Слышно было, как мимо по улице пронеслась грузовая машина; далеко, в противоположном конце поселка, кто-то пилил электропилой дрова; кукарекал петух, проспавший рассвет; скрипела ручка колонки, и текла в ведро вода где-то по соседству. Богданович сидел бледный, как спирохета, с полуприкрытыми, дрожащими, с рыжеватыми ресницами веками, и было неясно, готовится он к прыжку или собирается разыгрывать сердечный приступ.
Решетников не стал затягивать передышку, вынул из кармана цветные фотографии и рассыпал их веером по столу.
— Посмотри сюда, ублюдок, — приказал Богдановичу. — Сюда смотреть, я сказал!.. Кто эти люди здесь, на фото?!
Богданович тяжело, нехотя встал и подошел к столу.
…Всего на фотографиях было десять человек, каждый увеличен до портрета: один — на мотоцикле «Харлей-Дэвидсон», другой — у колеса тягача, третий — коротко остриженный, крепкий в плечах молодой с усиками, улыбающийся, с высоко поднятым над головой помповым карабином «ремингтон», четвертый — в коже на тельник, пятый — в джинсовой рубахе, толсторожий, еще двое — спиной, еще двое — в профиль, раскачивают труп… На одной из фотографий труп отдельно, крупно, и все равно ничего не разобрать, кроме грязного живота под задранной рубахой, сплошной ссадины, лицо — кровавое месиво… Десятый был запечатлен Нелединым в тот момент, когда он выходил из кабины тягача: рот раскрыт, рука вытянута в направлении фотографа… А на других снимках — все то же, фрагментами, до деталей. Хищные оскалы, распаленные азартом, небритые, пьяные рожи… Тело за секунду до падения в кузов. Номер мотоцикла с цифрами «52 — 3…».
Рядом Решетников положил другие фотографии:
— Вот это — ты, из картотеки ГУИНа… Это — Холмский… Этот, со шрамом… кто?.. Впрочем, его уже нет в живых. Толстого с карабином тоже нет, его фамилия Григорьев, его вчера уронили с крыши, он работал в «Раунде» тренером… Рядом — тот, кто проявлял пленку в Белоомуте, мотоциклист… Вот он, на фотографии, у лежащего мотоцикла… Его тоже нет, разбился во время аварии в «БМВ» Григорьева… Эти трое были убиты вчера в Ромашкове на базе сборной по мотоболу… Напрасников Грэм Максимович — вот он, выходит из машины, заметил в зеркало отблеск объектива и указывает на фотографа — в Кейптауне… Вот эти двое — мотоболисты Чердаков и Бецкой, их уже установили. А ты где был в это время? Возвращался из Пушкина, куда отогнал «Вольво», да?.. Что ты молчишь, как в рот воды набрал, Богданович? Ты ведь тоже принимал участие в охоте на людей, нет?
Богданович поднял-таки на него ненавидящий взгляд:
— А еще что, сыскарь?
— Не знаешь никого, да? — усмехнулся Решетников и достал из кармана «Вестдойче альгемайне» со статьей Ганса Губерта о презентации «ВиП». На фото были Напрасников и Богданович со сдвинутыми стаканами, у «шведского» стола — Артур Ленюк с бутербродом, поднесенным к открытому рту. — Напрасникова узнаешь?.. — Он шлепнул о стол ксерокопией статьи в «Нью-Йорк дейли ньюс». Здесь на фотографиях были остальные, в том числе Рудинская с начальником налоговой полиции Конопахиным, и Герман Либерман с отцом Аркадием Эфраимовичем, а Богданович — сразу на двух фотографиях, на одной — с Домоседовым. И подполковник Домоседов с вами, покойничек… Тоже случайная встреча? Не все еще отправились на тот свет, к сожалению. Сейчас председатель вашей партии Костромской дает показания следователю Илларионову из Управления Генпрокуратуры. Но меня это дерьмо не интересует. Меня интересует Нина Рудинская, корреспондент газеты «Подробности». Вот она, на фото. Что вы с ней сделали?
Зазвонил телефон. Решетников отошел в угол и, приложив трубку к уху, наблюдал за Богдановичем, превратившимся в гипсовую статую.
— Да, — ответил он кому-то. — Да… Нет еще… Я понял… Хорошо…
Богданович опустился на табуретку.
— Никого здесь я не знаю, — проговорил уверенно. — Рудинскую никогда не видел. Не по адресу, сыскарь. А что до убийства жены — это ты красивую байку сочинил. Сам выдумал или кто подсказал?..
— Ну давай, давай, колись, торгаш недорезанный, — посмотрев на часы, поморщился Решетников. — Засекла она тебя, Кира? Да? На чем прокололся? Похвастал по пьянке, как умеешь по людям стрелять?
