Еще с полчаса пообщавшись с Мухаммедом и выяснив для себя много интересного и полезного, пусть и не в плане выполнения своей основной задачи, Андрей отправился обратно в гостиницу. К этому времени солнце уже давно скрылось за горизонтом и наступила темень. Но Лавров, неплохо видя в темноте и хорошо ориентируясь в совершенно незнакомой обстановке, уверенно направился в сторону «Леона».
Теперь на улицах было безлюдно. Редкие прохожие, заметив в отсветах фар изредка проезжающих автомобилей силуэт крепкой мужской фигуры, старались поскорее свернуть за угол или спрятаться от подозрительного типа в тени. Андрей понимал, что здорово рискует, но его интуиция подсказывала: сейчас куда менее опасно, нежели днем. Грабители, прекрасно знающие о том, что в такую пору едва ли кто, имеющий хоть какие-то ценности, надумает выйти на улицу, вряд ли станут проявлять излишнюю активность.
Проходя через улочку, пересекающую улицу Республики и Первого Июля, Лавров вдруг заметил несколько мужских силуэтов, выделяющихся на фоне стены дома из белого ракушечника. Неизвестные, выжидающе глядя в его сторону, о чем-то тихо переговаривались. Скорее всего, это были не какие-нибудь волонтеры из благотворительной миссии имени матери Терезы, а заурядная шайка мелких грабителей. Было совершенно очевидно, что припозднившиеся граждане Сомалийской Республики явно замышляли нечто, не вписывающееся не только в рамки исламской, но и любой другой морали. В слабом свете почти уже полной луны они тоже заметили позднего пешехода, и его появление их здорово озадачило. Таковым, с точки зрения могадишских гопников, мог быть или сумасшедший, или полный кретин, или… Или это мог быть человек, способный на очень и очень серьезные поступки. А поэтому — потенциально опасный.
Когда Лавров поравнялся с подозрительной компанией, один из сомалийцев неприязненным тоном что-то спросил у него на местном наречии. Не задерживаясь, но и не ускоряя шага, Андрей небрежно, но весьма твердо обронил:
— Нэгэ! Капито джали?
При этих словах компания ошарашенно замерла, молча таращась вслед странному типу, который на всемирно-традиционную просьбу «Эй ты, дай закурить!», ответил хоть и не прямо, зато вполне конкретно и исчерпывающе. Впрочем, Андрей тоже был несколько удивлен прямо-таки волшебным эффектом использованных им слов. «Нэгэ» он услышал в аэропорту Аддис-Абебы, когда то ли немец, то ли голландец отмахивался от излишне назойливого разносчика попкорна и «Пепси-колы». Как позже пояснил ему таксист «Вася», у эфиопов «нэгэ» означает «завтра». Случись, пристал торговец к приезжему белому, как банный (скажем, пальмовый) лист к известному месту, тот его запросто мог отшить, объявив «Нэгэ!». И, что интересно, утверждал «Вася», многие торговцы-эфиопы свято верили в то, что если белый сказал «нэгэ», то завтра он и в самом деле обязательно придет.
А «капито джали» Лавров почерпнул из разговора «аэроизвозчика» Рамина со здешним таксистом, когда тот строго наставлял сомалийца по части обеспечения безусловной безопасности доставленного им в Могадишо «русского француза». Свою длинную, назидательную тираду Рамин завершил строгим «капито джали?», что в переводе на русский звучало как «понял, приятель?». Кто бы мог подумать, что эти несколько слов окажутся весьма эффективным средством укрощения сомалийской гопы?
В гостиницу Андрей вошел уже в девятом часу вечера. Портье его появление воспринял как некие жители древнего мира выход невредимого Ионы из рыбьей пасти. Скорее всего, увидеть своего нового постояльца живым и тем более совершенно невредимым он уже не чаял.
— Мистер?! О, мистер… — портье восхищенно воздел руки, без конца повторяя универсальное сомалийское обращение к любому иностранцу.
— Скажите, — несколько бесцеремонно перебив это излияние чувств, спросил Андрей, — а в моем номере кондиционер исправный? А то, когда я уходил и попросил горничную его включить, она сказала о каких-то проблемах. Что за проблемы?
Из многословного и запутанного объяснения портье Лавров только и смог понять, что «кондиционера» в данный момент «не очень хотеть работать», но хоть какой-то комфорт это устройство ему, уверял тот, все же обеспечит. Придя в номер и включив свет, Андрей понял, что проблемный «кондиционера», действительно, работал через пень-колоду. Температура в комнате лишь немногим отличалась от уличной. Благо москитов ухитрилось проникнуть в номер не слишком много.
