Это же все, в случае чего, станет известно ихней полиции, и они станут искать меня по фотографии. В общем, стало мне понятно, что они от меня непременно избавятся. Я Майвину ничего о своих догадках не говорила. Он потихоньку меня готовил — рассказывал об Илоне, о Кимрах, где она жила, про отца ее, фото показывал — в Магдебурге, в Брюсселе, в Цюрихе. Я теперь поняла, зачем он меня туда возил по пути из Граубюндена. Рассказывал про Мезина, который «был моим опекуном», про мать Илоны, которая уехала в Калифорнию, просил меня освоить подпись Илоны, дал несколько ксерокопий, и в паспорте ее подпись была — я уже поняла, что он не делал мне никакого паспорта, а просто каким-то образом завладел настоящим паспортом Илоны. Потом стало еще тревожнее: объявился сам Ямковецкий. Может, кто-то ему рассказал, что Майвин собирается предпринять. Было это девятого числа, я сама увидела Ямковецкого на улице, он стоял напротив дома и смотрел на мои окна. А до этого за мной ездила какая-то машина «Жигули». Мне стало страшно, я позвонила Майвину и потребовала, чтобы он срочно приехал. С девятого в моей квартире поселились охранники, и на улице тоже, и во дворе были люди из службы безопасности Майвина. Они прослушивали телефон, у них такая аппаратура, по которой можно узнать, откуда звонят. Я спросила у Майвина, почему он не сообщит в милицию. Он ответил, что у него есть своя служба, а кроме того, этот Ямковецкий ему нужен. Может быть, он собирался с ним договориться?.. Не знаю, он меня ни во что не посвящал, стал нервным, кричал, что я надоела ему своими вопросами и что он сам знает, что делать, а меня это не касается. Назавтра, то есть десятого числа, он велел мне пойти в бюро «Шериф» и заявить о пропаже собачки — заодно, мол, и порепетировать, проверить себя в роли Илоны. Я очень удивилась: если у него есть служба безопасности, то зачем ему частный детектив?.. Теперь я думаю, что он специально хотел, чтобы я прошла по улице. На каждом углу стояли, в машинах сидели его люди, он меня использовал как приманку. А если бы кто-то из сообщников Ямковецкого увидел, что я пошла в детективное бюро, то непременно должен был бы поинтересоваться, что мне там было нужно и о чем я просила частного детектива, — то есть Майвин задумал перевести внимание на него. Но он очень здорово старался найти никуда не пропадавшую собачку, и тогда Майвин решил использовать его дальше. За ним все время ездили майвинские охранники, думая, что на него выйдет Ямковецкий. Я была всем этим так напугана, что, наверно, рассказала бы Столетнику обо всем и попросила бы спасти меня, но Майвин приказал мне записать весь разговор с ним и положил в мою сумочку маленький такой диктофончик… Наверно, он догадался, что у меня на уме. Я превратилась в пленницу в прямом смысле, теперь меня уже не охраняли от Ямковецкого, а просто держали под арестом. Я слышала разговоры Майвина по телефону. Он находится где-то за городом, если звонят в квартиру на Сиреневом, то отвечают охранники, но когда они чего-то не могут решить, соединяют с ним. И вот вчера… вчера я подслушала разговор Майвина с каким-то человеком, врачом, что ли… И поняла, что Илона не утонула. Ты ведь знаешь, это ты ее отыскал, да?.. Майвин кому-то сказал, что утопит тебя в реке вместе со всей твоей информацией, а потом позвонил своему начальнику безопасности и приказал найти тебя хоть из-под земли, Сегодня я слышала, как ты сказал Майвину, что знаешь, где Илона. Хочешь получить за нее выкуп?..
За то время, что она говорила, Решетников прикончил полпачки «Примы». Он долго молчал, чувствуя, как переворачивается все внутри, как сжимается сердце, оказавшееся вдруг живым и вовсе даже не каменным, и как воспоминания о его собственных боях без правил, нахлынув разом, теснят грудь. Думал о сыне Ванечке в детдоме, о судьбе молодой девушки, которой не на что тратить деньги, о жизни под чужим именем, которая, увы, была ему хорошо знакома. В истории, рассказанной Машей, он увидел себя и ожил, и почувствовал, что не одинок, словно вернулась к нему тень, и непонятным образом исчезнувшее с витринного стекла отражение он увидел теперь в таком же живом, одиноком и глубоко несчастном существе.
— Выкуп?.. — переспросил Решетников, будто очнувшись ото сна. — Дорогая моя! Если тебя изваял сам потомок художника Лиотара, то считай, что я уже миллионер, потому что не успеет петух прокукарекать один раз, как я тебя продам трижды: во-первых — Майвину, во-вторых — Ямковецкому (вдруг он не найдет свою настоящую дочь и согласится на замену?), а потом — в милицию, где получу за тебя если не орден, то хотя бы медаль. Одна у меня уже есть, теперь будет и вторая.
Все это он произнес довольно грустным голосом, жадно затягиваясь сигаретным дымом, обжигавшим язык, так что она даже не поняла, шутит он или в самом деле строит коварные планы.
