Он стал иконой для всех, кто сражался и умер за Саут Маунтин. Журналы подробно расписали все его действия: как он пробирался по тоннелям, как убивал людей, как использовал любой ничтожный шанс, как ему сопутствовала удача, каким он был сообразительным и хладнокровным. Сообщили и о его неграмотности, и о том, что он осужден за уголовное преступление, но здесь журналы заговорили об общем падении культуры и нравов в Америке конца 80-х годов, что сделало героя обычной массовой жертвой, а не каким-то исключительным тупицей и злодеем. Но храбрость его, конечно, была неоспоримой. Один генерал заявил в интервью для «Тайм», что отдал бы все свои награды, только бы совершить то, что сделал Уоллс, ведь это один из величайших подвигов в истории войн. Естественно, Уоллс не провел ни единого дня в тюрьме, он покончил со старой жизнью и зажил новой.
Но все это было потом. А пока Уоллс просто вышел в коридор, щурясь от вспышек фотоаппарата, и пошел вперед, хотя и не знал точно, куда надо идти.
Солдаты из батальона рейнджеров, спустившиеся в шахту для поддержки группы Дельта, стояли и с некоторым благоговением смотрели на Уоллса.
– Дорогу Дельте, – сказал кто-то.
– Дельта сделала это, – добавил второй.
– Да, Дельте удалось.
– Это же Дельта. Она лучше всех.
– Черт возьми, Дельта всыпала им.
Тут кто-то один захлопал в ладоши, потом другой, потом еще, и через секунду коридор заполнили настоящие овации. Уоллс стоял, чуть смущенный, не зная, что делать, кому докладывать, и скромно улыбался.
А затем человек, спасший мир, изрек сенсационную фразу:
– Как там насчет завтрака?
Грузовик с тремя гробами выехал из советского посольства в шесть часов утра, проехал по Конститьюшн-авеню до Рузвельт-бридж и свернул на Джордж Вашингтон Паркуэй. Всю дорогу за ним следовал фургон с агентами ФБР.
– Они направляются в аэропорт Даллеса, – заметил водитель фургона.
– Знаю, – ответил Ник Махони.
Грузовик свернул на дорогу, ведущую к громадному зданию аэропорта, а потом на другую дорогу, начинавшуюся знаком «Только для грузового транспорта». Агенты ФБР вели слежку в открытую, они проследовали за грузовиком до мощного забора с надписью «Аэрофлот». За забором фактически была уже территория не штата Виргиния, а России. Не снижая скорости, грузовик въехал в ворота и скрылся в ангаре.
– Будем возвращаться? – спросил водитель фургона.
– Нет, – ответил Махони, – будем стоять здесь, на виду у всех. Пусть эти ублюдки видят нас и знают, что мы наблюдаем за ними.
Махони вылез из машины, облокотился на нее, закурил и, не таясь, уставился на ангар. Было еще довольно прохладно, солнце только вставало. Махони посмотрел на него.
Привет, солнышко, подумал он. Рад тебя видеть. Через некоторое время из ангара появилась одинокая фигура, пересекла предангарную бетонированную площадку и подошла к воротам.
– Что вам нужно, Махони? – устало спросил человек. – Хотите, чтобы я снова заявил официальный протест? У всех нас сегодня была трудная ночь.
– Это точно. Так как же далеко все зашло, Макс, прежде чем он успел остановить это?
Макс Стретов был старшим офицером КГБ, отвечавшим за безопасность посольства. Они с Махони были давними противниками.
– Вам лучше знать, Махони.
– Вы же в курсе, что от наших микрофонов мало пользы. Но могу сказать, что после полуночи в посольстве начался переполох. Там собрались все врачи, вся служба безопасности, резиденты КГБ и ГРУ, весь персонал и рабочие. Вы думали, мы не знаем, насколько все серьезно?
Стретов спокойно посмотрел на него, потом сказал:
– Должно быть, он всегда работал на вас. Бедняга Григорий, а мы ведь не подозревали его в двойной игре.
– Не шутите. Мы его давно раскрыли, но не пытались перевербовать. Просто использовали, чтобы подбрасывать вам низкопробную дезинформацию. На большее он не годился. Но думаю, сегодня ночью он показал, на что способен, не так ли?
– Этот Пашин…
– Покойный Аркадий Пашин.
– Да. Понимаете, он был сумасшедшим, из тех безумцев, что называют себя обществом «Память» и стремятся вернуть старые времена. Действовал он исключительно по собственной инициативе.
– Да, конечно. Такова официальная версия, да? Наши умные парни еще поработают над этим. Кстати, Макс, у меня есть для вас кое-что.
– Вы же знаете, что я ничего не могу принять от вас.
– Давайте немного отойдем от правил, дружище.
