Гурецкий вылез из машины, пошел по улице. Навстречу попался давешний хромой. Накрапывал дождь, выбоины в асфальте были затоплены водой, по тротуару тек поток людей, по проезжей части — машин. Мишка пристально вглядывался в лица, оценивал походку.
Пернатого убили в подвале. Я никогда не узнаю, как это произошло. Ни Рощин, ни Спиридонов не скажут… Даже после того, как вчера сам позвонил Рощину и попросил о встрече. И дал чистосердечные показания. Они все равно не верят. А ты бы поверил?… то-то. Но прицепиться не к чему. Ничего нельзя опровергнуть, как ничего нельзя и подтвердить… Жаль, Михаил Александрович, что вы все это не рассказали сразу… Да, мне самому жаль…
Стоп. Хромой!… нет, мимо денег… Никогда не думал раньше, что на свете столько людей с ортопедическими проблемами. Нужно будет поинтересоваться у Юльки: есть ли какая-нибудь статистика на этот счет. Или у Бориса…
Гурецкий остановился, прикуривая, у витрины с модными шмотками. Мимо прошел мужчина с молодой девицей. Лицо показалось Мишке очень знакомым. Он пристально посмотрел вслед. Где-то он точно видел этого мужика… А, блин, сообразил: на Руцкого похож. Мишка усмехнулся и пошел дальше, высматривая в толпе прихрамывающих мужчин.
* * *
— Куда эта сука могла нырнуть? — спросил Шрам.
— Хер ее знает, — ответила Груша. Так ее звали за характерную фигуру. В молодости шикарные бедра Груши круто заводили некоторых клиентов. Теперь фигура была бесповоротно утрачена, обрюзгла, раздалась вширь. Товарный вид безвозвратно потерян. Впрочем, и до сих пор находились любители.
— Не хер, а ты за нее отвечаешь, — сказал Шрам. — Когда она последний раз здесь была? Кто видел? С кем ушла?
Груша пожала плечами и приложилась к небольшой никелированной фляжке. Шрам резко ударил по фляге ладонью. Горлышко стукнуло по вставной челюсти, фляга выпала. Из разбитой губы брызнула кровь.
— Ты че, Шрам? — Груша торопливо подобрала с пола фляжку.
— Болт через плечо… Закапаешь своей блядской юшкой чехлы — выложишь стошку. Где Сухая? С кем ушла?
— Не знаю. С пятницы нет. Снял какой-то усатый черт. Расплатился… сказал: мне, мол, главное чтобы ноги красивые.
— Ну… дальше.
— Дальше — все, снял и увел. Поддатый был, лет пятьдесят.
Шрам побарабанил пальцами по рулю. Грушу, конечно, пора гнать в шею. Пьет соска старая, дело запустила. Сухая — небольшая потеря, но — непорядок.
— Нинка-Большая здесь? — спросил Шрам после паузы. Груша кивнула.
— Я спросил… не слышу ответа.
— Да, Коля, здесь.
— Ну так веди, старая, ее сюда. Быстро. Груша вылезла, хлопнула дверцей «Ауди-100». Шраму захотелось врезать ей по морде за это бесцеремонное хлопанье. Ладно, потом… Сначала с делом нужно разобраться. Девки, случалось, пропадали и раньше. Что с них возьмешь? Наркота и есть наркота. Иногда возвращались, иногда нет. Безусловно, некоторые попадали в лапы маньяков. Обеспечить крутой контроль, тем более охрану каждой, нереально. Шрам работал с проститутками невысокого разряда. Красная цена — полтинник. До кризиса это составляло восемь баксов. Сейчас два с центами. Вот и крутись, как знаешь! Да еще крыше отстегни. Да ментам.
Вернулась Груша с Нинкой-Большой.
— Привет, Коля, — сказала Нинка, по-хозяйски усаживаясь вперед.
— Привет, — ответил Шрам хмуро. Он, человек с высшим гуманитарным образованием, проституток за людей не считал. Но жить-то надо. Брезгуешь — не брезгуешь, а общаться приходится. Семью кормить надо, дочек на ноги ставить.
— Слушай, Нинок, хотел спросить…
— Про Ленку Сухую?
— Угу. Что-нибудь знаешь? Кто? Что?
— Да что она, сопля, знает-то? — подала с заднего сиденья голос Груша.
— Заткнись! — отрезал Шрам. Груша обиженно замолчала, а Нинка ухмыльнулась.
— Знаю. Фридман Семен Ефимович. Прописан на Большой Монетной, дом… Хирург-ортопед. Сухую снял в пятницу. Говорит — отработала и ушла.
— Так-так… А откуда? — заинтересованно спросил Шрам. — Кто говорит-то?
— Он час назад Каплю снял. А я паспорт проверила.
Шрам обернулся к Груше и выразительно посмотрел на нее. Она сжалась. Нинка-Большая захохотала. Она уже давно метила на Грушино место.
— Молодец, Нинок… получишь переходящее знамя и денежную премию.
— Знамя не обязательно. А премию давай.
— Потом, Нинок, потом. А паспорт-то настоящий?
— Вроде настоящий. Только по жизни он с усами, а в паспорте нет.
