Фартовый понял все по-своему. И зная, что лучшая защита— это нападение, въехал Дяде кастетом в висок. Кубышку — в бок пером, без слов. Тот только взвизгнул:
— Кент, за что?
Цапля знал, Дядя, оставшись в живых, до смерти будет мстить за этот денек. За кастет, за позор, за деньги, за откол. И фартовый решил прикончить Дядю здесь, сейчас. Но в это время на тропинке показалась целующаяся пара.
Увидев окровавленного Кубышку, девушка закричала в страхе, кинулась на аллею.
Услышав крики, Дядя вскочил на ноги. Держась за голову, нагнулся над Кубышкой, тот был жив. Ему повезло: нож прошелся поверхностно. В момент удара успел отклониться…
Цапля схватил Кубышку, унес в кусты. Тот матерился, говорил, что хотел потрехать, чтоб Цапля к нему в «малину» приклеился. Да только теперь на хрен нужен психованный кент.
— Слушай, Цапля, твою мать, ты с чего залупился? — ревел Дядя.
— Ты почему не один нарисовался? — оправдывался тот.
— Тихо, кенты! Лягавые! Смываемся, — оглянулся Кубышка.
В строительной будке фартовых ждала «малина». Увидев
Кубышку, перевязывающего окровавленный бок, загоношились, заходили вокруг Цапли воронами. Тот, оглядев фартовых, сказал хрипло Дяде:
— На хрен базар. Кодла эта базлатая, с ними навара не слепишь. Я манал их. Ты сам мерекай.
— А ты что, не фартовый? Сам облажался и гоношишься? Нас выгваздать да лажануть хочешь? Вали, покуда жмура с тебя не состряпали, падла ходульная, — дохнул на Цаплю перегаром кривоносый вор.
Фартовые, горячась, заводились все сильнее.
— Он, стерва, в главари набивается. Да только хрен ему в зубы, — говорил тощий лысый кент.
— Я манал главаря! Я сам себе пахан и бугор, — мямлил лохматый, кряжистый фартовый.
— Линяем отсюда, — предложил Цапля Дяде.
Тот сделал знак рукой — подождать. И спросил:
— Ну, что, фартовые, когда на дело? Кто со мной пойдет?
— Слушай, Дядя, если тебя твой кент звезданул по калгану, невелик твой понт в «малине». Знать, говно ты, а не пахан.
И зад готов лизать всякому. Фалуешь к себе? А где остальные твои кенты, кроме этого мудака? Слиняли в другие «малины», и ты в жопе остался? Вот и следи там. А к нам не рисуйся. Мы без тебя дышать станем. Усек? — ответил, поразмыслив, Кубышка.
— Лафово трехаешь, кент! Дай ему под сраку пару горячих!
— Воротите для начала выкуп, который я за вас в притоне дал. И то, что на первое время получили. Не то вас в клочья разнесу, козлов! — рявкнул Дядя, вскочив со скамьи.
Багровое его лицо вспухло от гнева, глаза сверкали лютой ненавистью, широкие ноздри раскрылись. Рот ощерился, открыв крепкие, желтые зубы. Волосы копной поднялись на голове. Кулаки, скрипнув, побелели. Дядя был страшен.
Он схватил за грудки двоих, попавшихся под руки кентов, поднял их в воздух высоко над головой, зашвырнул в угол, как пустые мешки.
— Башли на кон! — грохнул Дядя по столу так, что у того обе ноги, хряснув, сломались.
Дядя шагнул к Кубышке, взял за глотку:
— Трандеть мог, давай башли! Два куска. Иначе поплатишься.
— В деле не были. Где возьму?
— В транде! — рявкнул пахан, развернув Кубышку, дал ему пинка коленом так, что тот, открыв дверь головой, вылетел из будки.
— Фартовых бить! — вскочил лохматый, кряжистый кент. И, прыгнув на Дядю, воткнулся тому головой в живот.
Пахан успел схватить его за шею, сдавил пальцами накрепко. Вор взвыл. Ему на выручку бросилась «малина». Фартовые сплелись в клубок, злой, крученый.
Цапля орудовал кастетом, «отключая» не успевших еще окрепнуть на воле воров одного за другим. Когда вместе с Дядей выдавился из будки, сказал коротко:
— Пусть одыбаются, сами свататься прихиляют. Теперь смываемся.
Кубышка стонал около будки. Завидев Дядю с Цаплей, сказал коротко:
— Припомню вам, падлам, свое, на узкой дороге не попадайтесь.
— Где моя доля, мой положняк? — решил не откладывать разговор Цапля.
— А общак-то у нас увели, — темнея лицом, признался Дядя.
У Цапли руки повисли:
— Кто?
— Забыли доложиться. Нет башлей, нет рыжухи, даже
майданы растворились. Кто? Да может ты, а может кенты. Но их застукали. А значит, вместе с общаком.
— Но в притон все с голыми руками пришли, — не верил Цапля.
— Видать, не все пришли. Кто-то вернулся, — размышлял Дядя.
— Так чего ж молчал? Чего сразу не трехнул? — взвизгнул Цапля.
— Теперь чего базлать? Думал, «малину» сколотим, дело исправим. Оно, гляди, как вывернулось.
— Может, ты не на том месте шарил башли? — не верилось Цапле.
