Джеффри Дивер - Грань

Я перестал использовать борт пожарной машины в качестве опоры и перенес часть веса тела на ногу с изуродованным большим пальцем.

Боже, как больно! Я медленно выдохнул. И при этом невольно подумал: знай я и в самом деле, куда поехала Аманда, как долго продержался бы? А в том, что я заговорил бы, сомневаться не приходилось. Эксперты расходятся во мнениях, насколько достоверна информация, добытая с помощью пыток. Но одно совершенно ясно — пытки вынуждают говорить. Какой бы решимостью молчать ни преисполнился человек, настоящая боль неизбежно развяжет ему язык.

Я вернулся к своей машине, сел за руль, закрыл глаза и позволил слезам, последствию раздражающего спрея, излиться свободно, что по непонятным причинам облегчало боль. Вода не помогла нисколько. А слезы помогали.

Через пятнадцать минут я получил текстовое сообщение. Протерев лицо, я, прищурившись, прочитал то, что прислала мне Клэр Дюбойс в ответ на мой запрос.

Читая, я уже думал о феномене концовки.

Хотя подобная концепция применима во многих играх, она особенно важна в шахматах, где называется эндшпилем. И именно его теорию я считаю необходимым знать досконально.

Когда партия переваливает за середину и из миттельшпиля переходит в стадию эндшпиля, в отношении играющих к происходящему совершаются фундаментальные изменения. Готов поклясться, порой над доской витает странная, почти мистическая атмосфера. Меняется сила и значение оставшихся фигур. Те же пешки приобретают несвойственную им ранее важность, потому что не только способны превратиться в ферзей,[23] добравшись до первой горизонтали противника, но и создают непреодолимые подчас препятствия для ходов другими фигурами. Это же касается и короля. Большую часть партии он укрывается в углу доски под надежным прикрытием, но в эндшпиле ему часто приходится самому участвовать в последней и решающей атаке.

По мере того как партия близится к концу, важность каждого маневра возрастает. Вероятность того, что единственная допущенная ошибка приведет к поражению, многократно увеличивается.

Эндшпиль — это та стадия игры, где сталкиваются импровизация и отчаяние, блестящие вспышки вдохновения и мгновения паники, которые оказываются фатальными.

И сколько же возникает неожиданных ситуаций!

Я снова просмотрел запись своей беседы с Амандой и текст, присланный мне Дюбойс, потратив на это несколько минут. Поуг ведь оказался совершенно прав, сказав, что в моем распоряжении есть все фрагменты информации, объясняющей, почему именно Аманда стала объектом охоты. Я только никак не мог сложить их вместе… До этого момента.

Обдумав свою стратегию эндшпиля, я отправил ответное электронное письмо, жестко предупредив, что его содержание следует хранить в полной тайне. Речь шла о субботних курсах в местном колледже, которые посещала Аманда Кесслер, а вел приглашенный со стороны преподаватель Питер Ю. Основным его работодателем была компания «Глобальные программные инновации», и именно он раздавал своим студентам «сырые» компьютерные программы, чтобы они испытали и оценили их. Одной из них, программой обработки изображений, Аманда поделилась с Мари.

Интереснее всего то, что ГПИ занималась не просто «игрушками» для домашнего пользования. Главным направлением деятельности фирмы в целом и профессора Ю., в частности была разработка новейших программ для военного ведомства, позволявших оперативно анализировать съемки, полученные с поля боя. И вот эта продукция компании проходила под грифом «совершенно секретно».

Я дописал свое сообщение и перечитал его.

Еще на мгновение мой палец завис над клавиатурой, потом я нажал кнопку «Отправить», и созданный мною текст унесся куда-то в космос.

В девять утра мы с моей протеже сидели в джипе, взятом из гаража нашей организации и припаркованном теперь на тихой улочке в Фэйр-Оукс, — городке, входящем в округ Фэрфакс, штат Виргиния.

— Ну и?.. — спросил я, когда Клэр Дюбойс отключила свой мобильник. Звонила она, чтобы справиться о здоровье Райана Кесслера.