Махони сунул руку в карман пальто и вытащил маленькую голубую с белым орденскую ленточку.
– Это мы нашли у одного из парней, просто безделушка. Окажите услугу, передайте это вдове Григория, хорошо?
Русский посмотрел на ленточку и узнал ее, это была ленточка ордена «Серебряная звезда», и Стретов знал, что капитан морской пехоты Махони получил такой орден во Вьетнаме в 1966 году.
– Я не могу это взять, Махони. Но мысль хорошая. Должен сказать, он заслужил это. Сволочь Гошгарьян дважды ранила его, но он прожил ровно столько, сколько понадобилось для того, чтобы спасти мир от катастрофы. К счастью, Григорий был алкоголиком, он залил взрывной механизм водкой. Какая абсурдная победа! Но в любом случае, мне хотелось бы взять у вас эту ленточку.
– Да, и мне этого хотелось бы. Вот что я вам скажу, а ведь этот маленький толстый бедолага, он ведь был князем.
– Князем, – согласился русский, повернулся и зашагал к ангару.
Рассветало, похоже, в Мэриленде наступал новый, прекрасный, яркий и морозный день. Пуллер стоял один у командного пункта и думал о прошедшей ночи.
Теперь на первый план вышли врачи, было очень много раненых, и медикам предстояло поломать голову, как поднять раненых на поверхность и эвакуировать их вертолетами.
С того места, где он стоял, открывалась картина, похожая на спасательные действия во время какого-нибудь стихийного бедствия. Вертолеты доставляли раненых вниз в полевой госпиталь, там под большим тентом с красным крестом расположились хирурги и травматологи. Казалось, внизу собрались машины скорой помощи со всего света, они то отъезжали, то подъезжали, развозя транспортабельных раненых по местным больницам. Яростно сверкали их красные мигалки, сливаясь в единое пятно, которое вроде бы застыло и не двигалось.
Пуллер смотрел на это пятно, но у него уже не было сил различать что-то.
Ему было горько, но не за себя, хотя он и предчувствовал, что предстоит ответить за все. А как это обычно бывает, Пуллер уже знал. Разбираться особо не будут, просто снова втопчут его в грязь. Придется ответить за роту Браво Национальной гвардии, за то, что он дважды посылал умирать этих ребят: мясника, булочника, изготовителя подсвечников…
Боже, сколько хороших людей ушло из жизни! Вот что огорчало и расстраивало больше всего. Хотелось уйти куда-нибудь, лечь и уснуть, а в это время души погибших пусть вернутся в тела, и люди снова будут живы и здоровы. Но это невозможно. Сможет ли он когда-нибудь посмотреть на эту гору и не увидеть на склонах умирающих парней, зовущих на помощь матерей, спрашивающих, почему это случилось с ними, а не с кем-нибудь другим? Вопрос, на который за всю свою жизнь и за все свои высоты он так и не нашел ответа.
Пуллер присел на качели, и они начали медленно раскачиваться взад и вперед. Часы показывали 07:00. Утро нового дня. Ранний свет был бледным, словно раскаленным добела, отчего снег казался причудливым, почти голубым. Небо над горой тоже обещало быть голубым, голубым и ясным, без единого облачка. Пуллер поежился, запахнул куртку: все-таки было очень холодно. Болела голова, он чувствовал себя старым, старше этой голубой горы. Она была рядом и в то же время так далеко. Если и следовало из всего этого извлечь урок, то он не знал, какой. В конце концов, это была не поучительная притча, а бой.
Полковник увидел, как из командного пункта вышел и направился к нему через заснеженное поле молодой офицер. Нет, это был не Скейзи, не бедняга Акли, не Дилл и – благослови его Господь! – не Питер Тиокол: они не перешли через эту ночь. Бедный Питер, пожалуй, он оказался самым храбрым, храбрее любого солдата.
Или Акли, он пошел туда, куда не должен был идти, и стоял до конца, прикрывая от огня Питера. А Фрэнк? Фрэнк был сложный человек, вспыльчивый, может быть, даже психопат, но нужен был командир, который возглавил бы штурм, первый шагнул в шахту, прекрасно понимая, что его там ожидает. И Фрэнк, не раздумывая, сделал этот шаг.
К Пуллеру шел Маккензи, молодой офицер из группы Дельта, командовавший последним штурмом баррикады спецназовцев. И сейчас все заботы свалились на него.
– Сэр, я подумал, вам следует знать, что прибывает президент. Скоро он будет здесь.
– Гм-м, – только и вымолвил Пуллер в ответ на эту новость. Больше всего он ненавидел такие моменты: после окончания боя прибывали крупные шишки, расспрашивали уцелевших солдат, откуда они родом, и говорили, что их родные будут гордиться ими. Ладно, может быть, для солдат приезд президента и будет иметь какое-то значение.