— По каким людям, сыскарь? — засмеялся Богданович. — Я в партии состою, в официальной, разрешенной Минюстом, зарегистрированной! И все! Все, понял?! Больше — ничего! И еще несколько сот тысяч по всей России в нее записались! Их ты тоже в чем-то обвинишь?! Плевать мне на тебя! Не знаю, кто такая Рудинская и где ее искать! Иди, стучи в ментовку! Пусть меня арестуют, пусть допрашивают Кокорины, Протопоповы! Факты и улики?! Грош им цена, твоим фактам! Вымогать пришел? Наснимал какого-то говна, напридумывал историй про поезд с самолетом и теперь решил заняться шантажом?! Ни хрена у тебя не выйдет, Решетников! Пошел вон отсюда! Кому говорю?! Пошел!..
Он озверел, набычился, попер в полный рост на Решетникова со сжатыми в злобе кулаками. Викентий коротко, без замаха двинул его в челюсть кулаком, точно рассчитав траекторию падения через табуретку в дальний угол. И пока тот приходил в себя, собрал со стола газеты и фотографии, рассовал по карманам:
— Если ты сегодня не явишься в прокуратуру с повинной, завтра я найду тебя опять, Богданович.
Он понимал, что всем его обвинениям действительно грош цена, хотя сам нисколько не сомневался, что все именно так и было. Он понимал, что Богданович примет его за шантажиста и что не расколется перед частным сыщиком, как понимали это все — и Женька, и Нежин, присоединившийся со своими ребятами из «Альтернативы» к поиску Рудинской. Но нужно было разворотить улей, и пока Решетников «распинал» Богдановича, Игорь Громов настраивал систему выслеживания и перехвата сообщений по сотовым телефонам в своем джипе, поджидавшем Решетникова у развилки, а Вадим Фролов с технарями из «Альтернативы» подключались к домашнему телефону Богдановича на Парковой.
Все утро над Женькой колдовали эскулапы Склифа; пуля 7,62 кости, слава Богу, не задела, но артерию перебила и мышечные волокна порвала. От постельного режима он категорически отказался и домой не поехал — разве что на минуту, переодеться и помыться после «бурно проведенной ночи», а потом вместе с Валерией и Шерифом отправился в агентство и руководил оперативными действиями своих сотрудников.
Илларионов с Кокориным уехали к Костромскому, который был основательно защищен депутатским иммунитетом от любого нежелательного общения, но тем не менее сразу же согласился принять следователей и обещал ответить на все их вопросы.
Ночью звонил Каменев, сообщил, что находится в Поморске вместе с Юдиным и задержится там еще на сутки как минимум. Илларионов, разговаривавший с ним, просил по возможности узнать все об Архангельском комитете партии «ВиП»: кто из Московского ЦК туда наведывался в последнее время вообще и не была ли связана командировка Богдановича с каким-либо партийным поручением в частности? Тут же из УУРа МВД была отправлена депеша в Архангельское УВД с просьбой оказать всяческое содействие, но у отставного полковника Каменева и своих связей было предостаточно, чтобы не оказаться в одиночестве. С того самого момента, как порог агентства «Шериф» переступила Наталья Андреевна Рудинская, все недосыпали, но никто не чувствовал усталости. Женьке даже не пришлось повторять свою излюбленную теорию, что человек вообще не должен чувствовать усталости в первые шестьдесят лет, а если он ее почувствовал, то нужно немедленно найти занятие для ума или для тела — главное, потяжелее, чтобы «вышибить клин клином» и не расслабляться. Все и без него знали, что мать и отец доверили им жизнь своей дочери…
Только бы она, Нина Рудинская, непутевая по всем статьям студентка-практикантка, была жива! Все это время ждали звонка с требованием выкупа за нее, ждали, что, может быть, она все-таки объявится сама или похитители дадут ей трубку, предоставят возможность родителям убедиться, что она жива. Но звонка не было. Надежда, угасавшая с каждым днем, стала угасать с каждым часом, с каждой минутой. И все, не сговариваясь, выбрали единственно возможный путь: идти до конца, используя все средства — законные и незаконные, пока не обнаружат Рудинскую. Или ее след. Или ее труп.
В десять пятнадцать определитель частот в приемнике слежения просканировал частотную полосу сотовой передачи. «Вольво» Богдановича с бешеной скоростью возвращался в Москву. Джип с Игорем и Решетниковым мчал следом на дистанции в двести метров.
— Разобьется с перепугу, — вслух подумал Игорь.
— Да хорошо бы, — сказал Решетников, — все ж работы меньше! Только пусть сначала поговорит.
Разговор Богдановича засекли сразу за Кольцевой: на жидкокристаллическом дисплее отобразились частота и уровень сигнала. ГОЛОС НЕИЗВЕСТНОГО: «Алло!.. Говорите, я вас слушаю». ГОЛОС БОГДАНОВИЧА: «Николай! Это я, Леонтий».
