезло тебе!
Давай стольник! Не жмись! — протянула Ольга руку за деньгами.
Катька, вздыхая, отдала сто рублей. Ольга, поговорив с женщиной-фармацевтом, купила лекарства и тут же попросила стакан воды. Катька подала в окошко список лекарств, написанный врачом, и с ужасом думала, хватит ли ей денег рассчитаться за них Руки и лоб вспотели, пока фармацевт считала.
Когда женщина назвала сумму, Катька стала выскребать мелочь из всех карманов. Она не спешила выложить все сразу, чтобы Ольга, внимательно наблюдавшая за нею, не попросила денег еще.
Катьку торопила очередь. Та достала из карманов по копейке, сопя и кряхтя. Женщина в окошке ждала. Ольга наблюдала. У Катьки тряслись руки. Она очень не любила отдавать деньги.
Наконец кто-то в очереди не выдержал:
Сколько там у нее не хватает? — подошел коренастый, хорошо одетый человек. Он торопил больше всех и с беспокойством смотрел на часы.
Тридцать шесть рублей, — ответила фармацевт.
Я оплачу! Отпустите ее! Времени нет. Поспешите! — помог Катьке сложить в сумку лекарства и тут же забыл о ней, отвернулся к окошку.
Катька осторожно вытащила портмоне и заторопилась к выходу. Ольга увязалась следом.
Катька свернула за угол и уже оттуда услышала негодующий крик из аптеки. Девчонка затаилась. Ольга поняла все без слов.
Боковыми кривыми улочками они уходили от центра города. Когда расстояние стало безопасным, Катька остановилась. Она вовсе не собиралась вести Ольгу к себе и спросила:
Так ты иди к своим! Небось, ждут? А то мне еще кой-куда надо…
А я с тобой! Не помешаю…
Не могу! Там мне одной надо нарисоваться! — упорствовала Катька.
Я подожду!
На хрена? У тебя кодла! Чего ты от нее отмыливаешься? Я же откололась от вас!
От них! Я тебе никогда не была врагом. И помогаладышать, как только могла, — напомнила Ольга и добавила: — Нельзя мне теперь туда! Замокрят. Размажут как суку!
За что? — удивилась Катька искренне.
Иль мозги посеяла? Кому я там нужна сейчас? Покуда не скину выблядка, лучше не возникать. Уроют.
Так разве только ты виновата?
Дура! Кто о том вспомнит? Да и я не знаю точно, от Кольки подхватила иль от Червонца? А может еще от кого-нибудь. Все ж по бухой. Я даже не знаю, кто на меня влезал. Может пацаны из новичков учились мужичьему. Счетчика втранде не имею.
Ты чего, даже не проснулась? — изумилась
Катька.
Дурная! Выходит, лапшу на уши повесил Чирий, когда хвалился, что ломанул тебя! Иначе знала бы: по бухой ничего не помнишь.
Козел твой Чирий! Ничего у нас не было! Отмудохали его классно! Он умолял отпустить и обещал не возникать.
А натрепался, что оприходовал и остыл к тебе! Во, ботало! — внезапно сморщилась Ольга и схватилась за живот.
Ты чего?
Прокалывает. Больно, но ничего, это пройдет, — остановились у больницы.
Мне лекарства надо отдать. Своей кентухе. Ты иди куда-нибудь. Мне с нею побыть надо!
Пыли! Я тут поканаю, — простонала Ольга, и Катька поняла, ей не отвязаться от нее.
Отдав лекарства, она присела рядом с Зинкой, рассказала об Ольге.
Возьми ее на время. Ведь она помогла тебе выжить, а значит, и мне. Не прогоняй. Пусть переживет свое. Ведь в кодлу ей нельзя. Выходит, мы — единственные, кто примет. Не тяни время. Не мучай. Она ведь ждет. И Голдберга не забывай. Корми его, пока я здесь…
Катька вышла на улицу, надеясь, что Ольга ушла. Но не тут-то было.
Пошли, — поджала губы и повела девку домой, уговаривая Голдберга не рычать на чужую.
Ольга по пути несколько раз останавливалась, просила Катьку притормозить. Рот девки кривила боль, но она терпела молча.
Может в больницу тебя уложить? — предлагала Катька бомжихе.