— Ты меня научи, где я их держал? — обрубил Дядя.
— А может, кенты переложили?
— Э-э, нет, кент. Я другое чую. Кто-то, кентель спасая, засветил наш общак Яровому. «Сам придешь», — вспомнилась Дяде уверенность следователя: «Накрыл кентов, забрал общак, вот и решил, что деваться мне некуда. Ну какой пахан без башлей и фартовых? Ему прямая дорога либо в зону, либо на погост».
И пахан не ошибся в своем предположении.
Самый плюгавый из фартовых решил вырвать для себя шанс у фортуны. Он давно и люто ненавидел Дядю. Он не спал ночами, зная, что тот остался на воле с громадными деньгами. Это мешало жить. «Уж если не ему, не «малине», тонне пахану», — решил законник. И, поваляв ваньку на двух допросах, на третьем раскололся целиком.
Успей Дядя на день раньше, забрал бы общак. Теперь от него и следов не осталось, помимо длинной описи в столе Ярового.
…Цапле стало смешно. Вдруг, ни с чего нашло на него это. Ведь вот что держало его в «малине» — призрак навара, надуманный понт. За него столько крови пролито, за него столько ходок придется отбыть. С ним столько надежд было связано. Все они лопнули. Мошна оказалась пустой. А значит, не за что держаться, не на что надеяться, нечем грозить. Хорошо, что это оказалось на сегодня не главным в жизни. Иначе — с ума можно было сойти.
Дядя присел на поваленную березу в сквере. Закурил. Цапля смотрел на него равнодушно.
— Я знаю, что ты теперь думаешь, — заговорил пахан. И продолжил тихо — Башли и кентов просрал. Ты единственный уцелел и по нашему закону можешь пришить меня за полный провал. Один за всех со мной свести счеты.
— Могу, — не стал отрицать Цапля.
— Я и не прошу себе жизни. Видать, фортуна вовсе отвернулась от меня. Одно еще за мной. Последнее. Берендей. Его сюда надо. Сам все обрисую, чтоб знал, кому — грев, а кого — под пером надо держать. Потрехаем о кентах, каких в «малину» сфаловать надо.
— Тебе к Берендею дороги нет, — хмуро обронил Цапля.
— Это от чего же? — не понял Дядя.
— У тебя общак спиздили из рук. Оставили с голыми яйцами. Кто же тебя за паханом наладит? Ты и его засветишь, просрешь средь дороги. Нет! Тут дыши. Я его нарисую. Для разборки с тобой. Пусть Берендей решит, что тебе, падле, утворить. Что он мне прикажет, то и нарисую.
— Ты ж в отколе. Не можешь пахану на глаза возникать!
— В отколе при тебе. Ты мне не пахан. Усек? И не дрыгайся нынче, пока я к Берендею мотаюсь, — говорил Цапля уже без зла.
— Что ты хочешь, Цапля? Шкура тебе моя нужна? Кейтель? Зачем нужна тебе разборка со мной? Ведь и от тебя с годами уйдет фортуна. Она молодых бережет. Но и к тебе придет старость! И тебе нынешнее отзовется тогда, как мне мое — сегодня. Не дай в позоре сдохнуть, чтоб кенты мое имя проклинали повсюду. Я сам себя…
— Ишь, заелозил! А как меня на разборку притянул! Иль я тебя грешней? Не ты ль хотел с закона выкинуть меня? Не ты ли отдавал в руки кентов? Да фартовые не стали меня метелить. Ты за мной в хвост вешал Дрозда, он сам ботнул о том ненароком. Затем, чтоб все у меня отнять! Ну уж хрен в зубы! Теперь сдыхай со страха. Прикидывался шлангом, мол, в откол отпускаю. А все потому, что общак прожопил, лярва! Не выйдешь сухим, падла, из моих рук. Но я все сделаю по закону. Чтоб никто не вякал, — будто я тебя за общак погасил. Сам про то трехнешь. А Берендей не промажет. Другим в науку с тобой утворит. Чтоб всякая падла знала, кто «малиной» управлять должен.
— Цапля, прости! — взмолился Дядя.
— Я не пахан. Пусть он решит, — усмехнулся фартовый криво и шагнул из кустов.
Пуля нагнала его, едва Цапля успел сделать второй шаг. Фартовый остановился. Повернулся к Дяде. Хотел сказать что- то, да смерть опередила — закрыла рот. Законник упал, раскинув руки по сторонам.
А ведь хотел припугнуть пахана, вернуть ему свое, пережитое перед разборкой. Ведь не убив сразу, фартовый не заносил руку во второй раз. Он мучил, как когда-то, совсем недавне, терзал его Дядя. Он хотел простить ему все свои беды, но немного позднее. Да видно перегнул…
Цаплю нашли в сквере лишь утром следующего дня.
Старый дворник снял перед мертвым шапку. Не знал человека. А хотя бы и знал, перед смертью все равны…
Дядя вышел из сквера боковой тропинкой. Смешался с прохожими на улице. Он видел, как подъехала к скверу милицейская машина, как вынесли на носилках мертвого Цаплю. Ноги его свисали по сторонам. Милиционеры, отгоняя зевак, втолкнули носилки с трупом в кузов. И только Яровой — как он везде успевал! — пошел с места происшествия тропинкой Дяди, вглядываясь в следы, оставленные на траве.
