Недаром говорили они на особом наречии, какое без переводчика понимали лишь сероглазцы. Это было смешение языков. Да и немудрено. Ведь порою в одной семье уживались по пять-шесть человек разных национальностей.
Вот и у Николая, кого только не было в семье! Отец — украинец, мать — русская. Жена Николая — армянка. Муж сестры — балкарец. А дед называл себя поляком.
За что сюда попали? О! Это не стиралось из памяти никогда!
Деда выслали за то, что получал письма из Польши — от сестры. Да еще с фотографиями детей. Его и произвели в шпионы. Отец, работая на заводе, завернул селедку в газету. В ней — портрет Сталина оказался. А мать, вот уж не повезло, всю подшивку газет в туалет повесила — с материалами съезда партии. Ее и взяли за то место, каким осквернила власть! На двадцать пять лет… Десять пробыла на Колыме… Родственников жены за падеж пяти баранов из колхозной отары. Мужа сестры, балкарца Алима, за то, что вместо того, чтобы пойти на демонстрацию, поспешил в мечеть.
Все спецпоселенцы считались врагами народа, контрреволюцией и отбросами общества. Именно потому определили им место для жизни — в глухомани, подальше от всех нормальных людей. С ними боялись не только дружить, даже общаться, здороваться. С ними даже местные дети не садились за одну парту.
Кроме Сероглазки их никуда не принимали на работу. В институты и техникумы для них были закрыты все двери.
Сероглазцы жили своей общиной, не сетуя на судьбу. Они радовались, что остались живы несмотря ни на что. И работали в тайге с рассвета до заката. Сами строили дома и бани, школу и больницу. Благо среди ссыльных нашлись свои учителя п врачи, даже двое священников из Смоленщины.
Они и вели службы в церкви.
Рассказывал Николаю дед о том, что, когда его но этапу пригнали сюда, здесь не было поселка. Сплошная тайга. Зверье непуганое и тучи комаров. Л «да жили в шалашах — зимой. И готовили лес на дома. Но первым делом — на церковь. Ее строили
нес..
Мужчины для нее валили лес. Женщины обрубали сучья, шкурили бревна, распиливали на доски вручную.
Сами, своими руками, украсили купола. Ссыльный кузнец отковал кресты. Колокола привезли из Красноярска на лошадях. И, когда церковь была построена, освящена, когда впервые запели колокола на звоннице, сероглазцы, помолясь, взялись строить дома.
За пять лет появилась первая улица из коренастых крепышей. Дома получались на загляденье. С банями и сараями, с колодцами и огородами. На всех окнах — резные ставни, крылечки — живая Сказка. На завалинках, как и положено, старики с внучатами — коренными сероглазцами. В их числе был и Николай. Он родился в семье четвертым. Всего детей росло семеро. Все крепкие, как грибы- подосиновики. Все до года ходить учились. К двум — уже вовсю бегали. Никто из них в детстве подолгу не задерживался. Чуть окреп — бегом в тайгу, помогать старшим в лесу. Может, и Николай не вылез бы из Сероглазки до самой старости, не случись хрущевской оттепели. Вот тогда приехали в поселок большие начальники. С реабилитацией. По списку. Да только те, кто в нем значились, давно ушли в мир иной. А там отпущенья вины для невинных уже не требовалось.
Устыдилось начальство своей неосведомленности, переписало всех жителей. И уже через полгода вновь нагрянуло.
Уже живых реабилитировало. Разрешило сероглазцам поступать в институты и техникумы. Даже право голосования подарили. Вроде без него бывшие ссыльные жить не могли.
— Теперь вы можете избирать и быть избранными! — «осчастливил» людей один из приехавших.
— Иди в жопу! — послышалось зычное.
И рослый, похожий на медведя, кузнец добавил в сердцах:
— Не слушайте его, мужики! Нас уж избрали один раз! Не меньше чем по четвертному на рыло! Мы за них когда-то тоже голосовали. В другой раз ни за кого не буду! Все прохвосты! Гони их отсель!
— Мы хотим помочь вам и вашим детям! Пусть они увидят новую, светлую жизнь! Пойдут учиться!
— Нас уже проучили! Аж до коликов! Жаль, что старики наши не дожили! Не то вломили бы вам нынче! За все прежнее! — свирепели сероглазцы.
— Вы можете возвращаться на прежние места проживания и будете восстановлены во всех правах!
Это обещание заставило многих задуматься и замолчать…
А представители власти стали интересоваться жизнью людей. Расспрашивали парней и девчат,
кто чем занят, чем увлекается, кем хотел бы стать? И предлагали приехать в Красноярск на учебу.
