Но и это полбеды. Может случиться, что тронется лед под чьею-то нартой. А может и не под одной.
С каждым днем в селе становилось веселее. Возвращались охотники. Рассказывали о всяких случаях на угодьях. Уважительно с Егором здоровались. На угодьях оставалась лишь старуха Хабарова со своею внучкой. Старая всегда возвращалась позже всех.
И каждый день встревоженный Кавав приходил к реке. Вглядывался. Не едут ли в село две припоздавшие нарты Хабаровой. Порой до вечера ждал. Но старуха с внучкой все не возвращались.
И вот однажды, когда все село еще спало, пошел Дракон на речку. По воду. Леха еще спал. Егор с ведрами бодро прошагал по улице выворачивая пятками. Так, что увидь кенты — глазам бы не поверили. Но что не сделает с человеком наступающая весна? Она будит кровь. И вчерашние подслеповатые, дряхлые, как мхом — сединою заросшие старики, те — каких даже собаки бояться перестали — теперь на баб стали поглядывать. Втихаря подмечать стройные ноги у девушек, линии бедер. И — грех сознаться в эдакие годы — даже на девичьи груди заглядывались. А потом во снах видели себя совсем молодыми. Эх, весна, пора расцвета, пора— кудесница! Уж что только с людьми не творишь. Вон и Егор. Тоже жених, на макушке— ни одного перышка не уцелело. Плешь такая, что впору в постель в шапке ложиться. Ан тоже— грудь колесом вздыбил. Эдаким чертом на дома баб-одиночек поглядывает. Играет мышцами. Не мужик — молодец. Если б не кривые, согнутые в коромысло ноги, да не трясущиеся поджилки, в темноте, когда морщины на лице не так приметны, совсем за парня бы сошел.
Да и чего собственно стариться, когда в душе бесенята пляшут? Ведь душу свою не истратил. Для весны она вся в целости. Что ни говори — третий год поселения пошел. Еще немного и — свобода.
Егор бегом спускается к реке. Набирает воду, ставит ведра на берег. Закуривает. Сейчас он отдохнет и вернется в избу. Дракон оглядывается на Воямполку. Из двух труб уже дым вьется. Лешка встал. А еще? Наталья. Тоже не спится бабе. Верно и здесь весна виновата. Лицо у Натальи всегда улыбается. А вот глаза грустят. Все понятно. Хоть и врачиха она, но жива в ней баба. Может ласковая, нежная. А может вовсе неумелая, стыдливая? Но живет и берет верх над всем остальным.
— Ух-х-х! — громыхнуло где-то.
— Жш-ш-шш — послышалось рядом.
И вдруг чей-то отчаянный полный ужаса крик резанул по слуху. Егор глянул на реку. Лед тронулся. Вон уже льдина на льдину лихим наездником влезла. Но что это? Кто кричит? Собаки? Откуда они? На берегу рядом с Егором стояла груженная, хорошо увязанная нарта. На ней старуха Хабарова не своим голосом кричит. А там, на середине реки, бьется во льдах еще одна упряжка. Собаки пытаются выскочить на лед, но не получается. Они кричат, зовут на помощь. Кусают постромки. Сами бы выбрались. Но нарта не пускает. Она застряла в трещине и пошла вниз. А тут еще хозяйка! Вон ее голова. Черная, мокрая. Держит собак. Сама тонет, хоть бы их отпустила. Так нет. За собой на дно тянет. К Кутху. Может и рано ей помирать, но всевышнему виднее.
Страх ей рот закрыл. А может холод? Вон как зубы стиснула. Нарту из воды выталкивает. И надо же! Получилось. Вот дурная! Обрезала бы, да сама вылезла. Ан нет! Собаки, сделав усилие, рванули через лед, выли. Вот льдина под ними провалилась, они на другую вскочили. Успели. Нарта тянула, мешала. Душила за горло. Собак гнал страх, ужас. Они изредка оглядывались назад. Может удалось выскочить хозяйке? Но нет. Ее не было видно. И собачьи глотки кричали двойную тоску. От страха за себя и за хозяйку. Вот льдина под ними накренилась, придавила собою другую. Но вода выкинула верхнюю на берег. И собаки, в момент спрыгнув с нее, побежали в село без оглядки.
Старуха пыталась удержать свою упряжку. Но куда там. Псы, угорело задрав морды, понеслись подальше, от реки, увозя за собою орущую старуху.
Секунды… Их, бывает, так много для жизни отпускает судьба. Никчемных, пустых. Бывает, и мало. Так мало, что не успеваешь сделать такой нужный глоток воздуха, чтобы удержать в слабеющих руках ускользающую тонкую нить жизни. Всего один глоток…
Егор скинул сапоги, телогрейку и кинулся вперед— теряя из виду ту льдинку, на какой увидел собак. Она должна быть там. Там. Та женщина, которую звала старуха Хабарова.
— Кутэне! Кутэне! — вспомнился крик старой охотницы.
Лед обжигал и резал ноги. Егор почувствовал, как тонет под ногами льдина. Прыжок на другую. Та треснула. Еще прыжок. Эта такая бокастая, на ней не удержаться. Егор падает в трещину. Моментальное усилие. Тело словно под током дрожит. Руки цепенеют. Вот ноги нащупали выступ в льдине. Рывок. И снова он наверху. Бежит как по ножам. Как по колючей проволоке, обтянувшей зону. Вот! Вот она! Еще держится на льдине. Значит жива!