— Ну-ну… хирург, говоришь? Ортопед? Ну-ну… Пять минут Шраму понадобилось, чтобы разбить морду Груше и провести кадровые перестановки. Через час он вместе с Кащеем приехал на квартиру к Дуче. Там их встретили сотрудники службы по борьбе с терроризмом УФСБ. Еще через час Нинка-Большая и две проститутки из стада Шрама давали показания на Литейном, 4. Снова обнаружился след Терминатора.
* * *
Гурецкий рисовал. Он вернулся домой в начале одиннадцатого, поужинал, минут пятнадцать поговорил с Юлей. Все последнее время она выглядела встревоженной, часто Мишка ловил на себе ее испытывающий взгляд… Слава Богу, она ни о чем не спрашивала. Врать ему очень не хотелось, говорить правду было нельзя.
Пернатого убили в подвале. Почему-то именно это угнетало особенно сильно. Казалось обидным, унизительным. Это судьба. Это война, которая никогда не кончится. Здесь нет тыла, здесь со всех сторон — передовая. Пока ты жив, ты на войне… Мишка рисовал. И отбрасывал листы. Ему не нравилось то, что получалось. На бумаге возникал то Иисус Христос в терновом венце, то холеная морда Руцкого. При чем здесь Руцкой?… Ты еще портрет Хасбулатова сделай… В полумраке подвала плакал Спаситель, рядом с ним стоял генерал Руцкой. Бред какой-то! Заклинило тебя, Сохатый, а? Да, устал маленько за последние дни… Мишка поставил на плиту чайник, из холодильника достал початую бутылку водки. Отвернул пробку, поднес бутылку ко рту. Ну, Михал Саныч, ты как синяк стал… Он запрокинул голову и влил водку как воду. Оторвался. Выдохнул. Скосил глаза вниз, на пол.
С неоконченного рисунка на него смотрел Дуче!
Дуче смотрел на Гурецкого с неоконченного портрета Александра Руцкого. Едва намеченные двумя линиями усы не могли изменить черты лица, которое ему показывал подполковник Спиридонов на дачке в Первомайском. За спиной подполковника скалился Ванька Колесник с саперной лопаткой в голове. Фотография была переснята с паспорта, и Фридман на ней выглядел моложе.
В голове у Мишки что-то щелкнуло. Он опустился на корточки, поставил бутылку «Синопской» на пол. Вот как! Вот, значит, как! Вот почему он весь вечер вспоминал того мужика со знаменитыми усами. Но ведь он не хромал! Он шел нормально, без малейшего намека на хромоту, и держал под локоть молодую женщину.
Гурецкий тряхнул головой и снова уставился на неудачный портрет курского губернатора.
* * *
Фотография Терминатора с дорисованными усами была предложена на опознание трем проституткам с Московского. Из трех фото с усатыми мужиками все они безошибочно указали на Фридмана. Все заявили, что хирург-ортопед не хромал. В ФСБ это категорическое заявление вызвало те же эмоции, что и у Гурецкого.
Утром в пятницу, тридцатого октября, более двадцати оперативников службы БТ разъехались по точкам, где кучковались недорогие шлюхи. Капитан Виктор Авдеев направился в институт травмотологии и ортопедии имени Вредена для получения консультации.
В 10:50 он позвонил Рощину и сообщил, что современные протезы в отдельных случаях позволяют полностью, или почти полностью, устранить хромоту. В ориентировку нужно вносить изменения.
* * *
Снег валил плотными влажными хлопьями. Падал на теплый капот и таял. Дворники расчищали прозрачные сектора на лобовом стекле. Радио рассказывало об обстановке на дорогах. Сразу после начала снегопада в городе образовались десятки пробок. Мишка выкурил сигарету, заглушил движок и вышел из машины. На углу Лиговки и Свечного переулка задрипанный «жигуль» въехал в задницу навороченной «бээмвухи». Два быка выскочили, мигом выдернули из салона испуганного хозяина «жигуля» и начали его бить. Водители в других машинах молча наблюдали. Гурецкий прошел мимо. Он внимательно всматривался в лица прохожих. Брат курского губернатора был рядом. Совсем рядом. Мишка это чувствовал.
Один из быков поднял упавшего мужика с грязного мокрого асфальта и с размаху швырнул лицом на капот «жигуленка».
Дуче появился внезапно. Он прошел мимо на расстоянии вытянутой руки. При желании Мишка мог бы до него дотронуться. Гурецкий зевнул, подождал пока Семен удалится метров на пятнадцать и двинулся следом. Быки сели в БМВ и уехали. Спина Дуче маячила впереди за вертикально падающими хлопьями снега. Он шел уверенно, не оборачиваясь. На плечах плаща наметились белые эполеты. Фактически, он был уже мертв, но никто, кроме Сохатого, этого еще не знал. Не знал и сам Дуче. «Неужели он ничего не чувствует?» — думал Гурецкий. Ему хотелось, чтобы Убийца оглянулся, встретился с ним глазами. И понял!… Убийца шел по черно-белому графическому листу города и не оборачивался. Белые вертикальные пунктиры снежных хлопьев… черная спина, черный свет фонарей. Снег, снег… Фридман свернул в подворотню. Гурецкий слышал его шаги в косо заштрихованной арке. Когда ты перестал хромать, Фридман? Ты купил новую ногу?