— Вы молодые, способные люди! Нельзя же век отсиживаться в лесу, жить по-медвежьи! В стране уже космонавты имеются! Люди к звездам, на Луну летают, а вы, как в каменном веке, даже телевизор не видели, электричества не имеете! Ваши женщины рожают детей не в больнице, а дома! Это дикость. В магазине нет элементарного. Даже детского сада нет! Мы вам во всем поможем! Все наладим! Вы станете жить совсем иначе! Мы исправим ошибку, допущенную в отношении каждого человека.
— Это тоже не ново! Исправив одну ошибку, сотворят десять других. Кто их исправит? Хватит ли жизни и терпенья? — усомнился тогда священник Владимир.
Его выслали из Смоленска за то, что не подписался он на государственный заем. А все деньги, какие получал, отдал на семинарию.
— Ты что это сеешь контрреволюцию? Семинария растит попов! Ваша религия — опиум для народа! Не позволим! — кричал на отца Владимира следователь-чекист.
И… Приговорили к расстрелу. Не только отца Владимира, а и священника Тимофея и других. Спасло вмешательство патриарха. Заменили расстрел ссылкой. Долгой, вечной. В уголовном деле так и написали о сроке: «…до победы мировой революции…»
Священников реабилитировали последними н Сероглазке. Но они не вернулись в Смоленск. Сочли, что здесь они нужнее, и остались в Сибири навсегда, добровольно. Их в поселке знали все, от мала до стара. Их не просто уважали, их любили. Им верили безоговорочно. С ними советовались.
И мать Николая, узнав о желании сына учиться в городе, пошла вместе с ним к отцам — Владимиру и Тимофею.
— Пусть едет. Ученье — не грех! — сказали оба. И благословили Николая..:
Он уехал в Красноярск через две недели. Уже в ту осень стал студентом строительного института. Очень гордился этим. И на Новый год приехал в Сероглазку похвалиться своей радостью. Ведь он — первый в семье человек, который будет иметь высшее образование. Но дома этому событию никто не придал значения.
— Поступил? Ну, ладно, — отмахнулся отец. А старшие и вовсе не поняли.
— Зачем учиться пять лет, если здесь, в Серо- глазке, без мороки умеют строить все мужики. Без дипломов вон какие дома поставили. И мозги в науке не сушили. Приперло, без дипломов построили. На это лишь желание да руки нужны. Смекалке старики обучат. В работе такие секреты откроют, каких ни в одном институте не познать! — говорила старшая сестра. Ее поддержали все.
И только мать радовалась светло и открыто. Все ж не будет сын с топором на морозе целый день работать. Начальником станет. Первым образованным в семье человеком! На радостях пятьдесят рублей втихаря в руку Кольки сунула. Ему в городе ой как надо будет. Особо на первых порах.
Тогда же узнал, что не только он, а еще трое ребят из Сероглазки поступили в институты.
Колька, единственный изо всех, решил стать инженером-строителем.
На первом году ему пришлось нелегко. В общежитии собрались парни и девчата со всей Сибири. Они были разными. Кольке трудно было общаться с ними.
Он не мог сдружиться даже с парнями из своей комнаты. Им присылали деньги из домов, и ребята нередко выпивали. Поначалу приглашали Николая. Потом предлагали выпить вскладчину. Гог отказывался. Какая выпивка, если стипендии едва хватало на скудную жратву? Хорошо, что мать иногда присылала сала, меду, варенья. Особо любил домашние коржи. Они пеклись на меду. Хранились подолгу.
Вот их-то и вытащили у Николая из тумбочки соседи по комнате. Вечером случился неприятный разговор. Кольку ребята назвали жлобом, сволочью, негодяем, подонком. После чего жить в одной комнате с ними он не захотел. Но… В других оказалось не лучше. Надо было найти выход. И Николай стал искать комнатенку за недорого. Решил заодно найти вечернюю или ночную работу, чтобы оплачивать жилье и как-то кормиться. Вскоре его взяли грузчиком на лесосклады. И Николай возвращался п общежитие очень поздно. Подыскать жилье не удавалось никак. Там, где могли взять квартиранта, требовали плату за год вперед. Где взять такие деньги? Николай стал раздражительным. Прошла, улетучилась радость от того, что поступил в институт — на лекциях он зачастую засыпал. Это и неудивительно, сказывалась усталость. А тут «хвосты» появились. Не сдал зачеты. И преподаватели стали грозить отчислением из института.
Возможно, его и выкинули б еще тогда, если б не подвернулась работа сторожа магазина. Николай случайно увидел объявление и сообразил, что это гораздо легче, и решил зайти, разузнать условия. Его взяли. Оклад у сторожа хоть и небольшой, но зато работа несравнима с прежней. Парень успевал готовиться к занятиям. И вскоре дела на факультете наладились.