Не столько отоспавшись в течение невыносимо-томительной ночи, сколько отмучившись, после завтрака в гостиничном кафе Лавров отправился в вояж по местным учреждениям и ведомствам, чтобы получить визу по факту прибытия и аккредитацию при структурах центральной сомалийской, условно говоря, власти.
Полчаса спустя, решительным шагом он вошел в офис департамента, ведающего прибытием и перемещением по стране (ну или хотя бы той ее части, что контролируется официальными структурами) иностранцев. Важный, сытый господин чиновник, одетый в соответствии с нормами радикального ислама, всего лишь заглянув в паспорт, в котором «случайно затерялась» стодолларовая бумажка, без лишних слов шлепнул в него визу и даже пожелал, просияв необычайно приветливой улыбкой, «успехов господину журналисту на гостеприимной земле Сомало».
В департаменте, ведающем средствами массовой коммуникации, получить аккредитацию оказалось не сложнее, чем визу — за все те же сто баксов. Выйдя из несколько помпезного чиновного офиса, Андрей зашагал по раскаленной, невыносимо душной улице, стараясь придерживаться куцей тени крон тропических деревьев, среди которых преобладали высоченные пальмы, возносящиеся в небо подчас на многие десятки метров. Но от солнца, льющего ярко-желтый жар своих ослепительных лучей прямо из зенита, спасения не было даже в пятачках тени, отбрасываемой широколистными, зелеными «зонтиками» пальм.
Поминутно утирая пот платком, Лавров чувствовал себя в банной парилке, куда любитель попариться, игнорируя интересы и вкусы всех прочих, избыточно щедро поддал парку. Андрей перед отъездом успел прочитать кое-что о климате в Сомали и знал, что в Могадишо, находящемся на берегу океана, климат, будучи морским, несколько мягче, чем на удаленных от океана территориях. Тогда какой же сейчас жар мог быть где-нибудь в саванне? Наверняка самое настоящее адское пекло…
Войдя в душный холл, Лавров испытал некоторое облегчение — все же находиться под прямым прицелом испепеляющих солнечных лучей было труднее. Портье при его появлении выжидающе замер за своей стойкой. Андрей достал паспорт и показал ему визу, что сразу же привело портье в благодушное расположение духа — теперь никаких осложнений с новым постояльцем быть не могло.
В этот момент со второго этажа в холл спустился высокий, стройный, молодой брюнет с широкими плечами, безусловно европеец, и, скорее всего, француз. Увидев Лаврова, незнакомец остановился и вежливо поздоровался.
— …Месье, мне сказали, что вы из Франции? — приятельски улыбаясь, спросил он на своем родном языке.
Не будучи кондовым полиглотом — в школе Андрей учил немецкий, который благодаря соседу по парте Гошке Бусману знал не хуже иного немца, в училище штудировал английский, затем, уже во время службы, немного изучал французский, испанский и арабский, — он сразу же понял, что того интересует.
— Добрый день, месье, — явил вежливость и Андрей. — Да, действительно, я из Франции. Но, вообще-то, я русский. Во Франции живу меньше года. А вы здесь давно? — сообщил он на весьма сложной англо-французской смеси.
— Не очень… Я представляю информагентство «Франс Пресс». А вы тоже журналист? — сообразив, что его собеседник гораздо сильнее в английском, по-английски заговорил и француз.
— Уи… — радостно улыбнулся Лавров, в душе кляня случай, который столь неудачно свел его с представителем французской прессы. — Я с некоторых пор работаю в агентстве «Нувель де Марсель».
— Наслышан… — одобрительно кивнул тот. — Агентство не из глобальных, но задиристое. Я смотрю, у него и корреспонденты под стать… — он указал взглядом на крепкие бицепсы Лаврова, угадывавшиеся под рукавами белой хлопковой рубашки. — Вы ходили прогуляться?
— Да… Побывал в некоторых местных ведомствах, оформил въездную визу и оформил аккредитацию при официальных структурах власти.
— Хм… — усмехнулся француз. — Знаете, эти структуры власти не более чем кукольный театр, где заранее известно, чем закончится представление. Я по прибытии сюда тоже для проформы повалял дурака, изобразив из себя законопослушного простофилю, который верит в то, что клоуны, сидящие в правительственных дворцах, и в самом деле что-то собой представляют. А на самом деле, реальная власть в руках совсем других людей. Кое с кем из них я уже успел познакомиться. Кстати, из солидарности могу познакомить и вас — все же мы коллеги и должны помогать друг другу.