— Надо же… Маша! — покачал головой Решетников. — У меня как-то не поворачивается язык другую женщину Машей называть.
— Почему — другую? — удивилась она.
— Ладно, проехали. Помолчи…
Он погасил сигарету и решительно, в который уже раз, набрал надоевший номер, мысленно поклявшись, что если и сейчас не сработает, то придется предпринимать что-то самому. Не сидеть же…
Сработало! Гудки оборвались!..
— Бюро… дет-тективных… «Шериф», — проговорил Столетник не очень четко, словно простонал.
— Женя! Это я, Решетников! — почуял неладное Викентий. — Что с тобой? Где ты?
В трубке задержалась тишина, слышалось сиплое дыхание.
— Кто… это… говорит? — спросил Столетник.
Решетников условный знак понял.
— Мотель «Фата-Моргана», — сообщил координаты, как договаривались. — Телефон 945-21-30.
— Вы ошиблись.
Гудки отбоя.
Я вернул трубку Ямковецкому, и он убрал ствол револьвера, приставленный к моему лбу.
— Ошиблись номером, — объяснил я ему. — Кто-то звонил в цирк, спрашивал, какие на сегодня хохмочки.
Мой телефон Ямковецкому принес колченогий, бритоголовый, похожий на жабу бандит: «Вот тут звонят и звонят, — словно жалуясь, виновато сказал он от двери кают-компании. — Че, отвечать, че ли?»
Половина шайки беглого каторжника Ямковецкого уже спала, уткнувшись мордами в салат оливье, сельдь в маринаде, филе килек с картофелем, ассорти из хамсы и эклеров и заливными (вином) помидорами. Женщины исчезли — видимо, здесь были еще какие-то помещения.
— Послушай меня, Столетников, — спьяну исказив фамилию, вперил в меня злобный взгляд Ямковецкий. — Вам до сейфа никогда не добраться, ты понял, да?.. Понял или нет, я тебя спрашиваю?! — он схватил меня обеими руками за отвороты куртки, задышал перегаром в лицо.
Сказать по правде, о сейфе я слышал впервые, но в общем и целом догадывался, что они с Майвиным не любят друг друга.
— Понял, — соврал я.
— И адвокатишку, падлу, я из-под земли достану! Из-под земли! Я ему, гнусу, дочь доверил, я ему… как себе!.. а он?! Или вы ему утюг на пузо ставили?!
— Не стоит так нервничать, Борис Евгеньевич. По моим сведениям, господин Мезин уже скончался.
Некоторое время он смотрел на меня непонимающим взглядом, а потом принялся хохотать. Смех этот впервые прозвучал на острове Сардиния, где цветет ядовитое растение Sardonia hebra, от употребления которого лица умирающих людей искажались гримасами, похожими на смех. Потом гримаса с лица Ямковецкого исчезла:
— Он думал, что Майвин отблагодарит его домиком в Антверпене?! Он плохо знал Майвина! Предателей всегда уничтожают!.. Завтра моей дочери исполняется двадцать один год. Вы с Майвиным все правильно рассчитали, Столетник. Только не думали, что я появлюсь так не вовремя, да? Не думали!.. Деньги, сыскарь! Деньги делают все. Миллион баксов в «общак» — и я хозяин на Клязьме! А еще миллион — и по всей Москве-реке. Не в кабак отпросился водочки попить — кабак сам за мной приплыл! А случись какая тревога — он же меня на зону обратно доставит, в персональный барак со всеми удобствами. Тебе и твоему Майвину так не жить. Он у меня пятеркой-семеркой не отделается. Если ты не знаешь, где моя дочь, — я сам найду ее. И посажу Майвина не на семь лет, а на кол!! Понял?! А с ним — и всю его кодлу, всех этих сраных министров-депутатов, которых он прикарманил! Шуму будет — по всей России-матушке! Политики, прокуроры, министры полетят! Мно-ого людишек поплатится! Того и жди — переворот в стране. Они у меня во-от где все!..
— Одиннадцать чемоданов компромата, — согласно кивнул я.
Приступ сардонического смеха повторился. «Только бы он продержался еще немного!» — подумал я. Остались кое-какие невыясненные вопросы.
— Нет, не одиннадцать, мусор позорный! Не одиннадцать, а только два. Два!.. Ма-аленькие такие чемоданчики, которые так не терпится забрать Майвину из швейцарского банка. Только вы напрасно стараетесь!.. Тебя я прикончу сейчас, а ему… Ему из России уехать не удастся, потому что его пасут мои ребята, злые и надежные, не тебе, сосунку, чета!.. И как только он с этой своей куклой появится в аэропорту, я вскрою всю систему вот этим ключиком, — он повертел перед моим носом пластиковой карточкой размером с сигаретную пачку, похожей на банковскую кредитную. — Да! Тогда я потеряю все, Столетников! Управляющий банком в присутствии полиции вскроет сейф, абонированный на имя владельца счета № 97865 в Депозитном банке на Банхофштрасе, 49. Но и Майвина не станет! Не станет!.. И он это знает, гнус кровавый!