Егор наклонившись выхватывает ее вовремя из воды. Едва успел отскочить, как на эту трещину навалилась такая глыба, которая не только их двоих — всех воямпольцев могла бы придавить.
Дракон хватает бабу, закидывает мешком на плечо. Она молчит. Наверно без сознания. А может от страха? Кто знает.
Егор бежит, перепрыгивая с льдины на льдину. Тяжелую ношу на плече бережет. Вот уже половину проскочил. На берегу коряки собрались. Что-то кричат ему. Один старик кулаком грозит. Кому? Конечно же этой сумасшедшей реке, не сумевшей дождаться возвращения последней охотницы.
Егор перескакивает еще на льдину. Бежит. Потом, обождав, когда к ее боку подойдет вторая, потолще, понадежнее — прыгает на нее. Снова бежит. Ноги одеревенели от холода и ничего не чувствуют. Лишь где-то в коленях что-то нудно воют кости.
Когда до берега осталось не более двадцати метров, Егор глянул на людей. Увидел Леху. Его лицо. Глаза полные ужаса, удивления. Рот то ли в крике, то ли в страхе открыт.
«Удивляется. Глазам не верит. Ведь бабу тянул из реки! И это я! Не позволявший даже говорить о бабах! А тут сам! Никто не просил. Не полюбовницу! Чужую. Совсем незнакомую. Вот он и ошалел. А ведь не бабу! Жизнь я спасаю. Если повезет, конечно. Может — ее жизнь куда как важней, чем моя. Глядишь — мальчонку какого родит. Она еще не опоздала для этого. Не то что я! Она кому-то будет нужна. Нужна жизни! Этим людям! Тундре! Она! Но не я! И нечего тут рот разевать! Нечему удивляться. Сам никого после себя не о ставил, пусть хоть эта даст. За себя и за меня!» — мелькали мысли.
И ноги, посинелые, дрожащие, привыкшие ходить, а не бегать, прыгали козлино с льдины на льдину. Но вот трещина. Надо переждать. Еще прыжок. Снова бегом. Еще льдина. Макушка у нее, как чирей. Ноги не держат. Еще прыжок. Опять трещина…
В глазах темнеет. «От чего бы это? Наверное устал? А может от холода? Но ничего, ничего! Держись, Дракон. Выжил в лагере! Одюжишь и здесь, — думал он и вспомнил о бутылке спирта, купленной про запас. — Сейчас она будет кстати. Согреюсь и все пройдет. До берега три хороших прыжка — не больше. Но чего они так кричат? Зачем так глотки рвут? Помочь делом не могут, так оглушают советами. Уж лучше бы молчали». Он делает последний прыжок и несколько неровных шагов по земле.
Егор кладет на землю Кутэне. Садится рядом. Никак не может понять, о чем кричат воямпольцы.
— Что ты наделал?
— Как что? Не видите?
— Зачем у Кутха жертву отнял? — подступил к Егору старик Аклов.
— Какую жертву?
— Кутэне!
— А ты откуда знаешь, что ее Кутх в жертву хотел?
— Мы тонущих не спасаем.
— Тонущий — жертва Кутха!
— Так всегда было!
— Зачем ты спас?
— Беда теперь в селе будет!
— Кутх накажет нас за это!
— Пускай уходит Кутэне! Совсем из села!
— И Егор тоже!
Дракон знал, что коряки не умели плавать. Знал, что не спасали утопающих. Не знал лишь причину. И вот только теперь все понял. Все! И черная злоба на коряков проснулась в нем. Сорвала с земли. Подкинула пружиной. Он заорал так, что они утихли:
— Кутх! Кутх, говорите! Жертва нужна ему? А почему же когда медведь в село пришел не приняли его за бога? Когда он тебя, Аклов, чуть не задрал? Почему ты не сказал, что всевышний тебя в жертву требует? Или тогда это тебя касалось! И вы взялись за карабины. Ледоход тоже несчастье, как и медведь! Но вы ни с тем, ни с другим не можете сладить. Вы согласны выкинуть из села охотницу, нежели расстаться с прошлым. А она Воямполке нужна больше, чем ваш Кутх! Она женщина и будет чьею-то женой и матерью! Она родит охотника. А кого родите вы? Старые мухоморы!
— Не серчай, Егор! Но так всегда было. Деды наши Кутха не обижали! И мы боимся! — вышел вперед старик Аклов.
— Я — старый вор! Я всю жизнь крал! И никогда, никого не спасал от смерти! Вы научили меня жить иначе. Вы верили мне и оставляли открытыми свои дома и души. Вы не боялись меня! Меня, которого боялись все! Меня, которого не случайно прислали к вам. И я стал вашей частью, вашей жизнью. Стал жить, как вы! Вашими заботами! И вот когда жизнь этой женщины, а она ваша, стала мне дороже своей жизни, вы прогоняете ее и меня! Но за что? Ведь это не Кутх, а она со своей бабкой охотилась в тундре. Не Кутх, а я с Лехой ремонтируем и строим дома для вас. Не Кутх, а я убил подранка. И если кто-нибудь из вас тронет хоть пальцем Кутэне, он тоже будет иметь дело не с Кутхом, а со мною! Это я вам обещаю! Старый вор! И уж если я один, не в пример вам, сумел справиться с медведем, то с любым из вас справлюсь! Да так, что никакой Кутх тому не поможет. Поняли?!