— С ним все в порядке. Состояние стабильное, как выразился врач. Никогда не понимала этих медицинских штампов. Стабильное. Серьезное. Критическое. Они похожи на индикаторы степени террористической угрозы, придуманные Департаментом внутренней безопасности. Оранжевый, желтый, зеленый, серо-буро-малиновый. Или какие они еще там бывают? Разве есть в них хоть какой-то толк? А ведь сидят чиновники в высоких кабинетах и на деньги налогоплательщиков придумывают эту чушь. — Она заправила за ухо прядь своих жгуче-черных волос. Жест получился беззвучным, потому что в это утро браслета с подвесками на ее руке не было. Это неукоснительное правило — никаких украшений при участии в тактической операции.

Райана поместили в отдельную палату тюремной больницы. Аманда, Джоанн и Мари были надежно укрыты в конспиративном доме, где за ними присматривали Ахмад и тот «клон», что накануне отвез туда девочку.

Мы с Дюбойс шли по следу заказчика.

Я вернулся к наблюдению за окрестностями. Окружавшие нас дома напоминали жилище семьи Кесслеров. Каждый второй был если не точной копией соседнего, то спроектирован по тому же образцу. Сквозь заросли кустарника мы следили за двухэтажным особнячком в колониальном стиле, стоявшим напротив то ли детской игровой площадки, то ли поляны для выгула собак. Дом принадлежал Питеру Ю, читавшему курс компьютерных наук в колледже северной Виргинии, но на деле — одному из ведущих программистов фирмы «Глобальные программные инновации». Штаб-квартира компании располагалась в так называемом Даллесском центре высоких технологий, который в реальности представлял собой лишь десяток корпусов, протянувшихся вдоль платного шоссе к аэропорту, а корпорации, гнездившиеся в нем, известны были только потому, что числились в списке биржи НАСДАК.

В свой бинокль я видел сейчас странную суету на заднем дворе дома.

— Мы готовы вмешаться? — спросил я по рации Фредди, чья машина стояла неподалеку.

— Я пока не разобрался в том, что вижу.

— Уверен, что он, — сказал я, всмотревшись пристальнее.

— Вот тебе достоинство молодости, сынок. Глаза отказывают первыми. Хотя нет, к сожалению, первыми отказывают не они… Одну секунду, меня вызывают мои наблюдатели… Ты прав, двое проникают в дом.

— Теперь тоже вижу второго, — сообщил я Фредди.

— Похоже, он вооружен. Жилет на тебе?

Я искоса посмотрел на синий блейзер Дюбойс, обратив особое внимание на грудь. Должен признать, что эта часть ее тела привлекала мое внимание и раньше, но сейчас в моем взгляде не было и намека на мужской интерес. Я проверял, на месте ли обтянутые нейлоном защитные пластины. Мой армейский бронежилет был в полном порядке — в этом я не сомневался.

— Мы готовы ко всему, — заверил я Фредди.

— Отлично. Тогда приступаем к захвату. Мои парни сообщают, что видели необходимые нам улики. Да и наемник точно при оружии. Полуавтоматический пистолет. Кобура на бедре.

— Выступаем, — сказал я и отключил связь.

— Он тебе не понадобится, но на всякий случай расстегни пуговицы пиджака, — посоветовал я Дюбойс.

«Он» в данном контексте означало — твой табельный «глок».

Я был почти уверен, что ей не придется пускать в ход оружие. Но вместе с тем не мог забыть тех троих на бывшей военной базе под Лисбургом, не мог забыть Генри Лавинга. И пройденный когда-то теоретический курс — всего-навсего истории, а не военных наук — напоминал, что, оказавшись в отчаянном положении, люди ведут себя непредсказуемо. Кроме того, хотя мы считали, что имеем дело всего с двумя противниками, но не исключали сюрпризов.

Наш джип и еще четыре автомобиля стремительно ворвались на территорию, прилегавшую к дому Питера Ю., кромсая шинами ухоженный газон и круша клумбы. Если вы думаете, что столь громкое и эффектное появление машин на месте преступления — выдумки киношников, то сильно ошибаетесь. Нет лучшего метода психологического воздействия, чем сразу внушить подозреваемым страх.

Двери машин распахнулись, мы повыскакивали наружу — полы пиджаков вздымал сильный и влажный ветер. Я хромал — мой палец по-прежнему причинял острую боль. Поэтому мы с Дюбойс чуть медленнее двигались за спинами восьми опытных офицеров из команды Фредди, которые бегом устремились к открытым воротам гаража с оружием наготове.

— Все — на пол! Это ФБР! Это ФБР!

Громкий крик — тоже обязательная часть процедуры задержания, опять-таки призванная внушить страх.